Петр Петрович быстро спустился на улицу и направился к ближайшему цеху. Но у склада его неожиданно остановили два худощавых незнакомых грузчика. «Это новые работники», – догадался начальник.

– Эй, мужик, давай к нам, надо машину с сахаром разгрузить, – сказал один из них. – Нам такой бугай как раз в пору.

Он бесцеремонно взял Петра Петровича за рукав.

– Я нач… нач… – не мог назвать от волнения свою должность начальник.

– Вот, вот, начнем… – считая, что именно это последнее слово имел в виду подвернувшийся мужчина, сказал второй работник и ухватил за другой рукав Петра Петровича. – Нам мастер сказал, берите в помощники себе любого, кто шатается без дела. А ты просто находка – двоих заменишь.

– Все хватит трепаться, – сказал «первый» грузчик. – Начинаем работу.

Петру Петровичу тут же грузчики взвалили на спину тяжелый мешок, который следовало оттащить к находящимся за метров пять поддонам. Начальнику показалось, что на него лег целый многотонный грузовик. Он затопал, как в пьяном танце, хаотически ногами и, отклоняясь то в одну, то в другую сторону, понес непосильную ношу и свалился на доски вместе с мешком. Грузчики, оставив работу, подбежали к Петру Петровичу и еле подняли его на ноги.

– Тяжелее мешка, – сказал один из них.

– Ты что первый раз на разгрузке? – спросил Петра Петровича второй грузчик.

– Я начал… начал… – еще более взволнованно пытался наконец представиться начальник.

– Понятно, это и так, без слов видно, что ты только начал эту работу, – сказал «первый» грузчик.

– Ничего, втянешься, научишься, – сказал «второй». – Смотри, блин, на нас, и сам так делай, здесь большого ума не надо. Хотя ты какой-то странный, будто таким же мешком пришибленный…

И работники, взвалив мешки на спины, ловко уложили их на поддон, а затем жестами пригласили Петра Петровича продолжить начатое дело. Начальник с плачевным видом последовал примеру грузчиков. На этот раз он благополучно дотащил ношу и сбросил ее на уже уложенные мешки.

Как раз в конце разгрузки подошел мастер Захарович. Петр Петрович в это время, бросив последний мешок на поддон, сидел и не мог отдышаться, невольно утешаясь, что остался жив. По его красному лицу ручьями стекал пот.

– Петр Петрович? – остолбенел мастер. – Барановы вас увидели и мне сообщили. Они снова решили, что у них новые белочные галлюцинации. А это действительно вы…

– Петр Петрович? – хором уточнили грузчики.

– Да, ребята, это наш… – мастер сделал паузу и еще пристальнее присмотрелся – не обознался ли. – Э-это наш начальник предприятия. Теперь и вы будете знать нашего глубокоуважаемого трудягу Петра Петровича.

Работники с кислыми минами посмотрели друг на друга и подумали одно и то же: вот и закончилась наша работа здесь, не успев начаться. А Петр Петрович поднялся с трудом на ноги, потер поясницу, а затем провел полой куртки по потному челу и сказал Захаровичу:

– Ты, когда подъедет следующий грузовик, дай ребятам на подмогу еще двух человек.

… Рано утром следующего, выходного, дня Петр Петрович испытывал страшное утомление, разбитость и ноющую боль во всем теле. Он с трудом надел скромные старенькие брюки, рубаху и отправился раньше времени в церковь. Недалеко от храма у водоразборной колонки встретил несшую полное ведро воды Ивановну.

– Ивановна, Мария Ивановна, здравствуй, дай-ка мне ведро!

Женщина остановилась, поздоровалась и застыла в нерешительности.

– Но вы же… вы же начальник?.. – прошептала она.

– Я сегодня здесь прихожанин и, как прочитал вчера вечером в одной занимательной книге, перед Богом все равны.

Петр Петрович взял, поморщившись от боли в руке, ведро с водой, пропустил женщину вперед и тяжело поковылял за ней к церкви.

Вдруг он услышал за спиной голоса двух, по всей вероятности, пожилых горожанок. Так, неоправданно громко, разговаривают обычно люди с плохим слухом.

– Это же Петр, начальник, – сказала одна женщина. – Его, говорят, разжаловали и в грузчики перевели…

– Точно, точно, я тоже слышала, – поддержала другая, – что его с должности турнули, а поставили начальником вот эту нашу Марию, Ивановну…

– Ах, вот в чем дело… Я-то вижу, она идет впереди его, вся нарядная, а бедолагу Петьку заставила воду нести. Смотри, в какой он убогой одежде. А ведь еще недавно таким солидным, представительным был.

– Да, что с людьми-то творится…

– Вот, вот, до чего опускаются…

Петра Петровича, услышавшего такое, стало лихорадить от возмущения. Он не выдержал наговоров сплетниц и на ходу повернулся к ним, расплескивая воду. На него чуть не налетела целая толпа, послышались причитания:

– Ой!..

– Ай!..

– Осторожно!..

– Сейчас обольет!..

Люди стремительно обошли стороной взволнованного и растерянного Петра Петровича, как прокаженного. Тот даже не успел никого из них разглядеть. Лишь удивленное лицо Ивановны нарисовалось перед ним.

– Я-я – начальник, начальник я… – глядя мимо женщины на заходящих в церковь прихожан, бубнил Петр Петрович.

– Вот, вот, начальник… – с неким укором молвила спутница. – Я тебе, горе мое луковое, говорила, что ты – начальник и негоже, неловко тебе ведра носить… Давай сюда…

Ивановна, то есть прихожанка Мария, выхватила из онемевшей руки своего начальника ведро с водой.

– Спаси и сохрани тебя, Господи, – сказала она и энергично зашагала к ступенькам паперти.

Петр Петрович с огорченной душой переступил порог церкви. «Я не в силах, не в состоянии смириться, – печально шептал он. – Вот даже здесь, в святом месте, поневоле впал в гнев, готов был растерзать людей… Господи, помоги…» – впервые взмолился Петр Петрович. И тут он увидел огромную икону, на которой некий святой мыл ноги одному из собравшихся перед ним праведников.

– А кто это? – спросил он оказавшуюся рядом Марию.

– Это Господь моет ноги ученикам своим, – тихо объяснила она.

– Он ведь, я читал, самый большой Начальник, – молвил Петр Петрович… И-и ученикам, подчиненным моет ноги?.. Вот это смирение… – восхитился он и долго смотрел на икону.

Затем Петр Петрович, а точнее, раб Божий Петр перекрестился перед образом и, просветлев лицом, со смиренно наклоненной головой отправился в сторону очереди, которая ждала начала исповеди.

Исповедь

Августовское солнце щедро изливало на город тепло и свет. Тридцатилетнему Николаю, что сидел у открытого окна, на душе было холодно, и жизнь ему казалась все беспросветнее. На работе – неурядицы, зарплата – небольшая. Жена Нина, продавец захудалого магазина, и та приносила больше денег.

Было воскресенье. И вот редкое совпадение – у супругов случился общий выходной, к тому же дети еще находились на каникулах в деревне.

– Коля, смотри, какая чудесная погода стоит, идем, прогуляемся, – предложила Нина.

– Что-то ничего не хочется, – равнодушно и лениво сказал супруг.

– Так нельзя, тебе надо что-то с этим депрессивным настроением делать. Ты чуть ли не каждый день на меня набрасываешься, все это становится невыносимым…

Тут с возвышающейся над домами колокольни раздался трезвон, возвестивший об окончании обедни.

– Исповедь, вот что тебе поможет, – с надеждой молвила Нина. – Помнишь, в каком отчаянии я была, когда умерла моя мама. Так после посещения храма, встречи с нашим батюшкой – полегчало… Иди, может, еще застанешь его.

Николай не стал упускать шанс и через несколько минут переступил порог опустевшей после богослужения церкви. Отец Кондратий, священник с посеребренной сединой бородой, имел немалый пастырский опыт и сразу определил, что вошедший человек не в себе и ему нужна исповедь. Батюшка подвел Николая к аналою, где лежали крест и Евангелие.