От неожиданности я встал на месте, а парнишка, шустренько проскользнув через освещенную часть дороги, канул в ночь.

Весь дальнейший путь домой, те семь минут, что я проходил темными дворами, затем сквозь огромную арку дома и через перекресток с мигающим желтым светофором, мысль о парне из метро не покидала меня ни на секунду – я даже не помню, какая музыка у меня играла. Временами я останавливался, оглядывался по сторонам, обзывал себя параноиком, кретином, шел дальше и останавливался и оглядывался снова и снова. Лишь у своего дома я почувствовал облегчение, но… оно оказалось преждевременным.

Свернув за угол, перед подъездом я обнаружил парнишку из метро. Он сидел на лавочке и испуганными, как у мышонка, глазами смотрел на меня.

рассказывающая, что иногда заглавная буква О – не просто буква

Отсутствие жены – это благо.

Да, явно ерунду сморозил. Я лишь имел в виду, что иногда, если жена в отъезде, как например моя, уже третий день на шопинге с подругами в Барселоне, это здорово облегчает ситуацию. Не представляю, как объяснить женщине то, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия. И уж тем более – как объяснить моей дражайшей супруге, с ее запредельно рациональным мышлением, нечто, не имеющее с реалистичностью ничего общего. Отсюда и вывод – Барселона случилась во благо.

На улице ночь. Сквозь приоткрытое окно слышится грохот взрываемой в соседнем дворе пиротехники (вот ведь, люди даже в будни умудряются находить повод для торжества), а мы с парнишкой сидим на кухне и смотрим друг на друга.

Точнее, это я внимательно смотрел на него, а паренек, отхлебывая из большой кружки чай, упорно таращился на что-то за моей спиной, и выглядел он при этом одновременно растерянным и озабоченным.

Самый первый вопрос, что я задал ему там, у подъезда, в отдаленном приближении звучал примерно так:

– Какого хера у тебя мокрая обувь?

Не подумайте только, что я сразу же накинулся на парня с вопросами, нет. Вначале я просто смотрел на него (последствия не до конца рассеявшегося потрясения), а уж затем, когда он под моим взглядом смутился еще больше и пробормотал: «Здрасьте», я ответил: «Ну, привет…» – и поинтересовался его обувью.

Взгляд испуганного мышонка дрогнул (парнишка словно ужался), и, посмотрев на свои ноги, затем на меня и опять на ботинки, юноша сказал:

– А, это, – он на секунду замешкался. – Там перед входом в метро что-то раскопали и воды натекло; я шел задумавшись, не заметил и влетел в неё. Вот. – И так недоуменно пожал плечами: дескать, что в этом особенного, я по пять раз на дню хожу по лужам.

– Понятно, – ответил я, как бы удовлетворившись таким объяснением. Оно все вроде бы и логично, только вот паззл внутри меня почему-то не складывался, словно кусочки мозаики пытались затолкать не на их место.

– Так, что ты хотел? – спросил я спустя некоторое время.

Парнишка смутился еще больше, как-то затравленно оглянулся, чем удивил и почти рассмешил меня, и, помявшись немного, ответил:

– Не могли бы мы поговорить у Вас дома?

«С чего бы?» – хотел сказать я, но вместо этого подошел к двери подъезда, открыл ее и произнес другое:

– Заходи. (Еще одна не понятная мне самому странность).

Пока наш новый, убийственно неспешный лифт поднимался на девятый этаж, я смотрел на парнишку в огромное зеркало и корил себя за очередную глупость, совершаемую мной в эту самую минуту.

– Я Леха, – сказал паренек, протягивая мне руку и прерывая мои размышления.

– Владимир, – ответил я, и мы обменялись рукопожатием.

Лифт дернулся, пружинисто покачнулся, остановился и издевательски медленно раскрыл свои двери.

Как я уже упоминал, жена в то время находилась за границей, сын отбывал летние каникулы в деревне у бабушки, так что встречал нас лишь Кот, наш обожаемый, огромный, невероятно розовый канадский сфинкс. Кошка-собака, как я про него всем рассказываю. И это действительно так: он хоть и кот, но с замашками настоящего сторожевого пса.

И вот тут приключилась новая странность: хваленый сторожевой кот пару секунд поглядел на вошедшего гостя, а затем развернулся и ушел. Ни тебе длительного изучения, ни обнюхивания, ни тотального преследования с шипением и подвыванием – ничего: потрясывая хвостом, он равнодушно направился в спальню. Я же смотрел ему вслед, переводил взгляд на парня, затем опять на Кота и не понимал, что происходит: даже родственников, что частенько приезжают к нам в гости, котяра, несмотря на длительное знакомство, изводит своим преследованием, а тут вот такая оказия.

– Да-а, – сказал я самому себе, еще внимательнее оглядывая паренька.

– Что? – спросил он, очевидно прочитав в моем взгляде вопрос.

Я покачал головой и добавил:

– Пойдем на кухню, Леха. Побалакаем, расскажешь, с чего это ты меня преследуешь.

– Я вас не преследую, – раздалось мне вслед.

«Угу, – пробормотал я про себя, – конечно, не преследуешь», – а вслух спросил: – Чай? Кофе?

– Не знаю… – Леха зашёл на кухню.

Я наблюдал за ним, за тем, как его равнодушный взгляд скользнул по обстановке…

– Наверное, лучше коф… – и замер, словно дар речи покинул его.

– Кофе? – уточнил я, озадаченный замешательством моего позднего гостя.

Тишина, сжатые губы и какой-то странный блеск в глазах.

Впрочем, сжатость губ и вспыхнувший взгляд, скорее всего, я придумал: Леха смотрел на подоконник – белый, пластиковый, не широкий, – обычный подоконник. На нем небольшой шарик фиолетово-игольчатого кактуса (гордость жены), да металлический кованый витой подсвечник в форме куста с черными листками и белыми бусинками цветов – явно не те предметы, что могли заинтересовать, а уж тем более ввергнуть в прострацию двадцатилетнего парня.

– Алексей! – достаточно громко произнес я.

Парнишка откликнулся легким вздрагиванием и словами:

– Да, кофе.

– Чашку большую, поменьше?

– Ой, извините, можно лучше чайку? – Он улыбнулся совершенно невинно и, присев на стул, опять посмотрел на подоконник.

– Да, без проблем, – я щелкнул выключателем чайника и опустился на стул с противоположной стороны стола.

Я смотрел на него, он на меня, и мы оба молчали.

– Ах, да, – спохватившись, произнес Леха. – Это должно все объяснить. – И он положил передо мной смятый, с неровно оборванным краем листок бумаги.

Не знаю, что теперь повергло в ступор меня: крупные корявые буквы, образующие фразу: «Если хочешь не умереть сегодня ночью будь тогда с этим мужиком!», или мой домашний адрес, написанный буквами поменьше, но такими же корявыми, аккурат под большой надписью, или то, что эта страница напомнила мне про блокнот того мужика, что не более часа назад в вагоне метро тыкал в мой бок своей сумкой. Возможно, все эти факты соединились и образовали то единое целое, от чего я остолбенел. Нет, я не являюсь графологом, умеющим с одного взгляда определить схожесть почерка, только там, в блокноте с каракулями, мне бросились в глаза буквы «О», выведенные как большие кружочки и все как одна заглавные. И вот сейчас я читал «Если хОчешь не умереть сегОдня нОчью будь тОгда с этим мужикОм!». В том же стиле написан и мой адрес.

Чайник щелкнул и отключился, возвращая меня в реальность.

Оторвавшись от обрывка бумаги, со звенящей пустотой в голове, я посмотрел на того, кто мне его передал.

Лицо паренька сосредоточенно, во взгляде читается волнение, но он глядел не на лист бумаги в моих руках и даже не на меня, а куда-то мимо, словно подоконник за моей спиной занимал его много больше, нежели странная бумажка с глупейшим, но таким перебивающим дыхание текстом.

– Что с ним не так? – раздраженно спросил я.

Леха вздрогнул, но не сразу, как будто мои слова проходили через время, и, посмотрев на меня, переспросил: – Что? С чем? С листком? Там в вагоне, когда вы вышли…

– С подоконником, – перебил я его, – или с цветком, а может с этой долбаной железякой? Ты постоянно на них смотришь.