На стуле сидел Уокер, глядя на нее.

– Привет, – сказал он.

Он встал и коснулся пальцами ее лица.

– Дорогая, – сказал он.

Впервые Перл увидела Уокера, когда подворовывала в торговом центре. Уокер застал ее за совершением противоправных действий и взял с собой. Вот так это случилось год назад. Как бы она ни пыталась вспомнить их знакомство в других, более приемлемых тонах, у нее не получалось, потому что произошло оно именно так.

Перл набрала в наплечную сумку всякого добра на несколько сотен долларов. Она каталась вверх-вниз по эскалаторам – очаровательная девушка со скучающим взглядом и веснушками. Миловидная девушка в платье с принтом пейсли, с круглым воротничком. Она была уже шесть дней как замужем за молодым человеком по имени Джин Джонс. У нее в сумке лежали сладости и бижутерия, свитера и книжки и кофеварка «эспрессо». Она не умела делать «эспрессо», а просто кофе Джину не нравился. От кофе он бегал в туалет, который ему тоже не нравился, поскольку Перл не очень следила за чистотой. Джин пил только яблочный сок. Он был рассудительным молодым человеком, намеренным получить место в школьном совете на грядущих выборах и тем самым начать свой путь в политике. Сейчас он был просто инструктором в спортзале, но вскоре станет представителем штата. Это лишь вопрос времени. Но на момент их женитьбы он был просто спортивным инструктором с нежной кожей, потому что то и дело принимал душ. Его волосы всегда были влажными. Он жевал жвачку без сахара и мог так втянуть живот, что между пупком и позвоночником оставалось не больше пяти сантиметров. Когда он ложился с ней в постель, он двигался с методичностью гимнаста. Он действовал как заведенный. Они занимались любовью четыре или пять раз в сутки, и он каждый раз умудрялся применить все позиции, какие знал. Эти занятия любовью держали Перл в тонусе, давая ей ощущение здоровья и спокойствия. Тем не менее такой неприкрытый секс вскоре стал чем-то средним между ребячеством и развратом. Когда она не была в постели с Джином, совершая свои заученные грациозные телодвижения, он ей не очень нравился. Они жили в жарком домике в песчаном переулке. Снаружи сновали крысы и птицы. И была одна очень старая, вялая крыса, слонявшаяся вокруг дома все шесть дней их семейной жизни. Перл кричала на нее через сетчатую дверь. Крыса появлялась каждое утро примерно в одно время и таскалась туда-сюда по траве. На самом деле в ней не было ничего неприятного – никаких там болячек или проплешин. Перл вообще-то не злилась на нее. Она заранее ее жалела, какой бы печальный конец ни был ей уготован.

Дом был меблирован. Домохозяйка каждый день приходила к Перл поболтать. Она рассказывала ей о муже. Ее мужа звали Артур, и ему было пятьдесят пять.

– Как раз в том возрасте, когда большинство мужчин начинают сбавлять обороты, – говорила она Перл. – Но Артур еще ого-го.

Эта женщина рассказывала Перл, что ее муж особенно возбуждался после того, как распылял по дому средство против насекомых.

– Я это заметила в прошлом году, – сказала она. – У нас были муравьи и тараканы, и как только Артур распылит морилку, сразу начинает поглядывать на меня. Он так распаляется, что ему все равно, что я занимаюсь уборкой или даже готовлю. Я и за прошлый год намучилась, а в этом и подавно. По выходным он распыляет иногда два-три раза за день. Это меня просто убивает.

Перл сочувствовала домохозяйке.

– Я так устала, – жаловалась она Перл.

Из своих вещей у Джин и Перл был только телевизор. Джин всегда говорил, как чудесно трахаться в свете телевизора. Перл пыталась представить, как она покупает множество вещей и владеет уймой всякой всячины, только она слабо представляла, какой именно. Ее никогда не привлекало что-то особенное, даже в детстве. Покупать вещи и владеть ими – это как будто помогало понять, кто ты есть. Каждый человек – это совокупность интересов и желаний. Люди получают силы и утешение, когда желают каких-то вещей и получают их. Перл хотела сил и утешения. Она чувствовала, что если только сможет заинтересоваться чем-то особенным и побольше узнать об этом, к примеру о хоккее или об акулах, она будет больше довольна жизнью. Она уже не будет просто трахаться все время. Вскоре должно будет случиться что-то еще. Перл не чувствовала себя настоящей личностью. Она чувствовала, что ужасно подводит Джина.

Пятый день их женитьбы пришелся на субботу, и весь день они провели в постели. Перл подложила подушек себе под спину и тупо смотрела, как Джин потеет над ней, на его дрожащие плечи. Она чувствовала, что воображение явно не справляется со своей высокой миссией. Она чувствовала, что ничего нового уже не будет, ибо есть ли хоть одно действие, свободное от путанной памяти? Она мягко похлопала его по плечу. Он был таким же, как и все. Он старался, как мог. Она не могла перестать хлопать его по плечу. Наконец он остановился и сполз с нее. Перл пошла на кухню и вскипятила воды для чая. Ей было двадцать лет, и она никого не знала. Ее родители умерли. Ее единственной родственницей была пожилая тетка, последние два года жившая в отеле в полинезийской деревне где-то в Аризоне. Отель был дорогим, как она писала Перл, но ей там нравилось. За окном у нее росла живая изгородь, подстриженная в виде полинезийского Бога Счастья. Все там было по высшему разряду, не то, что в жизни. Тетка посылала Перл рецепты.

– О-о, – говорила Перл.

Она не хотела больше рецептов. Она вернулась в спальню и долго смотрела на Джина. Он спал в электронно-лучевом свете. А он не заболеет раком от такого излучения?

– Оххх, – сказала она снова.

Это больше походило на стон любви, чем ее стоны в постели. Джин так основательно разлегся. Неужели это никогда не кончится? Она чувствовала себя привидением из-за своей изоляции. Живая изгородь за окном напоминала мертвых ежиков. Должно быть, это женщина – конечно, женщина – решила у истока всех вещей, что смерть – это часть жизни. Мужчина бы до этого не додумался. Женщины выбрали смерть, чтобы всегда имелся повод для сожалений.

Глаза Джина приоткрылись.

– Любимая, – промямлил он и стал спать дальше.

Следующим утром Перл решила пойти в магазин. Ей хотелось сделать что-то, чего она еще никогда не делала, и таким образом узнать что-то о себе. Она чувствовала, что ее настоящее «я» шагает где-то рядом, словно сестра, держа ее за руку, но кроме этого никак себя не проявляя. Первым делом она украла наплечную сумку. Свою пластиковую сумочку синего цвета она положила на пол и запихнула ногой под стойку. В сумочке были ее водительские права и шесть маленьких сахарных пончиков на картонке, которые она купила тем утром в автомате на бензозаправке. Еще там был ее бумажник с десятью долларами. Она вынула деньги и положила в новую сумку.

Прохаживаясь по проходам, она сорвала с сумки ярлык и бросила на пол. Никто не тронул ее за плечо. Никто не сказал ей: пройдемте. Она поднималась и спускалась, набирая в сумку вещи. Было так легко набирать вещи! Ей чуть полегчало.

Был почти обед, когда она встретила Уокера. Она пыталась решить, подняться или нет на верхний этаж торгового центра, во вращающийся ресторан, и заказать чай со льдом и салат. Это было бы так по-женски, разве нет? Пытаясь определиться, она стянула со стойки несколько браслетов и надела себе на запястье.

– Тебя поймают, – сказал ей Уокер. – Я тебя поймал.

Перл стояла, не шелохнувшись. У нее раскалился позвоночник, грозя прожечь платье. Казалось, к нему поднесли спичку. Перл стояла, не шелохнувшись, но чувствовала, как ее голова дико вертится. Один раз она видела по телевизору без звука, как бейсболист словил головой мячик. Его несчастная голова безумно заплясала во всех мыслимых направлениях. Казалось, он рьяно что-то утверждал, стараясь на пределе сил. Его голова наверстывала наперед годы неподвижности.

Перл медленно поднесла руку к голове. Она была на месте. Страх, охвативший ее, никак не был связан с возможным арестом за воровство в магазине. Арест вызвал бы у нее лишь смущение. Она бы почувствовала себя дурой. У нее бы взяли отпечатки пальцев; посадили бы в клетку и дали сэндвич, а потом сообщили бы Джину, и он пришел бы и забрал ее, и тоже был бы ужасно смущен. Он бы заплатил какие-то деньги, чтобы вытащить ее. Они бы вместе сели в машину и поехали домой. Он бы хлопал ее по руке. И никогда бы не стал вспоминать об этом случае.