Его губы скользили по ее горлу, заставляя ее выгнуть шею отдаться ему более полно. Одна рука гладила ее бедра и талию, а когда длинные пальцы коснулись ее груди, она едва lit запротестовала, но ощущения были такими чувственными, что сопротивление длилось не дольше мига. Его губы медленно спускались ниже, зажигая новые, восхитительные огоньки.

Голова Лайонин кружилась, все вокруг исчезло, оставив только неудовлетворенное желание чего-то неведомого. Казалось, у Ранулфа вдруг появились сотни рук, тысяча губ. И все гладили, ласкали, возбуждали ее. Неведомые доселе ощущения пронзили ее тело. Она лихорадочно зарылась руками в его волосы, ее пальцы дрожали от напряжения.

– Львица, моя сладостная Львица, – пробормотал он, и она окончательно обезумела, сотрясаемая огнем наслаждения. И тогда он вошел в нее. Больше не было ни страха, ни боли, только сжигавшее и ослепившее ее желание.

И Лайонин, еще недавно неопытная девочка, отвечала на его безудержную страсть, нежилась в его ласках. Наконец она вскрикнула, впилась ногтями в его спину, выгнулась, чтобы встретить его последний выпад, и забилась в волнах накатившего экстаза. Они неспешно вынесли ее на берег, и она опустилась на белые полотняные простыни. Ранулф попытался отодвинуться, но она вновь прижалась к нему, наслаждаясь его тяжестью, ощущением кожи, покрытой темными волосками, горьковатым запахом мужского пота.

Он игриво потерся влажным лицом о ее шею и чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо в свете толстой свечи, стоявшей рядом с кроватью. И нежно откинул с ее виска прядь волос.

– Я угодила тебе? – прошептала она.

Он растерянно поглядел на нее, но тут же весело усмехнулся.

– Если бы ты только знала… – начал он и, осекшись, пробормотал: – Угодила, и очень, и к тому же, боюсь, отняла у меня последние силы.

Он хотел добавить еще что-то, но увидел, как ее веки тяжелеют. Она заснула. Несмотря на усталость, он еще немного полюбовался, как она спит, такая маленькая, хрупкая и молодая…

Порыв страсти прошел, и он вспомнил все события этою дня. Откатился от нее как можно дальше и заснул тяжелым полным кошмаров сном.

Несмотря на весь пыл прошедшей ночи, утро не принесло им ни мира, ни покоя. Смерть Джайлза и злосчастные письма усугубляли боль.

Наконец они погрузились на паром и переплыли на остров Мальвуазен. Лайонин отвлеклась от тяжелых дум при виде красоты и мощи гигантского замка. Блэк-Холл был каменным домом, обставленным с роскошью, которой она никогда раньше не видела. На стенах висели новые шпалеры, привезенные королевой Элеонорой из Кастилии. В освинцованные переплеты окон были вставлены квадратики стекла.

Лайонин видела, как гордится Ранулф своим домом, и разделила бы эту гордость, если бы он дал понять, что она здесь желанна, что он не будет вечно сожалеть о женитьбе на дочери барона.

В своем одиночестве, ибо Ранулфа почти никогда не бывало дома, она пыталась занять себя сложным хозяйством замка.

– Что это ты вытворяешь, пока меня нет? – набросился он на нее как-то вечером, швырнув Ходдеру мокрый плащ. – Уильям де Бек утверждает, что ты вмешиваешься в управление замком! – Лайонин гневно сверкнула глазами. – Заботу о замке я поручил управителю, и он много лет справляется с обязанностями. Он свободный человек, и я не желаю давать ему повод для жалоб.

Лайонин выпрямилась и смело встретила его яростный взгляд.

– Прошу прощения за дерзость, милорд, но я всего лишь хотела быть полезной. Объясните, что мне делать целый день, если я не имею права отдавать приказания в доме, который считается моим. Я не привыкла бездельничать.

– Может, Уильям принесет тебе мешок с золотом, – холодно бросил он. – Займись подсчетами, ведь как-никак ты заслужила такое удовольствие.

Он многозначительно взглянул на постель, где они делили короткие моменты счастья.

Лайонин растерялась, чувствуя себя грязной и ничтожной, и в негодовании выбежала из комнаты. В коридоре она наткнулась на массивную фигуру Люси и, чтобы избежать объяснений, открыла маленькую дверь, ведущую на башню в глубине дома. Здесь царила непроглядная тьма, и она ощупью стала подниматься по холодным ступенькам. Но в комнате наверху горел яркий свет, на миг ослепивший ее. Лайонин коснулась щеки и обнаружила, что она мокрая от слез.

– Дитя мое, – произнес мужской голос, – подойди и сядь. Кругленький монах в рясе и с тонзурой отечески обнял ее за плечи и подвел к грубо сколоченному деревянному стулу, стоящему у жаровни с углями.

– Садись и выпей это, – велел он, вручив ей кувшин с темным вином. – Я брат Джонатан. А ты – прелестная леди Лайонин, жена лорда Ранулфа?

Слезы хлынули с новой силой.

– Да что же это делается? Еще и месяца не женаты, и вдруг такая ссора?

Лайонин глотнула вина, давясь, но пытаясь согреться. Брат Джонатан погладил ее по руке.

– Расскажи мне. Я умею слушать.

– Не могу, – прошептала она. Немного помолчав, он тихо сказал:

– Я слышал, что вы поженились по любви с первого взгляда.

Лайонин мучительно старалась припомнить те первые два дня, проведенные с Ранулфом.

– Да, – прошептала она, глядя в огонь и думая о тех временах, когда он учил ее стрелять из лука.

– Но с тех пор что-то случилось? Что-то, омрачившее вашу любовь?

– Да.

Брат Джонатан улыбнулся, гадая, какой пустяк мог вызвать охлаждение между влюбленными. Скорее всего ревность Ранулфа. Еще когда первая жена была жива, он не мог вынести, когда кто-то дотрагивался до всего, что принадлежав ему, будь то конь, дом, люди и в особенности его женщина.

– Я знаю лорда Ранулфа с детства, и у него есть причины быть… несколько нетерпимым. Скажи, ты по-прежнему его любишь? Невозможно, чтобы истинная любовь умерла так скоро.

Лайонин сморгнула слезы, застлавшие глаза.

– Я… не знаю. Он так изменился. Когда я встретила его, он улыбался и смеялся вместе со мной, но теперь только хмурится и злится, и временами это меня пугает. Я пыталась объясниться с ним насчет Джайлза, но он слушать не желает.

Вот как! Значит, тут замешан еще один мужчина, вероятно, посмевший взглянуть на жену Ранулфа. Монах терпеливо улыбнулся:

– Лорд Ранулф – человек не жестокий, но иногда не в силах понять простых вещей. Под суровой маской скрывается мягкая и добрая душа. Ты ведь сама это заметила?

– Да, – робко улыбнулась Лайонин, и воспоминания о другом Ранулфе стали более ясными, затмевая боль их неудавшейся брачной ночи.

– Вот и хорошо, – улыбнулся монах. – Значит, все зависит от тебя.

– От меня? Но что я могу изменить? Мне никак не удается угодить ему.

Джонатан удивленно вскинул брови. От любящих посплетничать слуг он слышал совсем другое.

– Ты должна доказать, что любишь его. Делать все, чтобы он понял, что небезразличен тебе.

– Вы правы, – прошептала Лайонин.

Она поставила пустую кружку и выпрямилась.

– Я докажу ему, что не такая, какой он меня считает. Как-нибудь найду способ. Благодарю вас, брат Джонатан.

Она тихо направилась к выходу, а монах наполнил чашу и уселся на стул. Ах, эти молодые, до чего же у них мало забот! Интересно все же, что так расстроило леди Лайонин? Вероятно, ссора из-за нового платья, а может, и что-то не столь серьезное.

Той ночью Ранулф не вернулся домой, и Лайонин неподвижно лежала в огромной кровати, уставившись невидящим взглядом в потолок. Наверное, она виновата. И муж ненавидит ее за все, что, как он считает, она наделала.

Вспомнив слова брата Джонатана, она поклялась, что когда-нибудь обязательно докажет Ранулфу истинность своей любви. Пусть увидит, что она не любила ни одного мужчину, кроме него.

Утром она отправилась в южную часть острова, чтобы посмотреть, не нуждаются ли в чем сервы. На обратном пути к ней присоединился сэр Брэдфорд, один из самых молодых рыцарей гарнизона.

– По-моему, в воздухе уже чувствуется дуновение весны, – заметил он. – А может, я просто слишком этого желаю.

–Я тоже устала от постоянного холода, – засмеялась она. – Завтра пойду на берег реки и поищу ранние крокусы.