Дверь ванной комнаты чуть приоткрылась, и через небольшую щель в спальню скользнула подозрительная мужская фигура. Дальше – все произошло так быстро, что Дэнни едва смог уловить смысл случившегося, – фигура выстрелила из странного оружия, и несчастный мужчина замертво повалился на пол.
Когда убийца прошел в центр комнаты, Дэнни детально смог его рассмотреть. Это был высокий человек с черными, как вороново крыло, волосами. У него была бледная сухая кожа, большие мешки под глазами и ледяной, словно безжизненный, взгляд. Он был в темных штанах и черной обтягивающей кофте с высоким воротом. К запястью крепилась странная конструкция с кожаным ремешком и гладкой блестящей пластиной в центре. Дэнни подумал, что это очень походит на наручные часы, но все же не решился бы утверждать это с точностью. Человек этот выглядел странно и был тут словно даже не к месту. Дэнни определенно его никогда раньше не видел, но отчего-то возникло ощущение, что его лицо ему знакомо.
Убийца опустился перед безжизненным телом, вытащил у него из-под пиджака пистолет и кое-как вложил в его закостенелую руку, собираясь выставить это как самоубийство. А потом подошел к столу и стал рыскать в бумагах.
– Мистер Готтфрид! – закричал кто-то, и видение растаяло, как утренний туман. – Вы уснули?!
Перед взором Дэнни застыло разъяренное, покрытое красными пятнами лицо мистера Хейла. Он шумно дышал через рот, обнажив два передних зуба, будто скалился. Дэнни тут же отметил, что шеф полиции походит на крысеныша, не хватало только жиденьких усиков и оттопыренных ушей.
– Вы понимаете, что у вас нет права здесь находиться? Мне придется…
– Я знаю, кто убийца, – перебил его Дэнни.
– Что?.. – От удивления его маленькие глаза будто бы стали больше. – Никто не говорил, что это убийство.
– Это было убийство. Его застрелили, а потом вложили в его руку пистолет, чтобы выдать это за самоубийство, – проговорил репортер, чем ввел в замешательство не только шефа, но и всех полицейских, которые находились в комнате.
– Послушайте. – Мистер Хейл взял его за локоть и потащил в коридор. – С чего вы это взяли? – спросил он чуть тише.
– Скажем так, у меня свои методы.
– То есть вы утверждаете, что знаете убийцу в лицо?
– Я не знаю его имени, но если бы его увидел, то непременно узнал. За что этого человека могли убить?
– Есть предположения, что он перевозит контрабандный алкоголь. И… Почему я вам это говорю? Даже не смейте писать об этом!
– Вы же знаете, что я все равно напишу.
– Откуда вам известно, кто убийца?!
– Я видел, как подозрительный человек очень быстро выбегал через служебный выход, – выдумал Дэнни. – Мы с ним столкнулись, и выглядел он так, словно сотворил что-то ужасное. Судя по тому, что тут действительно случилось нечто ужасное, я осмелился предположить, что это был убийца. Я прекрасно запомнил его и могу вам нарисовать его лицо.
– Мистер Готтфрид, вам говорили, что вы очень наглый молодой человек?
– Пару раз такое упоминали. – Дэнни пожал плечами.
– Но впервые ваша наглость принесла хоть какую-то пользу! Рисуйте, пожалуйста. Только прямо сейчас, чтобы мы немедленно послали офицеров на его поиски.
– Но я не могу сейчас. Понимаете, рисование – это такое дело… Тут нужно вдохновение.
– Не паясничайте, ради Бога! – взмолился шеф. – Или мне посадить вас за решетку? Быть может, там у вас появится вдохновение.
– Эээ, – пробормотал Дэнни. – Ладно. Дайте мне листок и карандаш, я все нарисую.
Мистер Хейл выудил из кармана записную книжку, открыл ее на чистой странице и сунул ему в руки. Дэнни приложил книжку к стене и стал рисовать, воскрешая в памяти лицо убийцы. Рисовал он хорошо. Он считал себя творческим человеком и был уверен, что творческий человек способен овладеть всеми видами искусства. Так он умел лепить скульптуры, рисовать, писать рассказы, играть на скрипке и многое-многое другое. Правда, все это он умел понемногу и делал не бог весть как, но все-таки делал и был собой очень доволен.
Через несколько минут портрет убийцы был готов. Мистер Хейл забрал свою книжку и оценил работу Дэнни, решив, что с этим изображением найти убийцу будет гораздо проще. Он так долго разглядывал лицо на рисунке, что даже не заметил, как наглый репортер отошел от него на несколько шагов и нырнул за угол коридора. Мистер Хейл повернулся к Дэнни, чтобы поблагодарить, но того уже и след простыл. Шефу ничего не осталось, как тихо выругаться и смириться с тем, что завтра в газете появится приукрашенная статья о сегодняшнем происшествии.
Глава 2
ПАРИЖ, 1907 ГОД
Эдварду было тридцать, когда его жизнь разрушилась, как карточный домик.
Сначала погиб его пятилетний сын, потом с ним развелась жена, а после умерла мама. Все это обрушилось на него и разбило на миллионы мелких кусочков, из которых собрать себя обратно он уже не мог. И не был уверен, что когда-нибудь сможет. А если и сможет, то вряд ли снова станет таким, каким был раньше.
В уголках его глаз появились морщины. Взгляд, который раньше блестел каким-то задорным огоньком, потускнел и стал холодным и суровым. Черты лица заострились, а в чёрных, как уголь, волосах появились серебристые пряди. В общении с людьми Эдвард стал жесток. Если раньше он мог разрядить обстановку смешной шуткой, то сейчас его юмор был пропитан не щадящим никого сарказмом. Впрочем, и шутил он уже не так часто.
Теперь для него не существовало ничего, кроме работы. Он, конечно, и раньше погружался в неё с головой, но сейчас будто бы хотел потеряться и раствориться в ней окончательно. Эдвард мог часами сидеть с планшетом на коленях и чертить всякие схемы, таблицы или временные линии. Так он группировал информацию об ужасном преступнике, которого мечтал поймать, наверное, всю свою жизнь, и обо всех, кто был с ним связан.
– Тебе стоит отдохнуть, – неловко говорила его двоюродная племянница Жаклин, когда заставала Эдварда за работой. – К тому же, это не твоя работа, а моя. Я же твой помощник.
– Можно подумать, ты способна сделать что-то толково, – холодно бросал он, даже не поворачивая к ней головы.
Жаклин не обижалась. Она понимала Эдварда и старалась ему помочь, ведь они были не чужими людьми. У них была такая небольшая разница в возрасте, что они воспринимали друг друга не как дядя и племянница, а как брат и сестра. Да и внешне они были очень похожи – черноволосые, темноглазые, с острыми чертами лица и одинаковыми носами с небольшой горбинкой.
Они вместе работали в новом секретном отделении полиции, которое занималось охраной истории и ловило вневременных преступников. Это отделение основал дед Жаклин, и там работали только избранные люди – в основном, путешественники во времени и те, кому они могли доверять.
Эдвард мог путешествовать во времени. Эту способность они с братом, Леоном, унаследовали от матери, которая являлась лишь носителем гена. Леон, правда, не горел желанием защищать историю и решил посвятить свою жизнь обыкновенной работе. Точнее, он хотел продолжить бизнес отца, поэтому остался в Нью-Йорке вместе с ним. Эдвард жил в Париже вместе с кузиной Анаис и ее дочерью Жаклин.
Жаклин не могла путешествовать во времени, но зато обладала другой очень полезной способностью – она могла видеть изменения истории. Чуть что в прошлом начнёт меняться из-за вмешательства других путешественников во времени, как голову Жаклин пронзает вспышка, и она видит, что поменялось и в каком году. Отчасти благодаря ее невероятному дару и удавалось фиксировать изменения истории и возвращать все на свои места.
Сколько Эдвард себя помнил, он всегда жил на две страны. Из-за работы отца они переезжали то в США, то во Францию. Первый язык, на котором Эд научился говорить, был английский, поэтому у него остался легкий американский акцент, который французы слышали очень хорошо. Эдвард изучал мировую историю в Гарварде и был настоящим гением в этой области. Впрочем, ему было проще, чем другим студентам, потому что исторические события он мог видеть воочию. Например, однажды ему нужно было написать доклад о Томасе де Торквемаде, и Эд отправился в средневековую Испанию, чтобы посмотреть на великого инквизитора в действии.
