«Ничего невозможно сделать» – подумалось больному.

– А мы с тобой вместе сейчас… – не унималась Кейт.

– Хороший столик, правда? – попытался переменить тему брат.

– Какой же столик? Какой? Мы ведь не в ресторане! Мы ведь с тобой.

И снова глухота. Голоса сливаются в один. Ужас. Но ведь у Кейт один голос! Значит, здесь не только она.

– Почему ты не поздоровалась с бабушкой?

– Какой бабушкой? Генри! Генри! Какой же бабушкой? Здесь нет никого, нет! Здесь два человека! Два! Я, Кейт Марианна Беккер! И ты! Генри Джозеф…

«Как же, два человека, конечно! Она – один, Кейт – два, Марианна – три, Беккер – четыре, я – пять, Генри – шесть, Джозеф – семь, Беккер… Беккер – восемь? Уже, кажется, был этот Беккер. Родственники? Братья? Может близнецы? Слишком много имен! Почему она так много разговаривает? Еще и врет мне…»

– Здесь есть близнецы, скажи-ка мне?

Кейт стала хныкать.

– Тебя лечить надо, – сказал Генри тихо. – Правда ведь? – шепнул он Марианне.

– Да-да, – подтвердила та, шатая брякающей головой из стороны в сторону.

– Почему ты два раза сказала «да»?

Марианна упала в стену.

– Ты Мария и Анна! – догадался мистер Беккер, – Правда?

– Да-да, – поочередно сказали головы Марианны, вылетая из стены.

– Вот! – указательный палец многозначительно поднят вверх.

– Вот твой чай, – нежно сказало распухшее лицо сестры. – Пей.

– Ты видела Марианну? – спросил Генри.

– Нет никакой Марианны! —прошептала Кейт. – Выпьешь чаю?

– Да, —сказал брат, собираясь сделать глоток, – Нет! – вскричал следом мистер Беккер, подскочив и перевернув кипяток.

– Что случилось? Что? Что?

– Как можно?

– Сядь, сядь…

– Как можно здесь сидеть, когда…

– Давай ты поспишь…

– Где мой бумажник?

– Тихо, тихо…

– Где мой…

– Спи!

– Где…

Генри Джозеф Беккер уснул тяжелым сном.

На чистые белые простыни садились мелкие пылинки, видные в сумеречном свете окна. В окне проплывали две тончайшие оранжевые полоски облаков. Остановились. Движение на улице тоже застопорилось. Суматоха. Бег детей, шум торговли…И! Свисток чайника. Гудок поезда…

– Сестра! – закричал Генри. – Это поезд?

– Да! – подскочила та. – Это наш поезд! Наш!

«Наш поезд, наш, наш, наш, поезд, поезд…» – повторялось еще долго и долго под оранжевыми тончайшими полосками и над серыми строжайшими рельсами. Генри ехал, ехал, ехал. В этот раз он не думал о том, чтобы возвращаться… Он просто ехал. И куда?

4.Вито

В Подземелье Белинды можно попасть двумя способами: лестницей из верхней комнаты Северной Башни и коридором из Парадной Залы. Первый путь был девушке хорошо знаком, а про второй она долгое время не знала. Естественно, она была взволнована, когда впервые направлялась в самое сердце Замка.

В коридоре не было ни третьей, ни второй, ни даже первой ступеньки, и потому идти пришлось долго. Кроме того, необходимо было постоянно поворачивать – то вправо, то влево, то влево, то вправо.

В какой-то момент ведьме стало казаться, будто бы от бесконечных поворотов ничего вокруг не меняется: все те же серые стены, все то же желтоватое свечение из глубины, за которым скрывается очередной поворот.

– Я не хочу заблудиться здесь, – решила девушка.

– Но ты не можешь заблудиться, если идешь по одной и той же дороге, – возразила Змея.

– Я возвращаюсь в Подземелье!

Ведьма резко развернулась.

Обратный путь не освещался вовсе и представлял из себя простое черное пятно, без всяких стен и поворотов. Впрочем, Белинде было не привыкать, недаром ее некогда голубые глаза уже давно стали черными от размера зрачков, привыкших выхватывать крупинки света звезд сквозь плотную сеть ветвей. Она шагнула вперед.

Совсем шагнуть не получилось, так как она тотчас же во что-то врезалась.

– Ну вот и пришли, – обрадовалась Змея.

Дверь. Не найдя ручки, Белинда стала толкать, но ничего не выходило.

– Быть может, нужно на себя, а не от себя, – предположила Змея.

В конце-концов, Белинда разозлилась. Она взметнула вверх левую руку, вихрем закружила тонкие пальцы, с силою топнула правой ногой… От таких действий дверь как-то сама собой исчезла, оставляя за собой лишь серый дым. Девушка очутилась в Зале.

Вряд ли кто-то когда-то испытывал то удивление, которое почувствовала Белинда в ту минуту!

Ее поразили не просторы Залы, не диковинная люстра, не множество разных дверей, и даже не длинный стол, окруженный высокими стульями. Ведьму поразил тот, кто ходил по столу.

Маленький мальчик в пестром лимонном костюме шел, подпрыгивая, от одного конца стола к другому, напевая веселую песенку. Он указывал на каждый из стульев своим маленьким пальчиком, заставляя их окрашиваться в разные цвета: «Крайний – ближний, правый – левый, верхний – нижний, желтый – белый» – раздавалось на всю Залу. Когда малыш оказался на самом краю, он вдруг шагнул прямо в воздух и, заливаясь смехом, начал носиться туда-сюда, оставляя за собой едва различимые серебристые следы.

Он то взмывал вверх, то резко падал вниз. Он принялся летать вокруг люстры – пять раз слева-направо, пять раз справа-налево, потом еще раз и еще, так что она уже задыхалась в серебре. Он снова упал вниз, пролетел под столом, пронесся над столом и хотел было снова приступить к стульям, но вовремя остановился. Он заметил Белинду.

– Как ты открыла эту дверь? – спросил он, опускаясь на пол.

– Дверь? – Белинда обернулась.

За ее спиной красовалась порядочная дверь, с ручкой и из красного дерева.

– Она… была незаперта, – ответила ведьма. – Но кто ты? Что ты здесь делаешь? – недоумевала она.

– Меня зовут Вито. А тебя?

– Белинда.

– Бе-лин-да. Белинда. Ты плохо себя вела, Белинда?

– Что? Вовсе нет…

– Тогда как ты здесь оказалась?

– Я пришла сюда из своего Подземелья.

– Ого! Должно быть, ты сильно провинилась!

Белинда решила из осторожности молчать. Вито снова принялся вытворять воздушные трюки, не переставая тараторить:

– Вот когда я плохо себя веду, родители злятся, ой как злятся! Они всегда меня наказывают, и каждый раз я попадаю сюда… Но мне здесь нравится! Даже очень! А когда я начинаю скучать по маме и папе, они забирают меня обратно. Тогда я говорю им, что я их люблю, и они снова становятся добрыми…

– У меня нет родителей. Я живу одна.

– Так ты робот! Ого! – Вито приземлился рядом с девушкой. – А что делает эта антенна на плече?

– Это – роза. Она нужна мне, чтобы вернуться.

– Домой?

Белинда кивнула.

– А из какого ты города? – поинтересовался мальчик.

– Я живу не в городе.

– А где?

– В лесу.

Вито так захотелось подпрыгнуть от удивления, что он на самом деле взмыл на пару метров вверх.

– В лесу? Да это же нельзя! Запрещено! Люди не могут жить в лесу! Ой, точно, ты же не человек! Ты же робот, да?

– Я – ведьма, – гордо заявила Белинда.

– Ведьма?

– Дождь и снег повинуются мне. Деревья и звери исполняют мои просьбы. Все, что мне не нравится, превращается в пепел. Я варю зелья, исцеляющие от любой болезни, и яды, прерывающие любую жизнь. Я способна обернуться птицей, я могу принять обличье волка. Но, что самое главное, я…

– А стулья красить ты умеешь? Спорим, с первого раза не угадаешь, какой из них твой?

– Мой?

– Если у стула твой любимый цвет, это значит, что этот стул – твой!

– Вот как? – Белинда окинула взглядом пятнадцать абсолютно одинаковых стульев.

– Только вот придется на каждом посидеть, чтобы узнать!

Белинда улыбнулась и, выбросив пред собой правую руку, произнесла: «Азтильхейра!»

Стул, принадлежавший ведьме, задрожал. Правда вместе с ним, видимо в знак солидарности, задрожали и все остальные. Но Белинда настойчиво повторила: «Азтильхейра!», так что стулу пришлось-таки повиноваться. Он, вскочив на две ножки, с диким скрежетом прокатился по блестящему паркету. Его спинка с треском впилась в руку ведьме, и она, явно довольная собой, взобралась на мягкое сиденье.