Наконец, ковер-самолет остановился. Опираясь на недавний опыт, я еще немного посидела, держась за поручень, дальнейшего движения не последовало. Железная дверь ушла в потолок, а деревянная распахнулась, предлагая твердую землю под ногами и сомнительную свободу, к коей я и поспешила.
Меня ослепил яркий дневной свет Из своей мышеловки я выходила, зажмурившись, на ощупь. Когда глаза привыкли и смогли что-либо воспринимать, огляделась вокруг. Комната пропала, словно сквозь землю провалилась, а сама я стояла посреди великолепного летнего луга, которому не было конца и края. Невероятно, я вышла из дома осенью, а попала в разгар лета, причем, в очень жаркий день. Такого разнотравья при жизни мне – городской жительнице увидеть не довелось. Создавалось впечатление, что я попала на картину какого-то удивительно талантливого и уж точно патриотично настроенного русского пейзажиста. Жаль, что увлечение живописью не входило в узкий круг моих интересов (больше поесть, поспать, ну, еще Люська), а то автор бы обязательно рассказала, что это был за художник. Не хватит и моих скромных познаний в биологии, чтобы точно описать то чудо, что произрастало под ногами. Буйно цвели ромашки, васильки, календула, кашка и одуванчики, и еще с десяток того, что для меня не имело названия, но издавало такой приторно-медовый аромат, что голова шла кругом. Пчел, к счастью (я их боюсь), не было, кстати, как и солнца. Оно не скрывалось за облаками – на небе ни облачка, а просто отсутствовало. Этот факт несколько озадачил, но тут внимание мое переключилось на стоящую неподалеку пару кроссовок.
Это были недорогие и явно поношенные кроссовки, на пару размеров больше моего. Однако в ту минуту я не сомневалась, что кто-то заботливый оставил их специально для меня, ведь алкоголь в моей обуви давно испарился, и мозоли вот-вот обещали напомнить о себе кроваво-влажной болью. Скинув туфли, я напялила кроссовки, потуже затянула шнурки и задумалась: «Куда же теперь?». Указателей и ориентиров по близости не имелось, поэтому, взяв в каждую руку по туфле, я двинула в единственно правильном направлении – куда глаза глядят, а смотрю я обычно вперед.
Глава 4. В которой я продолжаю путешествие, чувствую себя белкой в колесе и прихожу в назначенное место
Шла я, не торопясь, наслаждаясь природой, погодой и сожалея о том, что бабушка моя не жила в деревне, и я не проводила подле нее детство, впитывая в сознание запахи сена и парного молока. К слову сказать, я вообще не видела свою бабушку, никогда. Мама была воспитанницей детдома, а бабуля со стороны отца умудрилась умереть задолго до рождения автора. Конечно, я еще и не понимала, что спешить более некуда.
Так, мечтая и перебирая воспоминания, я не заметила, как левая нога, будь она неладна, скользнула по свежайшей коровьей или лошадиной лепешке (пардон, не эксперт), и я оказалась в ещё жидкой субстанции. Окружающий меня рай запах обычным навозом. Крепко выругавшись на родном и могучем, одновременно пытаясь отчистить продукт коровьей жизнедеятельности пусть и с чужих, однако поступивших в моё распоряжение кроссовок, я не удержала равновесие и упала еще на одну из многочисленных «бомб», а, делая попытку встать, умудрилась опереться рукой на вторую. С грехом пополам поднявшись, поискала глазами производительницу лепешек, но тщетно, да и что бы я ей сделала? Чуть не плача, автор стала приводить руки и юбку пониже спины в то состояние, в котором не рисковала бы быть принятой за телятницу или свинарку. Верным помощником в этом деле стал лист лопуха. Как-то в детстве, листая журнал «Сад и огород», я прочла: «…если хотите летом любоваться великолепными розами, потрудитесь хорошенько унавозить место их будущей посадки…». Тогда я, естественно, не смогла провести аналогии между своим именем и удобрением, теперь это получилось само собой. Роза в навозе, причем, в самом прямом смысле этого слова.
Что-то подсказывало, я задержалась, поэтому следующий километр преодолевала бегом трусцой с небольшими препятствиями, в виде все тех же «бомб». Спустя примерно два часа передо мной появился небольшой холм, на который я благополучно поднялась. Знаете, я не отношусь к тем, кто любит что-либо обходить – пру напролом, правда, почти всегда во что-то вляпываюсь, и чаще это «что-то» намного серьезней, нежели коровья лепешка. Озверевший от голода желудок взывал к справедливости, и я, слушая его свирепое урчание, уже не впечатлилась тем видом, что открылся с холма. Но тут, совсем недалеко, метрах в двухстах, я увидела человека, по внешним признакам мужчину, а еще дальше, на горизонте, очертания каких-то зданий. Я, что есть сил, закричала: «Эй, постойте, да подождите же, черт бы вас побрал!». Однако человек, который, кстати, шел не спеша, не обернулся и не остановился. Я сделала несколько попыток догнать его, хотя, в сущности, для чего это нужно, не знала. Просто бежала за ним, напоминая собаку, преследующую кость на бегах. Я думала, задыхаясь в беге, сильно смахивающим уже на крупную рысь, правда, крайне неуклюжую из-за больших кроссовок, о Магомете и горе, и силилась понять, кто же из нас двоих Магомет, а кто гора. Странно, но я не приблизилась к цели ни на йоту, хотя мужчина шел все так же неспешно. Устав окончательно, я бросила игру в догонялки, отметив, впрочем, что не бывает худа без добра, ибо увиденные мною с холма постройки стали намного ближе, теперь я различала силуэты людей возле них. Остановилась, чтобы перевести дух и оглянулась назад. Ко мне (а может и не ко мне, но в мою сторону) шел другой мужчина, не приближаясь при этом ни на шаг. Однако это уже не удивило. Весь новый мир, в котором я пребывала последние часы, представился огромным колесом, а мы – эти двое мужчин и я – гигантскими белками, вращающими его неизвестно для чего.
«Однако белок кормят, наверняка орехами и прочей вкуснятиной. Надо быстрее добираться до беличьего приюта, а то наступит вечер и придется спать мало того, что голодной, так еще и в чистом поле», – подбросил мыслишку голодный желудок.
Благодаря отчаянным стараниям я достаточно быстро добралась до построек, правда, натолкнулась на следующее препятствие. Несколько одноэтажных и длинных, очень похожих на обычные бараки, домов из белого кирпича были обнесены двухметровым железным ржавым забором. Я не сочла возможным преодолевать забор в юбке, а потому стала искать другой способ попасть на территорию за ним, ведь мужчина, шедший впереди, смог это сделать – он пропал из виду еще полчаса назад. «Вероятно, этот счастливчик уже доел горячий суп и теперь поудобнее усаживается в кресле», – распалял моё воображение желудок в заговоре с уставшими ногами.
Поискав глазами солнце, и снова не обнаружив, уже понимая, что вечера, а уж тем более ночи, сегодня не предвидится – заходить ведь нечему, светло было так же, как и в самом начале пути, я совсем растерялась. Что это за мир, в котором нет обычного солнца?! Небо есть, земля, цветы, все есть, а солнца тю-тю.
Я пошла вдоль забора, ища вход, попутно рассматривая все, что находилось за его прутьями. Семь или восемь домов. Я не могла посчитать более точно, потому что строения утонули в море белых и розовых мальв высотой такой же, как они сами. Лишь кое-где здания показывали малопривлекательные кирпичные бока, словно жалуясь на свою серость. В окошках ничего не видно, и мой интерес быстро пропал, переключив внимание, я занялась разглядыванием детской карусели, стоявшей недалеко от забора. Она была окрашена очень ярко, и краска совсем свежая, похоже, ребятишки еще не успели обновить ее, если, конечно, они тут были – ребятишки. Вдоль забора я обнаружила какой-то чахлый, противно-колючий кустарник, полноправной же хозяйкой выступала крапива, та же бурная и разнопахнущая флора, что имелась в избытке на лугу, здесь не произрастала вовсе. В таких местах обычно упоительно стрекочут кузнечики и плетут липкие сети маленькие паучки. Но здесь жизнь не била ключом. Мне же при виде таких следов жизни почему-то не стало веселее, а, наоборот, сделалось одиноко и тоскливо: нет солнца, вокруг гнетущая тишина, и мужчина, шедший позади меня, все так же бодро шагает на одном месте.
