-- Спасибо, Лемке, не ожидал, - повернулся к нему русский, до этого сидевший на старом матрасе, небрежно брошенном в угол помещения, - Как тебя по имени-то?
-- Отто, - нехотя выдавил из себя Лемке. В их части за всё время службы никто так и не поинтересовался его именем. "Лемке" и "Лемке". Иногда "Жирдяй" или "Гора", но те, кто пробовали его так называть, знакомились с пудовым кулаком и больше подобного не повторяли, - Да, вот ещё...
Он отстегнул от ремня фляжку со шнапсом и положил рядом с кастрюлей.
-- С отваром напополам вовнутрь.
Шнапса было немного жаль. Но почему-то сейчас Отто считал правильным поступить именно так.
-- А кто ещё знает о вашем способе лечения чумы? - спросил русский, тяжело поднимаясь и подходя к кастрюле.
-- А никто. Герр майор сказал мне не трепаться, - буркнул Лемке. - Боится, что его сперва пристрелят, а потом разберутся.
-- В условиях войны я вполне такое допускаю, - Русский присел у кастрюли и, оторвав от своей полотняной рубахи край, стал макать его в отвар и смачивать тряпкой волдыри, - А ты, Отто, лучше хватай какой-нибудь забор и - на Ладогу. Если доплывёшь - жив останешься. А там, глядишь, и новую Германию строить будешь. Без фюрера и богатеев. Где каждый получит столько, сколько заслужил.
-- Лечись, русский. - вздохнув, Лемке закрыл дверь на щеколду. Ишь какой - сам в плену, а его агитирует сдаваться. Ведь не даст майор русскому жизни. Не из тех. Кто тот для фон Шаутенбаха? Рабочая скотинка, такая, как денщик или та судомойка, что была у майора, когда они в Риге квартировали. Днём судомойка, а ночью... А ведь сам карточку фрау Эльзы на столе держит. А потом... Перед отъездом, словно бутылку, передал посудомойку въезжавшему офицеру. Лемке сам слышал. Мол, вон та малышка постель погреет чуть ли не за харчи. А кто её довёл до этого? Да, многих они доводили до грани. Вон, Рыжий Кнабе так и вовсе в Варшаве девчонку не старше двенадцати на чердак таскал. Та орала, как резаная. А Кнабе спустился тогда сверху один и долго сетовал на то, что эта маленькая дрянь плюнула в него после того, как он её облагодетельствовал.
-- В рот и получила. Из нагана! - застёгивая ширинку, широко лыбился рыжий ефрейтор. А говорят, что такие - цвет нации. Не очень похоже. Может, на самом деле, стоило послушать русского? До линии фронта он дойдёт, а там...В городе оставаться становилось всё труднее. Русские почему-то не штурмовали его. Наверное, боялись чумы. В их роте уже половина лежит под крестами. И это мало. У других и десятой части от списочного состава не осталось. Перед отбоем фон Шаутенбах не зря заставляет всех их раздеваться до гола, проверяя лично на теле каждого, не появились ли чумные пятна.
Лемке поднялся по лестнице, держась за истёртые перила. Надо ещё начистить майору сапоги, потом сварить на обед суп из тех припрятанных консервов. Себе Лемке давно уже жарил крыс, как и остальной рядовой состав, но майор ведь должен питаться по-особому. Приходилось стараться. Не понравишься - полетишь с должности денщика в окопы передовой. А там старуха с косой никого ждать не станет.
Савельев
Григорий не ожидал, что его вырубит ударом доски по голове белоголовый фриц, но, судьба-злодейка не всегда играет с нами в поддавки. Иногда она играет и в подкидного. В дурака то бишь. А быть дураком неприятно. Особенно, когда у тебя на руках все козыри. Самое паршивое, что в тот же день, когда он приходил за продовольствие на одну из "баз", ему где-то "посчастливилось" подцепить чуму. Лечить болезнь не умели ни наши, ни немцы со своими союзниками. Поговаривали, что её вместе с продовольствием сбросили в Ленинград поддерживающие фрицев англичане, но так ли это на самом деле - не знал никто. Очаги чумы вспыхивали на всём протяжении фронта. Их так и называли "чумными пятнами". Советское командование для локализации болезни расставляло вокруг таких "пятен" сеть блокпостов, сквозь которые ни в ту ни в другую сторону не могла проскочить даже крыса. Всех сдающихся фашистов помещали в строгий карантин недели на две. И только все эти мероприятия позволили избежать эпидемии в рядах Советской Армии. Отдельные случаи - да. Но не массово, как у немцев в окружённом Ленинграде.
- Мы, наверное, войдём туда, когда они или все сдадутся или умрут, - ходили слухи, но что планировал лично Сталин не знал никто. Для получения достоверной информации в очаги болезни регулярно высылались диверсионно-разведывательные группы. Григорий, Маленький Мук и Поджарый входили в одну из них. Перед заброской их заставили выучить места складирования продовольствия и вооружения, план сети подземных коммуникаций, которые можно было использовать в качестве путей перемещения, разговорный язык и ещё много чего. Дабы избежать утечки информации, никто из группы не знал никого кроме своей тройки. Рации тоже не выдавалось. Пеленг у фашистов ещё с сорок второго был налажен что надо. Они и друг друга знали только по прозвищам. Секретность держали на самом высоком уровне. Через неделю после заброски группа должна была уйти, нашумев, как следует, в районе Площади Восстания. Поджарый, будучи старшим группы, скорее всего, уже организовал отход. Это он послал Григория за инструментом и медикаментами - Маленькому Муку накануне в навязанной фрицами перестрелке прострелили руку. Но вот тут-то, уже на "базе", Григория и подкараулил ушлый крестьянин по фамилии Лемке.
Очнувшись в подвале, Савельев сперва даже не понял, где он и что с ним, но... допрос не заставил себя долго ждать. А ещё раньше допроса пришло понимание, что он смертельно болен. Оттого и держался Григорий в кабинете майора вполне непринуждённо: немцы могли его убить, но ведь и без них его век был сосчитан и остановлен. Конечно, можно было погеройствовать, покидаться высокими словами, только кому был нужен весь этот фарс? Фашисты в городе уже не жили, а доживали. Союзники скидывали им продовольствие и вооружение, но нашим группам всё чаще удавалось перехватывать английские посылки. Да и не могли подачки британцев накормить, напоить, а, главное, вылечить самоуничножающуюся группировку немецко-фашистских войск. Тем более, что жали гадов уже по всем фронтам.
В кабинете фон Шаутенбаха на Григория внезапно нашло озарение: он понял по виду из окна, где он находится, адрес дома, в котором обосновался майор. А узнав, Григорий даже радостно улыбнулся. "Савельев, ты везунчик", - прошептал он мысленно себе. Так повезти могло раз в пятилетку и то на большой праздник, ведь в подвале, куда его закрыли, был потайной лаз, соединяющий помещение с сетью полузатопленного метрополитена.
Но вторым и самым главным везением было признание Лемке о том, что чума может лечиться. "У меня есть шанс, - подумал Григорий и, как только шаги блондинистого денщика стихли на лестнице, принялся среди осклизлых кирпичей дальней стены искать те, за которыми была пустота. Время у него ещё было. Силы не оставили больное, но ещё крепкое тело и ближе к полуночи Григорий сумел не только разобрать стену и протиснуться в лаз, но и заложить его за собой. "Вот и всё", - Савельев побрёл по тёмному туннелю, прижимая к себе полупустую кастрюлю с отваром.
