–– В Монтрее! Так, значит, этот городок называется вашим именем?

Эдуард улыбнулся.

–– Нет. Это мы стали Монтреями благодаря городку.

Адель произнесла, в замешательстве глядя на него:

–– Представляете, я вдруг подумала, что совсем не знаю вас. Вы старше меня…На сколько?

–– Полагаю, лет на двенадцать, Адель.

Мгновение она молчала, потом растерянно произнесла:

–– Так ведь это получается, что, когда вы были в пансионе, я еще даже не родилась?

–– Я не был в пансионе никогда, милая Адель. Я вообще нигде не учился.

–– Нигде?

Какую-то секунду он и сам не мог взять в толк, почему говорит с ней об этом ей. Не в его правилах было что-то рассказывать о себе. Его прошлое принадлежало только ему и его матери, и он не делился им ни с кем. Но Адель была во всем какая-то особенная. Он произнес, не слишком, впрочем, охотно:

–– Было время, когда я штудировал право в университете. Но ни в лицеях, ни в пансионах я никогда не был.

–– Кто же вас учил? Ну, читать и писать?

–– Сначала мама. А потом гувернантки.

–– Ваша мама… Какая она?

Он покачал головой.

–– Какая? Мне трудно это сказать. Я очень люблю ее.

–– Мне кажется, – прошептала она, – я тоже ее люблю.

–– Любите?

–– Да. – Адель поспешно пояснила, заливаясь румянцем: – Может быть, это глупости, я ведь даже не видела ее никогда, но, раз ее любите вы, то, значит, и я тоже…

–– Вы, стало быть, любите все, что люблю я?

–– Все. Мне хочется, чтобы вам было хорошо.

Эдуард нежно коснулся губами ее руки:

–– Ради Бога, предоставьте для начала эту роль мне, моя прелесть.

Он на миг задержал ее руку у своей щеки и почувствовал, как ее пальцы, робко освобождаясь, погладили его висок.

–– Я уже не голодна, Эдуард, – сказала она, впервые называя его по имени. – Мне хочется пойти к Сене.

Он оплатил счет и, едва касаясь рукой талии девушки, повел Адель к выходу. Официанты кланялись им на прощанье, приглашая заходить еще. У самого выхода дорогу им неожиданно преградил мужчина в светлом сюртуке, с шелковым галстуком, повязанным вокруг шеи.

–– Мадемуазель, – произнес он, приподнимая шляпу.

Адель, чуть нахмурясь, остановилась на мгновение. Она, казалось, не сразу узнала этого человека; потом лицо ее немного прояснилось и она сдержанно произнесла:

–– Доброе утро, господин Лакруа.

Он окинул ее пристальным взором, раскланялся с Эдуардом и отошел в сторону, все так же не спуская с Адель глаз.

Графу де Монтрею не по вкусу пришелся этот явно заинтересованный его спутницей господин Лакруа. Скрывая раздражение, он спросил:

–– Это ваш знакомый?

–– Знакомый мамы, – не слишком охотно ответила Адель. – Я знала, что у него есть ресторан, но не думала, что именно этот.

–– Вы, кажется, нравитесь ему.

Хмурясь, она ответила ему:

–– Нет, не думаю.

Потом, на миг умолкнув, прислушалась к музыке и, просияв, воскликнула:

–– А вот это уже Доницетти. Не так ли? Я права?

От жары вода в Сене стала теплой, как парное молоко. Засыпали, зарывшись в ил, утки. Стрекозы вяло перелетали с цветка на цветок. Душно было даже в густой тени огромных старых деревьев. От слабого ветра едва шевелилась высокая трава, сплошь покрывающая пологий склон холма.

Покусывая соломинку, Эдуард наблюдал за Адель. Скинув туфли, она босыми ногами шлепала по мелководью, иногда подбирала юбку повыше, заходила подальше и срывала лилии. В этот миг он видел ее стройные щиколотки, обтянутые белыми чулками и краешки кружевных панталон. Потом юбка опадала, скрывая то, чем он любовался раньше.

Адель обернулась, вся сияя улыбкой:

–– Я нравлюсь вам такая?

Она бросила соломенную шляпку в траву и была сейчас в венке из трав и лилий.

–– Идите сюда, – сказал Эдуард.

Она была одной из тех женщин, которым ничего не нужно для подчеркивания своей красоты, – настолько она у нее ослепительна и естественна. Встрепанная, улыбающаяся, с полураспустившимися золотистыми косами, она была прелестна сейчас; лилии отбрасывали легкую тень на ее лицо. Адель подошла, села рядом, поставив маленькие босые ступни на землю.

–– Слышите? Поет соловей, – прошептала она едва слышно.

Действительно, где-то в кустах, среди цветов, разливались волшебнейшие рулады, переходящие в мелодичное щебетанье. Все будто уснуло вокруг от жары, только маленькая пташка, превозмогая густой от духоты воздух, трудилась не переставая, зачаровывая всех, кто ее слышал. Шумный вздох вырвался из груди Адель.

Она чувствовала себя, как во сне. Действие выпитого вина было в тысячу раз усилено небывалой жарой, щеки Адель пылали. Ей казалось кровь как-то иначе течет сейчас в ней – играет или кипит, что ли. Сладкая и жаркая истома проникала в каждую клеточку тела. Все ее существо будто ожидало чего-то. Сердце стучало тяжело, учащенно, дышалось не слишком свободно.

Эдуард видел, что с ней. Его состояние было немногим спокойнее. Летний зной словно туманил сознание. Наступила минута, когда молодой человек понял, что так не может дальше продолжаться: он должен прикоснуться к ней. Напряженность словно повисла в воздухе и ее надо было хоть чем–то разрешить. Его рука потянулась и обвила талию Адель; девушка коротко вздохнула, будто ждала этого, и совсем легко, гораздо легче, чем он предполагал, подчинилась ему. Он откинулся назад, ложась в траву и увлекая ее за собой. Она упала ему на грудь, их глаза встретились, и оба на какой-то миг замерли.

Он видел ее лицо теперь совсем близко: кожа ее дышала теплом, легкая испарина покрыла высокий лоб, губы были полуоткрыты. Адель прерывисто прошептала:

–– Что я должна делать теперь?

Он поневоле рассмеялся, удивленный этим наивным вопросом, хотя, честно говоря, невыносимая дрожь желания пробегала уже по его телу.

–– Ничего, – проговорил он негромко, прослеживая кончиками пальцев овал ее лица. – Ничего, Адель. Доверьтесь мне, и больше ничего не нужно делать.

Он тихо снял с ее головы венок, наощупь отыскал шпильки, удерживавшие ее тяжелые шелковистые косы, и волосы Адель упали ей на грудь. Эдуард теперь понял, наконец, откуда был этот нежный-нежный и едва различимый аромат роз – он шел от ее кудрей.

–– Я хочу поцеловать вас, Адель, – произнес он, легко лаская ее волосы.

–– Вам не нужно об этом спрашивать, – прошептала она. – Я и сама хочу этого, только…

–– Только что?

–– Только, мне кажется, я не умею.

–– Целоваться?

–– Да.

–– Странно, – сказал он с иронией, – я этого в прошлый раз не заметил.

Его ладонь скользнула вдоль ее щеки, мягко обхватила шею, и он привлек ее к себе ближе:

–– Этому не трудно научиться, ангел мой.

Он видел полуоткрытые губы, ожидающие поцелуя, и припал к ним – сначала коротко, легко, мимолетно, потом, на миг остановившись и сильнее сжав Адель в объятиях, поцеловал снова. Их губы сошлись изгиб в изгиб; девушка не сразу ответила ему, поначалу он чувствовал лишь как дрожат ее губы и мягко открываются ему навстречу – все больше и больше, и, наконец, он ворвался языком внутрь, преодолев влажный забор барьер зубов. Дыхание у обоих прервалось. Адель казалось, будто тело ее плавится. Он ласкал языком ее губы, десна, ее язык – умело, нежно, настойчиво, и она вдруг почувствовала, что это легче легкого – сделать то же самое. Сильнее припадая к его груди, она не помня себя ответила ему, и теперь уже ее язык нырнул в его рот, а поцелуй стал так глубок и неистов, что казалось, проникал в кровь, в тело, до самых костей.

На миг какая-то невыносимая тревога охватила ее – так первобытны и незнакомы были чувства, которые она теперь испытывала. Она отшатнулась, рванулась назад, ослепленная страхом; Эдуард едва успел удержать ее за руку. Она замерла, прерывисто дыша. Подождав минуту, он, не спуская с Адель взгляда, потянул ее к себе – властно, настойчиво, не давая ей возможности выбирать. Она подчинилась, склоняясь над ним. Снова целуя ее, он отыскал и сильно сжал ее груди.