— О, сколь жестока и неприступна ты, прекрасная Аделаида, неужели я столь неприятен тебе, что даже взглядом меня не удостоишь? — Голос де Мелонье дрожал от страсти и обиды. Чувства были наигранными, но не шуточными.
— Не правда ли, звезды сегодня особенно прекрасны, — Голос женщины был холоден, горделив, и приятен слуху, эмоции тоже, в словах сквозило презрение — бледная тень презрения сдерживаемого — Говорят, — они только фикция нашего сознания, яркие огоньки, придуманные нами, не способными вынести безбрежной темноты ночного неба.
— Звезды чудесны, но ты моя дорогая, во стократ милее для меня, чем все звездное небо и твердь земная, — Порывисто начал наступление Алан. Для человека известно сотней амурных побед он начал весьма нелепо. Сказывалось волнение.
— Так вот, эмоции ваши, сударь, столь страстно складываемые в слова, — Следующая фраза последовала как ушат ледяной воды на голову, магесса похоже умела и любила разбивать сердца, или чем-то ей был очень неприятен сам поэт — Столь же фальшивы, как и звезды, в моей теории, иначе, впрочем, быть и не может. Вы слишком долго играли в любовь со всеми, кто под руку попадется, и уже давно разучились выражать настоящие чувства.
— Вы бессердечны, госпожа де Тиш! — Голос поэта дрожал все больше, он наполнялся нешуточной обидой — Вы вырвали мое бедное сердце и кормите им с рук кровожадных ночных падальщиков алчущих человеческой плоти, как высшего лакомства!
— Довольно наигранного расстройства, — В голосе звучала насмешка и раздражение, — Найдите меня снова месье де Мелонье, когда пожелаете говорить этим самым сердцем, а не заезженными штампами. — Послышались шелест платья и быстрые шаги высоких каблуков.
Де Мелонье был влюблен и отвергнут. А предмет его воздыханий вызывал в Антуане нешуточное уважение — она знала, кто он и что, и открыто презирала за это, нарушая все общественные условности.
— … Следовательно каждый верующий, в осознанье милости Единого, равно как и понимая безвыходность своей ситуации, в случае невозможности побега, обязан умертвить себя любым возможным способом, что не будет считаться самоубийством, а примется аки жертва благородная, и следующее воплощение от того будет благополучным, — Как раз завершил норманит сухим лекторским тоном.
— Благодарю, что просветили святой брат! — Де Рано поклонился монаху совершив знак почасового круженья, и поспешно ретировался. Зайдя за ближайшую колонну, он присел на один из диванчиков, предназначенных для краткого отдыха танцующих, в то же время надеясь, что сумел усыпить бдительность священника, а ретираду почтут за вежливость.
Драгун прислушался:
— Мое почтение, святой брат, — Женский голос не выражал ни толики почтения, высокие стальные каблуки простучали по паркету, удаляясь. Монаха она тоже не любила. «Чудная женщина», — подумал драгун.
— Итак, — Поинтересовался монах у вышедшего следом де Мелонье.
— Ах, оставь это Бенедикт, — Голос незадачливого воздыхателя дрожал, на этот раз от гнева, — Не думай, что я поверю, будто тебе на самом деле интересно.
— Совершенно не интересно, ты прав, но если это будет мешать делу, — Монах выдержал паузу, — То я расстроюсь.
— Это мои личные неприятности, — Произнес поэт раздельно, похоже, разговоры эти были не в новинку обоим — И никакому делу это не вредит, блондинка без ума от меня, не профессиональна до крайности…
— Или крайне профессиональна.
— Нет, поверь, я в этом разбираюсь. Еще пара свиданий и она забудет о маркизе. Меж тем, старик неплох, весь вечер не отлипал от графини, вы получите свою свадьбу. — Тон де Мелонье стал деловым и четким. К его чести парень умел быстро взять себя в руки.
— Очень надеюсь, — Норманит говорил как-то отрешенно, и зловеще, — Иначе, при провале, дабы проучить тебя, я прикончу Аделаиду де Тиш.
— Надеюсь, если до этого дойдет, она прикончит тебя, — Похоже, Алан топнул ногой и пошел прочь от монаха, Бенедикт на некотором расстоянии последовал за ним, отмечая шаги стуком стальных набоек ботфорт по паркету.
Антуан де Рано узнал все, что требовалось, и даже чуть больше, он вновь повернул пуговицу, отключая сверхслух, вскочил с дивана и влился в безумие завершающего бал шаловливого котильона.
Среди прочих гостей на балу выделялся высокий мужчина в одеждах кремового цвета. При зеленом плаще. Четкие и жесткие, будто вырубленные из камня черты лица, особо же прямой нос и тяжелая челюсть, выдавали в нем алмарские корни. А тонкие брови и высокая линия лба, присущая шваркарасцам, говорили о том, что появился он на свет в результате нередкого, и даже традиционного события, союза аристократа и аристократки из Королевства Шваркарас и Алмарской Империи. Танцевал он немного, пил в меру, любезен с гостями был сообразно требованиям этикета, говорил мало, больше слушал, но слушателем был замечательным, а потому беседовали с ним охотно. Очень часто сей господин оказывался неподалеку от коронного лейтенанта де Рано, исподволь наблюдая за оным субъектом, но оставаясь вне зоны внимания последнего. К концу бала гость в зеленом плаще убедился в излишнем внимании драгуна к персоне некоего локально знаменитого поэта, и в раздумьях удалился, приняв у дверей от лакея-гепардита пехотный палаш в черных лакированных ножнах.
Библиотека Хранителей Знаний. Краткие выдержки о истории и природе стран Южного Архипелага Гольвадии: Королевстве Шваркарас, Республике Ригельвандо и Алмарской Империи, полученные из источников разных, достоверных до степени достойной преподнесения дражайшему читателю.
Корни Зла.
Корни зла кроются в истории. В истории же мы должны искать способы исправить нынешнее положение вещей, ибо каждый раз, когда приходил самый темный час — нация возрождалась из пепла, обретая силы сокрытые до времени, в дремлющем духе. Духе народа. Духе свободы. Духе силы! Духе жизни, равно горящем в каждом сердце, будь то священник, аристократ или пейзан.
Корни зла кроются как ни странно в благополучии. Жажда наживы, особенно, когда она столь доступна и беспримерно велика, пробуждает в людях темные стороны.
Блага колониальной политики Шваркараса стали разрушать его изнутри, медленно, но верно отвращая людей друг от друга, вгоняя народ государства в анархию, много эффективней чем война или мор.
Совместный труд — развитие страны, которое требует усилий от каждого, ныне был заменен жаждой легкого обогащения в заморских провинциях. Ранее вся природа человеческого общежития приводила людей в гармоничную близость. Поскольку доход и благополучие аристократов и церкви, а так же, впрочем, и купцов, зависели от крестьян, кои, в свою очередь, как и предписано им природными законами по роли и статусу, получали взамен защиту и небесную поддержку от тех, кто стоит выше их на Лестнице ответственности. Это делало государство единым крепким организмом, позволяло пережить невзгоды и горести, пережить вместе, не боясь вражды самого отвратного типа — вражды духа и противоречия.
Любое государство суть есть высшая и совершенная форма человеческого общежития, это не королевская власть и не отношения сюзерена и вассала, или иная форма человеческих отношений просто. Государство — это общность всех сложных и противоречивых взаимодействий, которые протекают меж людьми населяющими определенную область, говорящих на определенном языке и исповедующих схожие ценности и религию. Он может быть гармоничен лишь тогда, когда каждый из элементов его бытия занимает должное место и в механизме всеобщего благополучия, не конфликтуя с другими, но действуя к общему совершенству. Притом, не искажая природы человека, нужно признать, что это достигается простой жизнью и трудом на собственное благо, без ущемления блага чужого.
Мы могли наблюдать это совсем недавно, несколько поколений назад, до того, как белые паруса ригельвандцев, а за ними и наших исследователей, не достигли фантастических земель на севере, земель, полных соблазнов, полезных одному, но вредных для общего.
Вспоминая мрачные времена, такие, как дни демона-короля Людвига IV Проклятого и его борьбу с Анрахостом Демоноборцем, войны «Пики и Дралока», войны «Старшего и Младшего Альянсов», кризисов веры и династических перипетий, можно выделить главное из множества мрачных и героических фактов тех давних, и не слишком, времен. В годину величайших бедствий, народу, не имеющему иного выбора, приходится сплотиться, дабы выстоять, не попасть в рабство и не встретить печального конца под пятой иноземцев. Несчастье сплачивает людей. Но лишь тогда, когда к этому есть основания. Природа человеческая неидеальна, алчность, злоба, гнев и зависть часто берут верх над добром и разумностью. Однако когда приходит беда, на стороне светлых чувств начинает работать и стремление выжить.
Но будет ли оно столь сильно сейчас? Если произойдет что-то столь же страшное и значительное, как, например, восстание демонологов Одержимого Короля, выстоит ли Шваркарас в таком противостоянии в изменившемся мире?
Я предполагаю, что это весьма спорно.
Почему? Виной тому множество причин, одна из них — неправедное обогащение.
В моем разумении есть ряд основных столпов, создающих здоровую страну, вернее сильное государство:
— Справедливые законы.
— Должная общественная организация.
— Единая истинная вера.
— Твердая власть.
— Добрые отношения между людьми и сословиями.
Обладал ли Шваркарас всем этим ранее? Нельзя сказать доподлинно, что в полной мере, однако в существенной степени я бы ответил утвердительно. Почему? Справедливые законы и должная общественная организация произошли в нем с течением времени, методом проб и ошибок исправив неверное, и сгладив острые углы. Я не говорю о том, идеальны ли были эти законы и общество, но они были живучи, а это важнее в данном случае. Единая Истинная Вера была принесена нам Единым, и нет сомнения в том, что долгое время это не ставилось под вопрос. Твердая власть — это компромисс между стремлением к власти герцогов и стремления к самостоятельности короля. Годы и страсти вокруг горних высот власти выкристаллизовали форму, сохранявшую баланс, позволявший государству существовать.
Добрые отношения, как я сказал, сложились вследствие разумного осознания необходимости сосуществования между сословиями, ввиду простого вывода о том, что иной земли и иных соседей у нас не будет.
Что же изменилось?
С расширением колонизации Шваркарас начал охватывать территории столь далекие и обширные, что для управления ими пришлось менять общественную организацию, ибо та, что существовала, не могла вместить в себя новые провинции и народы, покоренные знаменем «Трех пик». Там не было ни герцогов, ни крупных городов, зато врагов было множество, они были опасны и непонятны. Значит, там возрастала роль военных. Но военные были аристократами из семей, оставшихся в метрополии, значит и на родине наметился перелом, пришедший из-за моря, и это лишь один из примеров. Их было еще множество — вице-короли, особые агенты, повышение роли прокуроров заморских владений. Все это привело к крушению и переделу, еще далеко не завершенному, не проверенному на стойкость временем, старого порядка, на смену которому пришло нечто громоздкое и чрезмерно обширное для разумного управления. Изменились и законы. Колонии, рабы и из них и торговля, привели к переменам в законодательстве, и даже появлению новых сословий, имеющих, к тому же, огромное влияние.
Я говорю в первую очередь о купцах, ибо торговое законодательство сейчас едва ли не превосходит объемами прочие кодексы государства скопом. Но также есть примеры иных форм колониального права, например устанавливающих права и обязанности колонистов и покоренных народов. Даже рабы из-за моря потребовали новых решений.
Огромное испытание ждало и веру, в колонии отправились многие священники, и, помимо прочего, столкнулись с проблемой огромного богословского значения — как обращать и как принимать в лоно церкви язычников и туземцев? И что делать с анималами, кои, безусловно, не будут столь милы Единому, как люди, коим он покровительствует.
Изменение церковных и богословских норм, со скрипом и треском переваривающее новые обстоятельства ставили под вопрос саму Истинность веры. Ведь сложно верить истово, зная, что в храмы пускают тварей с кабаньими и песьими головами. На лицо неразрешенный кризис.
Твердость власти качнулась сама собой — из-за моря стали везти сокровища, но власти государства не были способны обогащать себя столь быстро, как предприимчивые купцы, а также стоявшие за ними некоторые герцоги и прочие аристократы, жаждавшие наживы из колоний. Короли жаждали богатств из колоний, но сами не заметили, как оказались зависимы от купцов, которых пришлось защищать и оберегать силами государства, кое на самом деле не должно служить ни одному из сословий более, чем иному. Да, аристократы, конечно же, всегда оберегаемы в отдельности более, чем крестьяне, но в то же время они в случае войны бьются с пейзанами бок о бок на линии фронта. А вот купцы сидят на своих сундуках, неохотно жертвуя деньги на нужды тех, кто проливает кровь. Трон шатается, шатается уже более века между мечом и золотом.
И в сумме мы можем лицезреть печальный упадок нравов, разрушающий всякие надежды на добрые отношения между людьми — важнейшую основу любого человеческого общежития.
С открытием колоний туда рванулись все, кто был недоволен своей долей на родине, или считал, что за морем ему будет лучше. Земли графов и баронов, маркизов и герцогов начали пустеть, а их владельцы беднеть и ожесточаться. Крестьяне искали в колониях лучшей доли, считая, что на родине их ждет насилие и ущемление. Или же просто надеялись разбогатеть и сменить свой статус, идя тем самым, возможно, против природных законов и места, предназначенного им Единым в перерождении, теряя частицу души.
Господа же, желая предотвратить бегство, начали тренировать отряды ловчих головорезов, вводить жестокие законы в своих владеньях, и совокупно давить на короля, дабы закрыть своим крепостным путь на хлебные нивы заморья. Тем самым они лишь ожесточали бедных своих пейзан, сподвигая их на мятежи и насилия, неизбывным ощущением западни заставляя менять свое ремесло с сохи на нож разбойника и суму ночного татя.
Меж тем те, кто не беднел из благородных — те, кто успел присосаться к колониальным благам, оказались одурманены блеском золота. Они искали все больше и больше способов обогатиться, провоцируя в колониях грабежи и бойни. Истребляя и закабаляя тамошнее туземное население, и, тем самым, формируя атмосферу ненависти ко всему Шваркарасу. В метрополии же они проводят балы и пиры, охоты и гладиаторские баталии. Растрачивая свои невероятные состояния на все более и более извращенные развлечения, мучаясь от скуки, изыскивая новые возможности позабавиться, выходя за всякие границы. От вседозволенности пытаясь вкусить гнилых запретных плодов гибельных сил хаоса, чернокнижия, демонологии и кто знает чего еще. Своим распутным и богомерзким образом жизни богатейшая знать вызывает зависть обедневших, не успевших к колонизации, родов, что ведет к гибельному расколу между столпом Шваркараса и любого королевства — его аристократией, одна часть которой ненавидит другую, а та презирает первую.
Но хуже всего ведут себя купцы. Считая, что золото может заменить меч на службе поддержки трона, они пеняют на Ригельвандо, как на пример благополучия. Не понимая, что тем самым рушат все, что создано было самой историей страны, что шла по совершенно иному пути, чем республика торговцев, управляемая не единым королем, а советом равных от свободных городов — Ригельсберме. Купцы, считая, что золотом можно исправить все, и даже купить себе честь и род, взятками и почти что демоническими посулами баснословных прибылей, шатают трон все сильнее. Завлекая в тенета алчности и порока короля и высшую знать. Пытаясь достигнуть того, чего достигнуть нельзя. Угнетая и раздражая своим блеском на заморской крови жителей городов и ремесленников, так же покидающих насиженные места и отправляющихся за лучшей долей, а на родине презирающих торгашей. Церковь же, ведущая в колониях войну против туземного невежества, чернокнижия древних культур и недреманного Губителя из Толщи Вод. Уже более чем на треть состоит не из благородных духом священников, руководствующихся разумом и верой, а из кровожадных фанатиков, обагренных по локоть в крови тех, в вине которых они оставляют разбираться Единому. А еще на треть — из ленных патриархов, строящих себе дворцы и виллы на заморскую десятину и сокровища, награбленные их боевыми отрядами, уже давно забывшими, что есть вера.
На лицо видится полное крушение добрых общественных отношений, разрушенных благостью и достатком, нажитым неправедным путем. Суть яркое знаменье гибели или жестоких перемен.
Шваркарас болен, болен богатством, роскошью, болен как толстяк, умирающий от обжорства, он либо лопнет, раздираемый изнутри, либо осознает свой порок и ограничит себя в потреблении, избегая гибели.
Колонизация несет и много полезного — богатство способствует прогрессу и развитию, так же на новых землях поселяются выходцы из развитых земель моей страны, неся с собой прогресс и единую истинную веру.
Однако доблесть и путь любого государства желающего существовать стабильно и безопасно состоит в умении не только насыщаться ресурсами, но и рационально использовать их для развития и прогресса. Сейчас же наблюдается печальный итог. Когда многие блага, пригодные для беспримерного роста могущества и гармоничного развития страны, истрачиваются в пустую. Когда государство, утратив важнейшие признаки свои, превращается лишь в разобщенное сообщество ослепленных алчностью, либо озлобленных или кровожадных индивидов, коих ничто не связывает между собой, кроме стремленья урвать кусок от добычи другого. И это есть путь к гибели, и лишь осознанье гибельности этого пути, и общее разумное усилие может помочь исправить нависший над Шваркарасом мрак…
«Пришествие Дня Скорби, или размышления о государственной пользе и рациональной организации, на примере Шваркараса и соседних стран»
