Пролог

День был ужасным. В это время года Муг жарил настолько сильно, что казалось, будто сам воздух состоит из расплавленной текучей магмы прямиком из жерла вулкана. Словно расплавленное пламя, этот свет безжалостно поливал земли предгорья, буквально выжигая все живое на пути. Засуха пришла внезапно, как убийственное поветрие, всего за несколько недель превратив некогда цветущие холмы в пыльные желто-бурые курганы. Травы пожухли, иссохли под напором жара. Тонкие скрюченные деревья, и без того редкие в этих краях, потеряли весь свой зеленый наряд, и теперь лишь засохшая мишура – пародия на листья – скорбно покачивалась на их облезлых ветвях. Но самый страшный удар пришелся по воде – некогда бурные реки, стремительным потоком катившиеся по склонам горы, теперь представляли собой лишь обмелевшие ручьи, пыльные и тихие.

Тяжело приходилось и животным – они потеряли все: и пищу, и дом. Дикие козы ушли первыми. За ними двинулись олени. Хищники, оставшись без основной своей добычи, переключились на мелких грызунов, да и то ненадолго. Улетали птицы. Уходили стада. Жизнь потихоньку покидала предгорье. И лишь стаи вурков, небесных волков, упрямых, но верных своей земле, до сих пор оставались на местах.

Охотники одной из таких стай и бродили ныне у южных холмов. Хиленькие деревца предгорья почти не давали тени, и охотники, набегавшись за день за редкой дичью, устало опустились у почти пересохшего ручья. Они не осмеливались летать – полет и так требовал огромных затрат энергии, а делать это в раскаленном воздухе – на грани возможного.

Спустившись к ручью, четыре волка стали лакать воду – теплую, с привкусом песка и пыли. Привередливость – первое, что сведёт в могилу. Самый старый из них, по-видимому, лидер отряда, поднял косматую голову, увенчанную длинными рогами, и грустно посмотрел в небо. На широкой спине его, покрытой скатанной в клочья шерстью, поблескивал закрепленный ремнями мешок для дичи. Совсем пустой мешок. Самый младший жадно лакал, то и дело подталкивая рыжего соседа в бок. Рыжему это не нравилось – на каждый удар он отвечал напряженным рычанием. Напившись, четвертый волк молча отошел в сторону. На боках его, худых от недоедания, покачивались колчан со стрелами да тонкий лук.

По обычаям стаи, каждая семья должна была сама заботиться о пропитании, но в периоды летней засухи или зимних морозов старейшины объявляли «общий корм», что обязывало всех объединяться в охотничьи группы и делить пищу друг с другом. Так было и сейчас.

Стая Ла́ну насчитывала около 10-15 семей, в среднем, по три особи в каждой. Для проживания стая выбрала довольно приятное место – небольшой овраг, закрытый со стороны гор неровной грядой. Стены ее покрывали сочные ягодные кусты, а дальний склон постепенно спускался к неторопливой речке. Здесь, укрытая каменными стенами, под вечным ворчанием речного потока, уместилась деревня Ла́ну-Лу́н.

У каждой семьи был свой дом, а группы домов образовывали настоящие дворики, в которых хозяйки часто выращивали коренья и совместно воспитывали детей. Днем волчата из разных дворов собирались в небольшие группки и шумной ватагой играли на холмах или бегали у берега. Но не сейчас. Сейчас в деревне стояла гробовая тишина. Жара разогнала всех по домам.

Охотники уже отчаялись что-либо поймать и собрались возвращаться, как один вдруг воскликнул:

– Рыба!

Остальные трое разом повернулись на окрик. Кричавший – мелкий – указывал вниз, туда, где, раньше бурный, поток резко сворачивал в сторону и упирался в небольшое нагромождение камней. Здесь вода собиралась в довольно глубокий пруд. Волки знали, что в этом месте водится рыба, но все думали, что из-за жары она ушла.

– Не мели чепухи, Пе́ра, тебе показалось… – с досадой произнес самый старший.

– Да нет же, там рыба! Я ее точно видел! – вскликнул Пера и, не дождавшись согласия старших, бросился к полусухому пруду. С усталым вздохом, всем своим видом выражая сильное раздражение, трое оставшихся охотников поплелись за неугомонным парнем. Присев рядом с затаившимся Перой, старшие начали всматриваться в воду.

На первый взгляд здесь ничего не было, лишь вездесущие мошки мельтешили у воды.

– Эта ползучая гадость даже в такую… – начал было рыжий, но… едва заметный блеск где-то в глубине – чешуя!

– Молодец, парень! Ай да молодец! – вскликнул рыжик, тут же получив сильный тычок в бок от старшего.

– Тише, болван, спугнешь, – прошипел старик. – Ни́ру, сможешь сбить их стрелами?

Тот, кого назвали Ниру, коротко кивнул. Он встал, приняв истинный облик – с легким шелестом исчезли крылья, шерсть и чешуя, обнажая загорелую кожу, хвост чуть уменьшился в размерах. Выпрямившись на своих двоих, молодой волк достал лук и чуть сдвинулся в сторону от воды, так, чтоб тень не падала на ручей. Все четверо замерли.

Прошло минут десять, как у поверхности воды появилась легкая рябь. Две небольшие костлявые рыбки поднялись к поверхности, нацелившись на группку водомерок. Раздался всплеск – и обе рыбки замерли в воде, пронзенные одной стрелой.

– Отлично… Вот что, Пера, Ри́но, идите ниже по течению. Ниру останется здесь. Я пойду выше. К вечеру встречаемся на старом месте. – сказал старший.

Рыжий и мелкий потрусили вдоль воды, прячась в редких кустах. Кивнув Ниру, старый волк поплелся в противоположную сторону.

Улов в тот день был небольшим – Ниру удалось выловить еще одного малька, Пера и Рино принесли три, старик – не принес рыбы, но каким-то чудом загнал костлявого кролика.

***

Муг уже рассекал небо малиново-красными всполохами, когда четыре охотника вошли в деревню. Не тратя время, волки сразу же направились к дому собраний. Он бесформенной громадой возвышался в самом центре деревни. И именно в нем во времена «общего корма» хозяйки готовили пищу.

– Негусто… – обронила старая повариха, уныло поглядывая на тощий мешок, болтавшийся на спине старшего охотника.

– Не скули, – прохрипел старик.

Опустившись на колени, повариха аккуратно развязала ремни, снимая с волка его не такую уж легкую ношу. Остальные же охотники тихо поплелись по домам. Старик выглядел измождённым – из пасти широкой лопатой торчал язык, с кончика которого мерно падала вязкая слюна. Подобрав облезлые крылья, он тяжело опустился на землю – прямо так, на улице.

– Три… шесть… всего шесть? И кости с мехом? – скривила губы повариха. С уст ее уже были готовы сорваться обидные слова, но, взглянув на «охотника», она лишь вздохнула и скрылась вместе с мешком внутри здания. Не прошло и минуты, как старуха выглянула вновь – в руках она несла маленькое блюдце, наполненное водой.

– Куда тебе охотится, дурень? Дай дорогу молодым.

Благодарно фыркнув, старик опустил нос в поставленное перед ним блюдце. Пара глотков – и воды уже нет.

– Разве это назовешь охотой… – проворчал он поднимаясь.

Наступал вечер, и деревня потихоньку оживала: кто-то нес к дому собраний остатки припасов, кто-то выдвинулся к реке за водой, большинство же просто собирались кучками на улице в ожидании ужина. Волки, и в звериной, и в истинной форме, рассаживались у костров. Некоторые принесли из дома лавочки, кто-то вынес стол, но в основном вурки располагались просто на земле. Все потихоньку собирались в широком дворе дома собраний.

Вскоре жиденький рыбный суп, который больше состоял из всевозможной зелени, чем из рыбы, был готов – кролика поварихи решили оставить на завтра. На землю уже опустилась долгожданная прохлада. В темнеющем небе скромно показался мягкий свет ночных светил. Волки ели медленно, будто смакуя каждый глоток безвкусного супа. Еда была пресной, не сытной, но почему-то даже от нее на душе становилось теплее. Тут и там начали мелькать кроткие улыбки, стали слышны приглушенные разговоры.

Покончив с трапезой, волки по обыкновению начали собираться в группы – ночная свежесть и сытость пробудили природную тягу к общению. Больше всего народа собралось вокруг охотников.