По покрошившимся ступенькам стадиона он буквально взлетел, пробежал к старым, еще с советских времен оставшимся дверям, пробежал коридорами. Толкнул массивную дверь – за ней был само стрельбище, оно почти пустовало – но двое на огневом рубеже все же были. Один – как раз тот, кто нужен. На столе – лежало оружие. Много.

Опер резко схватил одного из стрелков за рукав, дернул на себя. Тот обернулся.

– Ты что, охренел в атаке?

Опер задохнулся от возмущения

– Это я тебя должен спросить, ты совсем охренел, или как. С Москвы комиссия прилетела, а ты тут бабахингом занимаешься! Твою мать!

– Ты мою мать не приплетай!

Стрелок выразительно посмотрел на руку, опер вынужден был отпустить его.

– Ты Галлямова помнишь? Он у вас оперативную тактику вел?

– И чо?

– Через плечо. Значит, слышал. Оперативная беспомощность – рукоблудием не лечится, курсанты. Напомнить?

Опер отвернулся

– Проехали.

В этот момент, второй стрелок на рубеже шарахнул из короткого Вепря и так, что оба подпрыгнули.

– Э… Может, скажешь своему, пусть покурит, а?

– Ага. А бабло ты ему компенсируешь? Дерете тут по три шкуры.

Опер выразительно показал глазами.

– Да не переживай ты. Он в наушниках. И нам – пользительно.

Стрелок в свою очередь показал глазами свое. Могли слушать – но близких выстрелов двенадцатого калибра в помещении не могли выдержать ни уши слухачей, ни сама аппаратура.

– Ладно. Короче – дело такое. Скажи всем своим – пусть залягут на дно или из города съ…тся и не отсвечивают здесь. Из Москвы комиссия, жесть будет. Как только можно будет – я скажу. Но пока – не усугубляй.

– Можно – чего?

– Ну… вернуться. Чего тупишь!?

– А… А я думал – дышать.

Опер покраснел – но стрелок стоял так же невозмутимо.

– Степаныч, ты чего? Мы все под ножом ходим, хоть ты то не усугубляй. Если твои архаровцы в городе шорох наводить будут – всем п…ц, никто не прикроет.

– Нормально. А эти шорох навели? За тех ребят, что на теплоходе – отвечать кто будет?

Опер обреченно посмотрел на стрелка

– На рожон значит, прешь?

– Нет. Правды ищу. Помнишь еще, что это?

Департамент по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом. Это как департамент по отлову кошачьих. Кошек, тигров – неважно. Ежу понятно – что дуть дела на «русских фошиздов», искать крамолу в неосторожных высказываниях – куда проще, чем вести оперативную работу, пресекать террористические группировки, предотвращать террористические проявления с их исключительной общественной опасностью. Вахи – они того и подорваться при задержании могут и семье отомстить – случаи бывали.

Оба стрелка – и тот, который стрелял и тот, который слушал – состояли как раз на связи у Башлыкова. Были его агентами, призванными освещать радикально – националистическую среду. Башлыков писал отчеты, приглашал на беседы, выписывал предостережения, деньги, предназначенные на оперативные расходы то есть для оплаты агентов забирал себе… в общем все конкретно. Начальство тоже было довольно – никаких диких фашиков с резонансными выходками в городе не было. А то, что ребята стрелять учатся – ничего противозаконного нет, извольте убедиться. И по оперативной работе чисто – вот агентурные дела, вот данные контроля по всем группировкам, вот планы оперативной работы, вот рапорты со справками, вот даже дела возбужденные… и тихо через некоторое время закрытые… все подшито, как положено.

Дела есть, а толка нет. Это типичная картина жизни правоохранительных органов последнего времени. Правда, не всегда это в минус идет.

– Да пошел ты…

– Уже не пойду, Дима. Некуда нам идти, до Волги уже отступили. Если ты все что мог прочапить – прочапил – город нам придется защищать.

– Прочапил? – не понял опер

– Слово есть такое. Русское, народное, степное, хороводное. Мне так бабушка говорила, когда я стакан молока на себя опрокидывал. Или тарелку с кашей. Такие слова знать надо… это корни наши. Иные – не в бровь, а в глаз. Обдал, например – знаешь, кто это? Это дурак и лентяй в одном флаконе. Как думаешь – про кого сейчас я?

Опер какое-то время пыжился что-то сказать. Но так ничего и не сказал – просто махнул рукой, как-то обреченно и тронулся на выход.

– Найдем что – тебе на трубу отзвоню. Беспредела не будет! – крикнул ему в спину стрелок.

Когда опер вышел – стрелок посмотрел на второго стрелка, того, что с коротким Вепрем. Свином – как любовно его называли, этот основной гладкоствольный карабин русских боевых стрелков.

– Ну, что думаешь?

Стрелок снял «уши», наушники. Это были специальные, активные стрелковые наушники для соревнований IPSC – они глушили звуки выстрелов, но давали возможность слышать человеческую речь и любые другие звуки до восьмидесяти децибелов. Опер этого не знал – потому что стрельбой мало интересовался. Его оружием был ноутбук, с его помощью он собирался выявлять и задерживать экстремистов и террористов.

– Обдал и есть – коротко сказал второй стрелок, выше по росту первого, лет тридцати с чем-то – идиот конченый.

– Но идиот полезный, как говорил товарищ Ленин – ладно, доставай. Раз уж приехали – опробуем.

Второй стрелок – из стрелковой сумки достал что-то, напоминающее отрезок трубы, покрашенный черной, жаропрочной краской. Размером он был поменьше автомобильного глушителя, круглый. Впереди – отрезок трубы с выемками, торчащий посередине – как на американских ультракоротких помповых ружьях для выбивания дверей.

Поморщившись – горячо! – он свернул нештатный ДТК со своего короткого Вепря, навернул на это место ту самую трубу. Передал оружие первому. С передней рукояткой, коллиматором Eotech, фонарем и этой трубой на стволе – оружие выглядело по-настоящему угрожающе.

– Что фонарем, что лазером пользоваться нельзя – сразу заметил первый стрелок.

– Ага. Хорошо, что коллиматором можно. Еще патроны нужны нормальные, с твердой дробью а не свинцом, иначе чистить зае… Ну и баланс не самый лучший, привыкнуть надо. Но ты прикинь, как стреляет.

Первый стрелок подошел к рубежу, сделал один за другим восемь выстрелов, опустошив магазин. Каждый из них – был не громче, чем падение большого картонного ящика с чем-то тяжелым, но не твердым на ровный пол метров с двух. Такой хлопок.

– Нормально.

– Почти Кландестайн – двенадцать[1]… возможно, даже лучше. Дробью не засоряется там решетка специальная, все продумано. На стандартную резьбу наворачивается запросто, правда, я думаю на будущее что-то вроде замка присобачить, все-таки надежнее. Ну и… чистить эту штуку – вид мазохизма, после интенсивной стрельбы надо разбирать и в тазике отмачивать. Но нормально получилось.

– Сколько у тебя таких.

– Пока три.

Первый стрелок вернул оружие, хлопнул по плечу второго. Тот в группе исполнял роль кого-то вроде оружейника, отлично разбирался в оружии.

– Добро. Почем?

– Восемь.

– Дорого…

– Дешевле не получится. Заказать штук десять – попробую на семь уломать. Все-таки работа серьезная, продуманная, станочная, тут тебе не банка консервная. Сварка в аргоне, точные станки, сам материал. Глушаки никогда дешевле и не стоили.

– Ладно, заказывай. Пока десять.

Второй стрелок кивнул

– Еще Митек звякнул. Пришли патроны. Пять штук.

Конечно, имелось в виду не пять патронов и даже не пять коробок. А пять тысяч патронов двенадцатого калибра, оптом и через своих людей было намного дешевле.

– Почем?

– По четырнадцать.

– Прошлый раз было по двенадцать.

Второй стрелок пожал плечами

– Беду чует. И я ее чую.

– На своих наживается… ладно, хрен с ним. Бери. Я Санька попрошу, он тебя на служебной подбросит. В городе усиление.

– Добро. Что думаешь по этой хрени на пруду?

– А что тут думать. Алмаза надо тряхануть. Какого хрена он е…м щелкал. Сегодня – завтра и тряханем.

Алмазом – между собой звали агента в стане противника – а противник был и тут, в Ижевске. Об этом агенте ФСБ не знала, часть информации аккуратно сливали на реализацию, чтобы подкормить Башлыкова. Часть реализовывали сами, когда понимали, что государство тут ничего не сделает. Башлыков в благодарность за подкормку – закрывал глаза на подозрительные стрелковые клубы, на мелкооптовые закупки оружия и боеприпасов, на тренировки на стрельбищах с запрещенными магазинами большой емкости и явной отработкой городских боев.