– Но это же абсурд, – вспылил сенатор Гарканер, – что может жалкая босота? И зачем нам границы, когда планета замерзает? В мире теперь не будет границ! Иди, где хочешь, если сможешь. А если дикари доковыляют до Стратхольма, несомненно, разобьются о городские стены как прибой о скалы! Послушайте лучше Иезекииля, святой человек говорит дело. Границы прочертят стены крепостей.

В прошлом умелый воин, сенатор едва помещался на трибуне. Все такой же плечистый, но теперь и у него брюхо заставляет трещать ремень. Красное, как у свежего тунца, лицо раздалось, второй подбородок больше первого. Только глаза прежние: светлые, холодные, да и брови… хоть улицы ими мети.

– А как же посевы? Они сами себя защитят? Чем мы будем питаться в мерзлоте? – Игнатиус всплеснул пухлыми ладонями. – И причем тут святой человек? Я, как приближенный к королю, с кем только не общаюсь. Святость, она накладывает, а то и наваливает даже…

– Вы ведь советник короля, дорогой Игнатиус. – Зловеще осклабился сенатор. – А правда, вы сказали ему как-то, что в горизонтальном положении мозг не выше детородного органа? Не было ли это оскорблением?

Советник холодно посмотрел на монарха, во взгляде мелькнула неприязнь.

– Если человек выше на голову, это не заслуга ума, – ответил он, упорно игнорируя сенатора, – вот что я говорил. Слова относились не к его величеству.

– Варвары не основная проблема, – упирался кардинал, не обращая внимания на перепалку. – Вы должны внять моему предупреждению. Пророки не выходят из транса, иконы мироточат. Наступает эпоха холода, ночь будет длиться долго, снаружи и внутри. Когда тени исчезнут и города замерзнут, вы станете рвать друг друга зубами. И ненависть ваша будет столь велика, что не сможете обрести покой. Этот час уже на пороге.

– Довольно стихов! Солнце угасает, да, мы знаем. Достаточно посмотреть в окно. – Правитель впервые очнулся от полузабытья, окинул собравшихся мутным взором. – Странная активность зверья в лесах…хм, всего несколько подтвержденных фактов. Что ты предлагаешь?

Властный, монарх ронял слова медленно и веско, собравшиеся в зале придворные почтительно затихли. Фигура, хоть и усохшая, все еще выдавала воина в прошлом, борода опускается клином, сильно тронутые сединой волосы падают на плечи, по лбу к переносице скользят морщины, или, вернее, от переносицы они поднимаются веером, глубокими трещинами рассекая лоб и прячась под широкий обод золотой короны. Под глазами огромные мешки.

Кардинал откашлялся:

– Нужно немедля укрываться за стенами. Всем, кто дойдет!

Советник дернулся как от пощечины, на его груди колыхнулась золотая цепь, сплетенная так умело, что даже сенатор ощутил красоту, поднимающую человека над любым зверем.

– Всем? Абсурд! – Крылья носа Игнатиуса мелко подрагивали. – Вы предлагаете кормить крестьян, когда запасы истощатся?

– А разве не крестьяне пополняют ваши запасы?

– Да, конечно, но где их награда за труды? Работягам чего-то не хватает, например, подвигов. Только войны приносят почет и славу! А поэты пишут баллады о погибших на полях брани, пусть даже о крестьянах! – Сказал советник с горячностью. – Мы можем вооружить батраков и отправить их отбивать границы. Пусть воюют с ордой. Да, не все спасутся, но и не все погибнут!

Сенатор посмотрел на Игнатиуса с ненавистью:

– Барды? Баллады? Любое воспевание павшего в битве означает множество погибших в следующей войне.

Игнатиус скривился:

– Если все замерзнет, никакой следующей войны не будет, а крестьяне, впусти их в город, сожрут запасы. Плебеев же так много! Послушайте, решения, принятые на горячую голову, всегда кажутся нам благородными и героическими, но, как правило, ведут к просчетам… Поймите, мы политики, должны быть бескомпромиссными, и всегда иметь ясный ум!

– И руки по локоть в говне, – заметил сенатор.

– Верно сказали, Игнатиус, – вмешался кардинал. – Нужно всячески избегать как героизма, так и благородства. Вы правы, советник, абсолютно правы!

Игнатиус скривился еще сильнее, прервал раздраженно:

– Когда вот так соглашаются, явно чего-то попросят или гадость подсунут! Что у вас за пазухой?

Иезекииль похлопал себя по груди.

– Только крест, дорогой советник.

– Нет-нет, выкладывайте, королю нужны все сведения, без утайки!

– Мне было видение. – Голос кардинала звучал глухо, аскетичное лицо прорезали глубокие линии, пальцы нащупали под мантией распятие и судорожно стиснули его. – Мне дано было … узреть. Я видел последнюю цитадель людей, и небо, черное от ворон. В высоте, над белыми рифами, солнце угаснет навсегда. Я зрел женщин, простертых у стен, застывших и посиневших от холода, желтая плесень на их лицах. Видел, как взбирается вверх, по ледяным утесам, нежить, учуявшая добычу. Мертвецы подбираются все ближе, скребя костями об лед.

– Вы настоящий параноик! – вскричал советник. – Психопат!

– Успокойтесь, Игнатиус. – Медленно произнес монарх. – Забудем на время о затмении и разберемся с оборванцами, – взгляд увитых алыми прожилками глаз переполз на советника. – Давайте рассмотрим дело с практической стороны. Даже если отребье и превратится в угрозу для нас, в чем я сомневаюсь, какие действия вы предлагаете предпринять?

– Кочевники выступили в поход. Инок считает, их передовые отряды дойдут до наших границ дней через десять, если не изменят курс. – Игнатиус повел рукой в сторону дальней стены, где в тени стояла толпа придворных. Одна фигура сдвинулась и отвесила учтивый поклон. Изекииль увидел грузного молодого человека с бледной туповатой физиономией, кричащей о жизни аристократа, чья активность начинается, как у упыря, в сумерках и длится всю ночь на балах и попойках. – Головные колонны укомплектованы самыми опытными их бойцами. В основе своей войско пешее, слабо вооруженное и необученное. Они обременены женами и стариками, и тащат с собой весь свой скарб. Поэтому отребье хоть и многочисленно, но уязвимо…

– Ближе к делу, советник.

– Но это же очевидно! Мы соберем крестьян, – Игнатиус посмотрел на Хедрика в упор, потер руки. – Вооружим их и выставим против голодранцев из пустошей.

– Я не стану проводить мобилизацию просто чтобы избавиться от собственного народа, Игнатиус. Варвары вполне могут отползти к кратерам, и попытаться найти убежище в горячих ущельях. И для них не секрет приближение холодов. – Король продолжал улыбаться, кажется, он забыл сменить выражение лица. – Но крестьян действительно много, и это проблема…

Кардинал тщетно пытался унять дрожь. Происходящее напоминало цирк уродов, когда считающие себя людьми существа приходят посмеяться над калеками.

За спиной послышался шелест мантии, ассистент Иезекииля произнес тихо:

– Ришон вернулся.

Глава 2

Утро и большую часть дня Ришон несся к столице, чудом вырвавшись из осаждаемого нежитью монастыря. Перед глазами плыли сцены убийства – мечи, сотканные из мрака, опускающиеся на непокрытые головы монахов с влажным чавканьем, поднимающиеся и опускающиеся снова в полном безмолвии.

Тяжелый плащ громко хлопал, сопротивляясь ветру, глаза цепко держали пролегающую впереди тропу. Раз за разом он убеждался, что в этих краях правит лес, а свободные от него пространства выглядят крохотными проплешинами на огромном зеленом ковре.

Дорога шла извилистая, едва заметная, иногда покрытая льдом, и чудилось, будто в глубине мчится перевернутый всадник, а на поверхности мелькает его отражение. Но чаще тропа превращалась в болотистую колею, раскисшую под неглубоким снегом, недовольно чавкала. Липко цепляла копыта, не хотела отпускать. Прижавшийся к ней сухостой островками выбивался из-под белого одеяла, поблескивая водяной пленкой. Однажды попались два скелета в доспехах старинной работы, наполовину засыпанные землей. Из глазниц проросла трава, тонкие кости пальцев рассыпались в пыль.

Бархат больше часа скакал бесшумно по травяной подушке, затем Ришон все чаще стал слышать стук копыт: сначала мягкий, затем тверже и, наконец, звонкий, будто выметнулся на королевский тракт. Серое солнце сползало к горизонту, подсвечивая ездока со спины. Конь шел быстро, тугие мышцы перекатывались под коленями. Остроконечные уши скакуна подрагивали, перехватывая сторонние шорохи, ноздри жадно раздувались от бесконечного бега.