– Ну… – ответил путник осторожно, – я это я. А в чем дело?

– Ладно, – проворчал мужик, – ты не мог никого зарубить, будь они даже вусмерть пьяные под столом. И так по тебе видно белоручку из хорошей семьи, от мамки сбежал?

Парень развел руками:

– Бывает, нужно менять… место.

Мужик скривил рожу.

– Ты не похож на вора, ладно, больше не допытываюсь. Заплати за меня, и в расчете.

Он развернулся, побрел с бутылью к своему столу, где ожидают приятели. Парень торопливо обратился к хозяину:

– Я плачу, сколько?

Толстяк кивнул с полным равнодушием. Ришон проследил взглядом местного, тот плюхнулся на стул недалеко от жаровни. Рядом с ним сгорбился звероподобный воин и пожирал с вертела жареную свиную ногу. Жир стекал по его запястьям, пенился в ложбинках губ, но лицо выражало хищное нетерпение насыщающегося зверя. Напротив сидел, хмуро уставившись в кружку, худощавый человек в кожаном жилете с бронзовыми наклепками. За спиной в латунных ножнах висел двуручный меч. Человек был прям, как столб, чисто выбрит, с узким носом и глубоко посаженными глазами.

За дальним столом загоготала дюжина луженых глоток, упала и разбилась сбитая локтем тарелка. Кто-то свалился с лавки, но не поднялся, так и оставшись лежать с задранными кверху ногами. По мерно вздымающейся груди было ясно – заснул. Неподвижное тело тут же перешагнул трактирщик, неся в руках несколько кружек с пивом.

Монах вздрогнул, когда перед ним опустилась на стол большая бутылка вина.

– За мой счет.

Девушка подмигнула, удалилась раньше, чем Ришон успел сказать «спасибо». Он повертел в руках бутылку, пальцы чувствуют приятный холод, словно только что из очень глубокого подвала.

– Эй, – буркнул бородач напротив, – не знаешь, что с ней делать?

Мужик, одетый в куртку из старой потертой кожи, наблюдал за ним с хмурым интересом. Монах ответил вежливо:

– Вряд ли справлюсь в одиночку. Но буду рад, если поможете.

Бородач улыбнулся, разом подобрев. Ухмыляясь во все два зуба, к ним придвинулся дед с пустым стаканом. Он был совсем старый, лицо изрезано глубокими морщинами, рот собран в жемок.

– Я Соловей, – сказал бородач. – А это Глина. Все его так зовут, потому что своего имени он не помнит. Но пьет, дай Боже нам всем, глотка луженая.

– Ришон, – представился монах.

Соловей посмотрел на него поверх наполненной до краев кружки.

– Из Стратхольма прибыл? Сразу видно, выправка… не местная.

– Да, путешествую…

Соловей осклабился:

– Я так и понял, экскурсия по деревням, смотришь, скоро ли нас снегом занесет? Да я не выясняю, здесь полно таких, кто скрывает, кто и откуда, просто хочу сказать, что еще есть время вернуться, пока дороги напрочь не замело. Несколько дней еще, и только на санях кататься. Пустоши, говорят, уже замело. Кочевники к кратерам сорвались, в пещерах будут прятаться. Ну а что им, деваться некуда. Только половина по дороге помрет.

– А что может случиться? – спросил Ришон осторожно. Соловей многословен, уже отработал свое вино.

Глина пожал плечами, сказал неразборчиво:

– Да как что… разное. И холод, и мороз, а то и стужа.

– Только холод? – спросил монах.

Соловей нахмурился:

– А что еще?

– Не знаю, – сказал Ришон быстро, – может зверье какое.

– Всю дичь уже перебили, погреба полны мяса, переживем зиму-то. Солнце ведь… оно не на совсем гаснет?

– Дай Бог, не на совсем, – сказал монах без уверенности.

Глина перекрестил грудь в истрепанной фуфайке мелкими крестиками, словно фехтовал с комаром. Соловей перекрестился размашисто и с фанатичной миной, будто в самом деле в этот момент думает о спасении души… хотя кто знает, не все же мы свинки морские.

– Слушай, Соловей, – сказал Ришон, – а не найдется у вас карты окрестных деревень. Я бы проехался, посмотрел, как люди живут.

– Какая тебе нужна карта?

– Просто карта с лесными тропами, – сказал монах, – чтобы знать, где что и как далеко. А то и околеть в пути недолго, мороз здорово бока щипает.

Соловей посмотрел на него внимательно, рот искривила прохладная улыбка.

– Ты же не собираешься осваивать наши охотничьи угодья, когда снег растает?

– Нет, конечно, – Ришон отмахнулся. – Тут до утра бы дожить на таком холоде, мне просто короткие маршруты переходов узнать, и все.

Соловей кивнул.

– Карты лесных троп нет, никто такое не рисует, но у меня есть карта быстрого перехода к Седлуку, деревня прямо на границе с пустошью. Психи там живут, но если нужны сведения, у них самый свежак.

– Слышал о такой веси, буду благодарен за карту.

– Она в сумке, сейчас до конюшни дойду. – Бородач с кряхтением поднялся. – Бумага недорогая, всего медяк, а за каракули серебряная монета, итого два медяка и одно серебро.

– Согласен, неси карту.

Соловей прошел между столами, захватив по дороге плащ, и дверь за ним захлопнулась.

Ришон пригубил вино, несколько раз подлил Глине, тот пил третий стакан как воду, только мизинец оттопыривал, аристократ, блин.

Монах ждал с десяток минут, не дождался. Решил выйти, посмотреть, куда девался Соловей. Общество тут неподходящее, конечно, но дело в другом. Что-то не так, люди кутят слишком отчаянно, предчувствуют лихие времена. Инквизитор покинул трактир, стараясь не привлекать внимания. Морозный воздух ударил в лицо, непонятный страх мгновенно отрезвил, обострил чувства.

В небе беззвучно мелькнула крылатая тень, волосы колыхнулись от воздушной волны, звезды на миг померкли. Ришон поднял голову, но не увидел ничего кроме серпа луны, и показалось, что все опасения – бред воспаленного мозга.

На противоположной стороне двора у конюшни колыхнулась человеческая фигура и разом растворилась во мраке. Ночной двор безмолвствовал. Ришон прошел по самому краешку открытого пространства, держась в тени дома. Затем крытый переход, и он возле коновязи.

В этот момент в стойле с лязгом столкнулось железо, грохот разнесся эхом посреди ночной тишины. По ушам резанул зловещий визг, словно стая волков накинулась на жертву: коней резали, лишая путников возможности бегства. Конюх успел поднять плеть, но конец огромного черного клинка пронзил горло.

Ришон все сразу понял, в животе похолодело, будто проглотил глыбу льда. Соловей, оказавшийся на пути у нежити, наносил размашистые удары тяжелым мечом. Скелеты кидались в бой безмолвно, а его громкий голос сотрясал небо. Они дрались, потом Соловей умолк, только дышал хрипло, хотя меч взлетал с прежней силой. Пьяная толпа высыпала из трактира, привлеченная шумом. Разгоряченная хмелем, гуртом ринулась в бой. Началась свалка.

Ришон вскочил на коня и, хлестнув круп, помчался прочь из Родсельма. На миг он остановился, бросил последний взгляд на город и увидел, как черный клинок обрушился на голову Соловья, развалив его тело пополам до самого пояса.

Бархат несся через кусты, перепрыгивая валежины и ямы, на каждом шагу рискуя сломать шею себе и хозяину. Полоса леса маячила совсем близко. Крупные хлопья снега обильно посыпали в момент, когда мир содрогнулся от демонического рева, в котором Ришон уловил членораздельные звуки – [АВАДДОН]. Инквизитор оглянулся: вдалеке, на границе видимости, по следу мчалась непонятная фигура.

Расстояние сокращалось, но до леса осталось немного. Монах вонзал пятки в бока Бархата, тот фыркал, несся к деревьям. Образ Марии возник в мыслях, инквизитор немного успокоился. Он обещал вернуться, и он вернется. Через несколько мгновений Ришон вломился в густой кустарник, прислонившись лицом к загривку скакуна.

Позади слышался дробный стук копыт о попадающиеся по дороге камни. Всадник несся по следу, впившись пустыми глазницами в мелькающую среди деревьев спину.

Ришон остановил коня за стеной могучих елей, издалека доносился отчетливый стук копыт. Монах стиснул рукоять меча, на тропинке показался черный как смола конь, укрытый белой попоной, на нем вооруженный ледяным клинком всадник в тяжелом шлеме.