Майя внимательно посмотрела на гипсовое сооружение, будто видела его впервые. Да, кстати, как твоя нога?
Вспомнила, наконец!
– Всё нормально, заживает.
В дверь позвонили. Вера открыла. На пороге стоял Майкин муж.
– Гуляем? С откровенной досадой он окинул взором коньячно-рыбный стол. Ну и как местные феминистки оценивают нас, несчастных, на сегодняшний день?
Проходи, потом будем разбираться, – улыбнулась Анна.
– Нет, спасибо, я за женой.
Майя молча поднялась и стала одеваться.
– Послушай, Олег, – влезла Анна с вопросом, – у нас тут дискуссия о любви. Мы всех спрашиваем. Поучаствуй, как представитель противоборствующей стороны. Продолжи, пожалуйста, фразу «Любовь – это…»
Олег, открыв дверь, пропустил Майку вперёд, задержался и, обернувшись, произнес: «Любовь – это, когда ты всё можешь простить! Понимаешь?
В-С-Ё!!!»
Серый Ёжик
« … Мама, спасибо за посылку. Почему ты не передаёшь мне денег? Я бы мог покупать продукты в ларьке. Не думай ничего. Они пойдут только на еду. Мне они очень нужны. Поверь мне, мама…»
« Ма, ты не представляешь, как я жду суда! Неужели срок дадут?
Я ведь не виноват. Мы только для себя варили, не на продажу. Самим не хватало, у нас никогда лишнего не было.
Говорят, если осудят, то дадут лет пять-шесть. Как же это? Что говорит адвокат? Передай деньги. Хоть сколько-нибудь! Очень надо. Ёж ».
Ночь. Сна нет. Его не может быть. Сердце стучит не под рёбрами, а где-то в горле. На столе два Ежовых письма. Эти мятые бумажки и письмами-то не назовёшь.
Серёжик – Серый Ёжик!
Когда из роддома принесла, развернула эту долгожданную розовую сладость, пахнущую молочком. На голове смешной ёжик из светлых волос. Сразу и имя получилось и прозвище весёлое…
За что ей весь этот ужас последних лет? Непроходящий страх. Он преследовал Веру с того самого дня, когда в дверь позвонили, она вышла и увидела лежащего на заплёванном подъездном полу сына. Рядом никого. Мальчик был без сознания, пульс еле прослушивался. Десять лет назад. Ежу было семнадцать, школу оканчивал.
Она спасла его тогда, как спасала ещё десятки раз. Не давала перешагнуть черту, за которой нет ничего – ни радости, ни печали… Привыкнуть к страху невозможно. Но он стал её частью. Поселился в каждой клеточке и не отпускает. Вера положила голову на стол, скомкав записки.
– Это хорошо, что Ёж сейчас в изоляции. Последняя надежда. Его и её спасение в том, что сыну дадут срок. Это значит, что он будет жить: пусть там, за стеной и решётками, но БУДЕТ ЖИТЬ!
Она боролась три года. Не отступала. Боялась оттолкнуть. Стремилась в друзья. Всё у них было – слезы, мольбы, уговоры, просьбы и клятвы. Только сдвигов к лучшему не было.
– Мать, ты как слепая живёшь! – говорил Сергей. – Сейчас вся молодёжь под наркотой! Это нормально. Что плохого в том, что человек получает удовольствие? Какие у тебя удовольствия? Ничего у тебя нет! Н-и-ч-е-г-о!!!
Говорил, как ножом резал.
– Что ты видела, где была, что чувствовала? Я в такой тоске жить не хочу! Наркотики – это другой мир, другие ощущения. Это радость! Это полёт! Экстаз! Рай!
Вот и весь разговор, вот и вся жизненная философия.
Вера на самом деле ничего хорошего не видела, сына давно растила сама. Дома не было для него плохих примеров. Ну, разве она виновата, что её женская жизнь не сложилась? Сын всё необходимое имел, ни в чем не нуждался. Ради него она жила, ради него пахала на трёх работах, в кружки водила – на хор и в баскетбольную секцию…
Руки дрожат, сердца нет вовсе:
«Мам, я понимаю, как виноват перед тобой. Впереди неизвестно что меня ждёт. Я хотел бы всё вернуть назад, всё изменить, но как это сделаешь? Значит такая у меня судьба. Передай денег, хоть сколько-нибудь. Ёж».
Надо что-то ответить. Главное не поддаться и не дать денег.
Вера знает, зачем они ему. Говорят в тюрьме всё, что хочешь можно купить.
А он уверен, что она одолжит, если денег дома нет. Одолжит, чтобы дать на наркоту. Так всегда было, когда он жил дома. Не давать их ему тогда не было никакой возможности. Ушёл бы Ёж из дома, как делали многие его собратья по игле, а вот вернулся бы – неизвестно. У Веры были свои методы.
Сейчас сын в изоляторе. Не будет денег, не будет чем уколоться. Помучается и, может, восстановится. Что если это их спасение?
«Сынок, терпи. Может, Бог дал тебе шанс все изменить в жизни. Попробуй! Перетерпи! Денег нет. В субботу увидимся, тогда все объясню. Очень скучаю по тебе, родной! Мама».
Передала с запиской сыну свитер турецкий мохеровый, тёплые носки, напекла пирожков с картошкой, его любимых, сунула вафли шоколадные и тетрадь ученическую с ручкой.
Потом на свидании ни свитера, ни носков на Сереже не было. Сидел в футболке, дрожал от холода. Куда вещи дел? Обменял на дурь? Никаких вопросов. Никаких упрёков. Ничего сыну не сказала. Сидела напротив, пыталась информацию дополнительную получить из того, что видела. Она знает, как глаза себя ведут, как руки, если догадка её верна. В глаза всматривалась. Пустые они, бегающие, не смотрит в лицо…
Ночь без сна. Передала старый отцовский пиджак. Вряд ли он кого заинтересует, чтобы его можно было в изоляторе толкнуть. Давно вышел из моды, но для тепла сгодится. Сын ничего не ответил на передачу…
Вся жизнь Веры словно один мучительный день. У неё не было никого, кроме Сергея. Такой красивый получился сын, высокий, сероглазый, учился неплохо. Хотел в политехнический институт поступать… С мужем еле-еле прожила четыре года. Не любила его никогда. Сын родился, муж ей совсем чужим стал и ненужным. Бывает такое у женщин. Раздражалась, как он ест, как пьёт, как двигается. Работал водителем автобуса. Ездил по области. Бывало, отсутствовал по трое суток. Вера только радовалась. Не скучала, не ждала – противен был. Любила только сына. Славный такой, тёплый, милый, родной. Серёжик – Серенький Ёжик! Вера нелюбовь свою к мужу старалась не выпячивать, но этот факт был очевиден. Она не думала, что он уйдёт. А он взял, да и ушёл. К Любке диспетчерше, она давно среди шоферни своё счастье искала. Вера не горевала совсем. Удивилась только. Что в нём Любка нашла, на что он ей? Теперь у них двое ребятишек растёт. А Ёж – он только её и больше ничей!
За что же судьба так к ней несправедлива? Сначала любви лишила, теперь сына отбирает.
Ёж год таился, Вера ни о чем не подозревала. Наивная и доверчивая мать. Потом сын бдительность утратил. Когда она его с друзьями, да шприцами на кухне застала, явившись раньше времени с работы, Ёж перестал скрываться. Какой смысл? Вера его не терзала – очень боялась оттолкнуть, озлобить. Убеждала потихоньку, брошюр накупила и всё подсовывала ему для чтения. «Скажем наркотикам – нет!», «Наркотики победимы!» и прочая лабуда. Написано так, будто пишут о профилактике вирусных заболеваний в осенне-зимний период.
Никто на свете не узнает все акты этой трагедии, пока сам с нею напрямую не столкнётся! Только так этот ужас перестаёт быть абстракцией, когда он в твоей семье живёт, вытеснив всё человеческое. Иных путей для понимания проблемы не существует. Через ад, через боль, стыд и омерзение…
Наркотик – это удовольствие. Аргументов не хватит доказывать, что работать лучше, чем получать удовольствие! Непросто от удовольствия отказываться. Это потом человек понимает, что попал в ловушку, в капкан, что это не рай вовсе, а конец всему. Но это потом…
В их кухню иногда до десяти человек набивалось, ширку варили.
«Не можешь изменить мир – измени своё отношение к нему». Вера не хотела, не могла изменить своё отношение к этому, она просто приспосабливалась. Во имя сына.
Вера ненавидела всю эту ораву, приходящих молодых людей, превращающихся на глазах в полуживотных с низменными инстинктами, пускающих слюни, пустым взглядом, беззубых, серых, валяющихся на заблёванном ими же полу, совокупляющихся, обгаженных. Какая брошюра сможет описать эту вакханалию, эти страшные оргии? Какие рекомендации могут дать господа, изучающие социальное зло в институтах, имеющие благополучных детей, разумных и правильных?
