– Что? – не понял я.

– Деньги.

Я слишком обессилел, чтобы спорить. Кошель перекочевал из моего кармана в ладонь Доусона. Он взвесил его, что-то прикидывая в уме, удовлетворенно кивнул, уверенной походкой высокая фигура скрылась вдали.

Отдохнув некоторое время, я поднялся по трапу. Внутри дирижабля царила тишина и покой. Каюты закрыты, из-за одной двери доносился приглушенный храп, машинное отделение задраено, дверь рубки, напротив, распахнута настежь. За столом в кают-компании сидел Григорий, тихо перебирая что-то в своей сумке. Столешница перед ним пестрела склянками, мешочками, порошками, тарелками и прочей алхимической приблудой.

– Да вот, выдалась наконец минутка заняться наукой, – тихо пояснил он, – А как твои успехи?

Я уселся в кресло, с печальным видом пересказывая историю неудачных похождений. Химик слушал рассеянно, кивал невпопад, не отрывая взор от реагентов. Его руки порхали над столом, смешивая неизвестные мне порошки, отмеряя точные пропорции зелий, проводя некие непонятные опыты.

– Ну а что ты хотел, Глеб? – недоуменно пожурил он, когда я закончил рассказ, – Это же бюрократизм в его абсолютной форме. Чиновники, как особая, высшая каста общества. Процветающее взяточничество, казнокрадство, канцеляризм, бумагомарание, волокита и панибратство, вкупе с синдромом вахтера и непомерным чувством собственной важности…

– Но как… Как они тут вообще хоть что-то делают? Там же невозможно… ничего! Чтобы поставить сраную печать придется несколько дней обивать пороги десятков кабинетов… А чиновники? Их же тут сотни, тысячи! И ведь они, по сути, ничего не производят, просто сидят и… создают препятствия нормальным людям!

– Так и есть, но дело в том, что это система, наработанная десятилетиями. Неэффективная, кривая, нелогичная, безответственная, отчужденная – но система. Разрушить ее можно только сравняв с землей целый пласт гражданского общества, а на это никто не пойдет.

– Как же они живут?

– Очень просто. Чтобы пройти через препоны бюрократии, существует много путей – взятки, связи, встречные услуги "ты мне – я тебе". Каждый отдельно взятый чиновник, пусть самый мелкий, в своей вотчине – царь. В кабинете он чувствует себя великаном, пусть и решает вопросы на самом нижнем уровне. Тем не менее, ты вынужден кланяться, так как, волею судеб, именно в его руках решение твоего вопроса. Как говорится: жалует царь, да не жалует псарь.

Я устало помотал головой.

– Все равно не понимаю…

– Да ладно, тебе просто опыта не хватает. Вспомни, наверняка ведь была возможность сократить волокиту. Тебе намекали? Делали подсказки? Знаки?

– Э-э-э?

– Жесты, подмигивания, неловкие покашливания?

– Подожди… Да, что-то такое было! Еще в самом первом кабинете, этот козел демонстративно покашлял и сделал вот так…

Я показал Григорию жест, как будто рука похлопывает по воротнику.

– Ну! Так он почти прямым текстом сказал! Четыре пальца, значит четыре сотни и вопрос решен!

– Тьфу! Не привык я к подобным выкрутасам. Не понимаю, почему бы им прямо не ввести ценники… Чтобы люди себе голову не ломали.

– Эх, так не принято. У этой игры свои законы и правила. Не их проблема, что ты такой честный и наивный, не понимаешь элементарных сигналов.

Я потер виски, голова разболелась от полученной информации.

– Шел бы ты спать, – посоветовал Григорий.

– Теперь не усну, – буркнул я в ответ, – Мозги плавятся.

Химик вздохнул, порывшись в сумке.

– Держи. Снотворное, – он протянул малюсенькую склянку, – Только прошу, будь осторожнее!

Критический взгляд Григория прошелся по мне, оценивая, можно ли доверять такому лоботрясу нечто опасное.

– Очень концентрированная штука, – пояснил он, – Капля на стакан воды, не больше! Две капли – проспишь несколько суток. Три капли – блаженная смерть, уснешь да так и останешься в мире сновидений.

Я благодарно кивнул, отправившись в каюту. На моей кровати смотрела сны Анжела, я не стал ее будить. Соблазнительной показалась мысль улечься под бок девушке, насладиться ее близостью, теплом… Я помотал головой – хотелось спать, отдыхать, а не забавляться.

Самая дальняя каюта обеспечила нужным одиночеством. Стакан воды, тщательно выверенная капля снотворного. Выпил залпом, не ощутив никакого вкуса. Сон пришел еще прежде, чем голова коснулась подушки.

На следующее утро все собрались в кают-компании, за завтраком. Отдохнувшие, выспавшиеся, даже я чувствовал себя великолепно, видимо сказалось принятое накануне зелье.

Я посмотрел на Доусона, приглашающе махнул рукой.

– Джон, мне кажется, пришло время поведать нам свою историю.

Он нехотя кивнул, досадливо поморщившись.

– История, в общем-то, довольно короткая и не особо интересная. Я пришел в себя здесь, в Пари, в одном печально известном заведении. Мулен Руж – величайшее кабаре города, а, возможно и всего света.

– Кабаре это…

– Все в одном. И кабак с выпивкой, и танцы, и музыка. Стриптиз различной степени откровенности. Ну и проституция, что уж скрывать. Посетителей готовы обслужить представители любой расы, любого пола и в любом количестве. Главное плати.

– А ты там?..

– Меня, скажем так, использовали, как рабскую силу.

– Ты был рабом?

– Ну, не в прямом смысле, но по идее, да, – видно было, что Доусон не очень-то рвется рассказывать о том периоде, – Учитывая то, что в то время я представлял из себя бессловесное, но вполне пригодное к работе тело…

– А как ты туда попал?

– Не спрашивал, – быстро ответил Джон, – Как только ко мне вернулось осознание себя, я тут же сбежал. Не мог больше оставаться там ни единого лишнего мига.

– Понятно… – протянул я, – Что ж, скатаемся туда, порасспросим хозяина заведения.

– Боюсь, это будет не так-то просто, – Доусон с большим сомнением хмыкнул.

Не знаю, откуда взялось это чувство, но мне показалось, что Джон недоговаривает нечто существенное. Что-то ему известно, но неприятно или стыдно в этом сознаться. Не так-то прост наш двойник, как, впрочем, и его прототип.

– И не забудьте отвезти меня в отель! – недовольным тоном напомнил Успенский, – Я и так подзадержался в гостях!

– Сначала дело, профессор, – холодно заметил я, – Потом доставим вас куда угодно.

Он возмущенно засопел, но, в конце концов, вынужденно согласился.

Закончив трапезу, засобирались. Григорий придержал меня на выходе, отведя взгляд в сторону.

– Я, наверное, останусь на дирижабле, – негромко сказал он, – Нужно… кое-что доделать… Да и прослежу, чтобы ничего не украли.

"Боишься пропустить сеанс связи?" – чуть не брякнул я, но вовремя сдержался.

– Как скажешь, – изобразить разочарование было не сложно, – Хотя твоя помощь была бы весьма кстати…

– Да что уж… Делов-то. Скатаетесь, поговорите.

На том и порешили. Отправились вчетвером, долго шли по специальной дорожке мимо гигантской посадочной площадки. Проезжающий мимо мини-омнибус сжалился, подбросив нас до здания воздушного порта.

Я испугался было, что сейчас с нас затребуют справки, пропуска, квитанции и прочие разрешения, но за дело взялся Доусон. Он заговорщицки поболтал с охранником, время от времени кивая в нашу сторону. Только внимательно присмотревшись, я успел заметить момент, когда в руках Джона мелькнули банкноты, тут же скрывшись за пропускной стойкой. Охранник благосклонно кивнул, Доусон махнул рукой, мы все беспрепятственно миновали контрольно-пропускной пункт.

– Надеюсь, вернуться обратно будет так же легко, – с сомнением пробормотал я.

– Не беспокойся, Антуан нас пропустит, – беспечно отмахнулся Джон, – Или Вальтер, его сменщик… Смотря кто будет на вахте.

Вот так, уже не просто познакомился, узнал имена, нашел подходы. Таланты Ханса дают о себе знать. А если бы не только таланты, но и знания, опыт… Охранник сам бы доплатил, лишь бы мы только прошли именно через его проходную. Если бы, если бы.

Поймав такси, уселись. Доусон занял переднее место, меня стиснули с двух сторон ворчливый профессор и прекрасная заклинательница. Водитель восхищенно причмокнул, узнав, куда мы направляемся, выразив, однако, удивление столь раннему часу для визита. Джон отговорился обстоятельствами.