Пластмассовый мир победил,

Макет оказался сильней.

Последний кораблик остыл.

Последний фонарик устал.

Дирижабль летел ровно, без рывков и покачиваний, в округлые окна гондолы виднелись пролетающие мимо облака, контуры земли угадывались далеко внизу.

Чтобы приподняться, пришлось сделать значительное усилие, боль пронзала все тело, в особенности избитое лицо; усталость вместе с травмами требовали продолжительного отдыха, но неотложные дела не позволяли расслабиться.

Оглядел внутренности гондолы, внимательно рассматривая спутников. Как же все изменились, повзрослели, заматерели, даже, наверное, постарели.

Анжела – выдающаяся заклинательница, вероятно, лучшая в Прусской Республике, а то и в мире вообще. По-прежнему неимоверно прекрасна, несмотря на явную усталость и недоедание. Невысокая, хрупкая, идеально стройная голубоглазая брюнетка. Она сидела в кресле напротив, элегантно закинув ногу на ногу.

Удивительно, но даже сейчас, в помятой и видавшей виды одежде девушка умудрялась выглядеть настоящей принцессой – чуть растрепанной и взлохмаченной, но все такой же милой и привлекательной, как обычно. Потертые узкие джинсы, маленькие аккуратные сапожки, блузка, бывшая когда-то белоснежно белой, декоративный красный шарфик, небрежно скинутый на спинку кресла плащ. Из набора, в общем-то, вполне обычных вещиц, Анжела умудряется создать запоминающийся впечатляющий образ, будто вышедший из-под руки коллектива дизайнеров.

Темные волосы разбросаны в творческом беспорядке; на губах сдержанная улыбка; глаза смотрят на меня с заметной теплотой и легкой жалостью. В уголках глаз появились несколько новых морщинок, в темных прядях можно рассмотреть седые локоны. А ведь ей всего лишь немногим больше двадцати…

Похудела, ослабла, девушке явно нужно восстанавливать силы и поправить здоровье. Добровольная голодовка, длившаяся бог знает сколько дней, дает о себе знать.

Как бы то не было, ловлю себя на том, что она чудо как хороша! Улыбаюсь Анжеле, а девушка, будто прочитав мысли, устало подмигивает.

Перевожу взгляд на Ханса, то есть – тьфу! – на его двойника. Джон Доусон, так теперь зовут того, кто пару лет назад был для меня Боссом, наставником, другом, чуть ли не отцом.

Он аккуратно присел на краешек дивана, настороженный взгляд буравит всех по очереди. Все же Джон отличается от Ханса, но – явно в лучшую сторону. Он словно его более молодая версия – без седины на висках, без морщин, без обреченности и смертельной болезни. Да еще, судя по всему, без маниакального пристрастия к алкоголю.

Одет просто, в толстые добротные штаны, боты из промасленной кожи. Теплый свитер и непромокаемая куртка завершают образ. В руках мнет широкополую шляпу, не зная, куда ее деть.

Встретившись со мной взглядом, глаз не отводит, смотрит прямо, дерзко, испытующе. Читает, читает меня, как книгу. Так умел делать Ханс, смотреть вглубь людей, видеть их самую суть. Теперь Джон, настоящий двойник, делает тоже самое. Ну что ж, пусть его, может хоть успокоится слегка.

Удобное кресло с трудом выпустило из объятий, неуверенной походкой пробираюсь к кабине. Проходя мимо большого полноростового зеркала, вмонтированного в переборку, невольно кидаю взгляд на отражение.

Вот так красавчик! Темные волосы взбиты колтунами; серые зрачки едва угадываются из-под заплывших синяками глаз; лицо – сплошная рана, все в сини и кровоподтеках; губы разбиты в мясо; нос кривоват, под ноздрями потеки засохшей крови. Рваная грязная тряпка, бывшая когда-то футболкой, чудом удерживается на торсе. Джинсы такие же грязные – в пятнах непонятного цвета, грязь вперемешку с кровью и травой. Руки обессиленно висят, ноги едва ходят. Все тело сплошной синяк, источающий ноющую неприятную боль.

– Что, Глеб, здорово тебя отделали? – не оборачиваясь спрашивает Химик.

– Да уж, краше в гроб кладут, – мрачно замечаю я.

Спина Григория сотрясается от ехидной усмешки, сам он продолжает колдовать над приборами. Кресло пилота жалобно поскрипывает под немаленькими габаритами; широкие плечи заслоняют половину приборной доски; копна черных волос падает поверх кожаного плаща.

– Ничего, подлатаем, – с успокаивающей интонацией констатирует Химик, – Только вот с управлением разберусь.

Он перещелкивает пару каких-то тумблеров, рука уверенно удерживает впечатляющих размеров руль. Под левым рукавом отчетливо вижу протез – чудо техники, магии и алхимии, совмещенных воедино. Взгляд мужчины ползет по приборам, он удовлетворенно кивает и что-то невнятно бормочет под нос.

– Откуда ты знаешь, как управлять дирижаблем? – спрашиваю я.

– Да… тут делов-то… – отмахивается Григорий, – Немногим сложнее, чем мехмобиль. По крайней мере, пока не нужно показывать высший пилотаж. Лететь прямо, вверх и вниз – это уж я точно смогу. Тебе, кстати, тоже не лишним будет подучиться!

– У меня от одних стрелок и кнопок глаза разбегаются.

– Это с непривычки. Тут все вполне логично, главное понять принцип.

– Пока не вижу никакой логики, – говорю, слегка морщась от приступов боли.

– Ну, смотри внимательно, – Химик бросает беглый взгляд, начиная экскурс по панели управления, – Здесь – индикаторы состояния дирижабля в целом. Заряд энергона, давление и температура газа, уровень масла, и всякое прочее, – рука Григория последовательно перемещается по приборам, следуя за объяснениями, – Дальше указатели положения и скорости. Вот компас, альтиметр, индикаторы угла наклона, спидометры – продольный и поперечный, тут же тахометр, барометр…

– Стой, я все равно не запомню…

– Ладно, главное, улови суть. Самое основное в управлении дирижаблем – вот эти рычаги. Здесь тяга, поворот рулей, регулятор подъемной силы…

– А ветер? Ветер ты учитываешь?

– Конечно! Не учитывать ветер, летя на дирижабле, это как ссать против него – можно, конечно, но муторно и небезопасно. Вот же, специально, целый комплекс – анемометр, роза ветров…

– Роза? Ох… Химик, откуда ты все это знаешь?

– Ну как, откуда, – Григорий улыбается одними глазами, – Я же бывший граф, забыл, что ли? Доводилось, по роду службы, всякое попробовать.

Не сказать, что это объяснение меня удовлетворило, но расспрашивать дальше сил не было. Я прислонился к дверному косяку, взор блуждал по многочисленным стрелкам и кнопкам, за лобовым стеклом проплывала синеющая даль неба.

– А это что? – я указал на витиеватую гравировку, расположившуюся прямо над приборной панелью.

– "Расторопный" – название судна, – пояснил Химик, – Кстати, неплохо бы проверить, что там насчет еды…

Я кивнул и вышел из кабины. Дверь прикрывать не стал, так как-то спокойнее. С трудом подавив желание вновь плюхнуться в мягкое кресло, прошелся по салону.

– Анжи, – хрипло попросил я, – Загляни, пожалуйста, на камбуз. Нужно посмотреть, что с припасами, да и подкрепиться не помешает.

– Я помогу, – бросил Джон, поднимаясь вслед девушке.

– Добро, а я устрою ревизию в двигательном отсеке.

В таком небольшом дирижабле, как "Расторопный", под двигатели не было нужды выделять отдельную гондолу, все находилось, можно сказать, под одной крышей. Пройдя в дальнюю часть салона, я с трудом отворил тщательно задраенный люк, переборка пропустила внутрь механического отделения.

Здесь даже пахло механикой. Электричеством, смазкой, крутящимися частями. Едва ощутимая вибрация распространялась от двигателя, расположенного в самом хвосте отсека. Уха достигало чуть слышное шуршание хорошо смазанных механизмов, на ультразвуковой границе раздавалось негромкое гудение энергонного реактора.

Признаюсь, я не большой знаток механики и электрики. Большее, на что меня хватило – визуальная диагностика отсутствия неисправностей. С умным видом посмотрел на горящие зеленым лампочки; с удовлетворением отметил отсутствие протечек и конденсата; оглядел проводку на предмет повреждения изоляции; глубокомысленно хмыкнул, проверив чистоту рулевого механизма.