Ремус понял, о чём он говорит – о том, что Адам был последним из тех друзей, с которыми он когда-то сбежал из стаи Ральфа Кривозуба. Кроме него, остался только Фенрир, но он враг и убийца. И в этот момент Ремус вдруг понял, что они с Грегором похожи. Им обоим сломал жизнь оборотень, желавший отомстить их родителям. У обоих когда-то были верные друзья, готовые вместе встретить любые испытания, и оба потеряли их. Один друг предал всех остальных, и они погибли, один за другим. Внезапно его охватило острое сочувствие к этому оборотню, который сейчас казался таким старым, таким одиноким. Ремус подумал о Сириусе, который сейчас так далеко от него, совсем один среди дементоров, и даже не помнит, что на пути к Азкабану встретил своего последнего друга.

- Ты когда-нибудь любил, Ремус? – внезапно спросил Грегор. Ремус вздрогнул, отрываясь от своих мыслей, и поднял голову.

- Да, – сказал он, глядя Гвилту в глаза. Мелькнула мысль, что в его взгляде вожак может прочесть всё, что скрывалось за этим тихим коротким «да». Всё, что произошло между ним и Сириусом с того момента, когда они впервые встретились в купе «Хогвартс-Экспресса» и до вчерашней ночи. Но ему было всё равно. Они скрывали эту любовь слишком долго, так долго, что она стала горькой и тяжёлой. Но какова бы она ни была – она была настоящая. И никакой дементор не заставит Сириуса вспоминать их последнюю страшную встречу. Вспоминать её, чувствовать ненависть и вину будет только Ремус. А Сириус не вспомнит ни одного удара, ни одного жестокого слова. Это станет его последним подарком своей первой настоящей любви.

- А я никогда не любил, – проговорил Гвилт. – И я рад этому. Я никогда не позволял себе влюбляться, потому что видел, до чего доводит любовь. Она делает сильных слабыми. Теперь и ты это знаешь. Ты видел, что случилось с Адамом. Слишком сильно он любил эту женщину, даже спустя двадцать лет был готов рискнуть своей жизнью, лишь бы отомстить за неё. И теперь он мёртв. Должно быть, теперь он с ней. С ней, а не со мной, когда он так сильно мне нужен.

Гвилт смотрел ему в глаза, и впервые за все эти дни Ремус не ощущал страха. Он продолжал чувствовать, что от вожака исходит власть, но эта власть не ошеломляла его, не подавляла, как раньше. Она просто существовала, отдельно от его чувств.

- Запомни, что случилось с Адамом, – произнёс Гвилт. – Любовь делает нас слабыми. Никогда не позволяй ей одержать над собой верх.

- Я понял, – спокойно ответил Ремус, прямо глядя ему в глаза, открывая свою душу перед этими холодными серыми кинжалами, и зная, что какова бы ни была сила вожака, он не может ничего поделать с той любовью и горечью, которая переполняла Ремуса сейчас. Он не собирался спорить, потому что знал, что он прав, а Грегор Гвилт ошибается. Любовь не делает слабым.

Всё ещё глядя ему в глаза, Гвилт слегка улыбнулся уголком рта.

- Знаешь, Том рассказал мне ещё кое-что, прежде чем я убил его, – тихо сказал он. – Перед тем, как Адам пошёл в бой, ты крикнул Фенриру, что сдал его Министерству. Ты сказал это потому, что хотел разозлить его? Или потому, что это правда?

- И то, и другое, – Ремус не отводил взгляда. – Я действительно сообщил в Министерство о том, что вы собираетесь устроить драку в Стантон-Лонг. Я хотел, чтобы авроры убили или арестовали всех вас.

Гвилт продолжал странно улыбаться. Он покачал головой:

- Зря я не допросил тебя под Империусом сразу, как Адам настаивал. Впрочем, этому заклинанию можно сопротивляться, я надеялся, что ты сломаешься раньше. Я недооценил тебя, признаю, – он шагнул вперёд, Верный Коготь сверкнул в его руке. – Я ведь предупреждал тебя: не становись моим врагом.

- Поздно предупреждал, – покачал головой Ремус. – Я ведь уже сказал тебе: я хотел отомстить за Марлин. И до сих пор хочу. Я всегда был твоим врагом.

Ещё несколько дней назад он не осмалился бы разговаривать с Гвилтом в таком тоне, но это было несколько дней назад. Тогда он ещё не повстречал Фенрира Сивого, тогда он ещё не сражался с дементорами. Тогда он ещё надеялся, что есть какой-то крохотный невероятный шанс, что Сириус невиновен. Теперь в нём не осталось надежды. Только ярость. Он знал, что Гвилт видит это. Вожак слегка наклонил голову, задумчиво глядя на него:

- Один мой старый друг погиб по твоей вине. Второй погиб, защищая тебя. Почему я до сих пор оставляю тебя в живых, Ремус Люпин?

- Потому что ты выполняешь свои обещания, – ответил Ремус. – А мне ты кое-что пообещал. Ты сказал, что в полнолуние я убью оборотня. Я это запомнил.

Он шагнул к вожаку вплотную, глядя на него снизу вверх:

- Я не боюсь смерти. Но я хочу умереть, как волк, как умер Адам. Забрать с собой столько этих подонков, сколько смогу. Возьми меня с собой завтра, дай мне сразиться с Фенриром, а если я не умру в полнолуние, можешь сам меня убить.

Он говорил искренне. То, что произошло вчера, до сих пор мучило его. Ещё недавно он сам не знал, чего хочет – сражаться до конца или наоборот, сбежать от войны, спрятаться, наконец-то почувствовать себя в безопасности. Теперь он это знал. Сомнений больше не было – он хочет драться. Даже если это нанесёт удар по тому человеческому, что он всегда старался сберечь в себе. Он – оборотень. От этого никуда не деться. И он член Ордена Феникса, а война ещё не закончена. Пусть он умрёт в бою, глядя врагу в лицо, как умер Джеймс, а если ему это не суждено – что ж, он готов принять любую смерть. Возможно, будь у него чуть больше сил, он бы проанализировал свои чувства, убедил себя в том, что эта мрачная решимость, эта безнадёжная отвага – всего лишь следствие встречи с сотней дементоров, едва не применивших к нему Поцелуй. Но сейчас ему не хотелось об этом думать. Он сделал для Дамблдора всё, что мог. Пусть кто-нибудь другой заменит его, пусть кто-нибудь другой разбирается с артефактом – хотя бы этот Снейп, раз профессор так ему доверяет. Ремус всего лишь солдат армии Дамблдора, и умрёт, как солдат.

Грегор Гвилт улыбнулся, и прежде, чем он заговорил, Ремус уже знал, что он согласится.

11 ноября 1981 года. 13:22

Аластор Грюм вернулся с совещания и сразу заметил на столе тонкую стопку бумаг. Рядом стояла чашка остывшего чая. Грюм улыбнулся уголком рта: понятно, значит, бумаги принесла Алиса. В Министерстве любили подшучивать над его стремлением к бдительности (предварительно убедившись, что его самого нет поблизости), и он действительно никого не допускал в свой кабинет, кроме непосредственных подчинённых. Коллеги, начальство, посетители – со всеми ними он разговаривал за пределами кабинета, в приёмных и комнатах для совещаний. Но своим ребятам, с которыми прошёл огонь и воду, он доверял полностью. И потому всегда оставлял ключи кому-нибудь из них, уходя на совещания – чтобы если будут новые бумаги, они как можно быстрее попадали к нему на стол.

Он быстро пролистал пачку, пробегая взглядом убористые строчки и раскладывая листы по стопкам на столе. Справка из больницы Святого Мунго о состоянии Девена Флаббера – память по-прежнему не восстановилась; ещё одна справка, на этот раз о здоровье Кингсли, и вот тут Грюм улыбнулся уже по-настоящему – парень полностью поправился после ранения, которое ему нанёс Хантер. Кровь оборотня действительно попала в кровь молодого аврора, но не нанесла вред его здоровью, несмотря на приближающееся полнолуние, он не демонстрировал никаких признаков проклятия. Грюм мысленно начал готовиться к тому, что уже завтра радостный Кингсли прилетит на работу, и придётся пинками и руганью отправлять его обратно домой. Дальше шли другие документы из больницы: почти половина авроров, которые вчера ночью подверглись нападению оборотней Сивого и обезумевших дементоров, по-прежнему были в тяжелом состоянии, не могли выйти из апатии и дать показания. И тем не менее информация об этом событии уже просочилась в прессу, пронырливая Орианна Фрейзер, не так давно опубликовавшая статью о поимке Долохова в газете «Берег Ведьм», уже написала гневный материал о том, что чиновники Министерства не могут удержать дементоров в узде. Грюм устало покачал головой. Ещё недавно его молодые подчинённые позволяли себе вслух мечтать о том, какая прекрасная жизнь настанет после падения Волдеморта, и он всегда ворчливо одёргивал их, напоминал о том, что трудностей будет не меньше, а возможно, и больше. И сейчас временами слышал, как уставшие авроры тихонько бурчат друг другу: «Старик опять был прав».