Ближе к вечеру она затаилась поблизости от тюремного замка. Стихал городской шум, над крышами заалел закат. Кимена вытащила из-под одежды стилет, который она каким-то чудом сумела найти и вернуть себе. Закатное небо отразилось в тонком клинке и Кимене показалось, что он уже обагрён кровью. Она прижала клинок к губам и поцеловала рукоять в форме летящей голубки. Губы всё ещё дрожали – она до сих пор не могла забыть, как сегодня днём градоправитель во всеуслышание объявил на главной площади, что Эдер Хилардан призналась в своём преступлении и будет предана суду, а Таниэл Корвилл, показавший себя верным слугой города, назначен капитаном роты мушкетёров. Лжец! Подлый лжец! С каким удовольствием Кимена вонзила бы стилет ему в глотку! Но она задушила мысли о мести. Месть не так важна, как надежда. Она не допустит, чтобы её госпожа поднялась на эшафот. Она вытащит её из этой тюрьмы, чего бы ей это ни стоило.

Наконец стемнело. Куранты на башне ратуши пробили шесть раз, и через минуту с другого конца города откликнулись куранты Зелёной Башни. К этому времени Кимена уже тихо, прячась в тени, спустилась к берегу реки Дареолы. Прячась среди скользких, оплетённых водорослями свай, поддерживающих строения на берегу, она проскользнула к арке водостока. Этот водосток давно не ремонтировали; пара прутьев легко отвинчивались в сторону, открывая отверстие, в которое мог пройти взрослый человек. Кимена узнала об этом проходе ещё несколько месяцев назад: по нему можно было попасть в канализацию города, а оттуда – в тюрьму. Как хорошо ни работали воры города Тирля, время от времени кто-то из них попадал в тюрьму, и этот ход становился жизненно необходим. По пояс в грязной, ледяной воде Кимена добралась до скользкой лестницы, приподняла решётчатый люк и выбралась в тёмный каменный коридор. Надо было спешить – смена караула с минуты на минуту, у неё есть совсем немного времени, чтобы найти камеру Эдер, отпереть её припасённой отмычкой (волшебной, обменянной через третьи руки на дорогую серебряную брошь, которую Кимена стянула у зазевавшейся купчихи полгода назад) и выбраться обратно. Утром они уйдут из города – разумеется, не через ворота, проберутся по реке, сквозь шлюзы. Но об этом она подумает позже.

…Рогриан давно пришёл в себя и сидел на кровати, опустив голову. Он понимал, что его дни сочтены, и понимал, что виноват в этом сам. Он отказался сдать оружие и обратил его против собственных сослуживцев – а ведь он хотел их защитить, уберечь от Корвилла! Очередная глупая шутка судьбы. Далеко не первая в его жизни. Но уж точно последняя. С какой-то глухой отрешённостью он думал о жизни, которую прожил. Ему хотелось вспомнить мать и отца, вспомнить молитвы, которым они его когда-то учили, и которые он давно позабыл. Но вместо этого перед его глазами снова возникало бледное лицо Корвилла, раненого, напуганного, каким оно было в ту ночь, когда они бежали из плена. Рогриан закрывал глаза, прогонял образ Корвилла из своей памяти – и вместо Корвилла ему являлся его давний друг, умирающий от отравленного клинка; Мэйт кружилась в танце, красное платье трепетало, как костёр; над ним склонялся Энмор, и в его кроваво-красных глазах Рогриан впервые видел не холодную ярость, а сочувствие.

Замок тихо заскрежетал. Рогриан поднял голову, убрал волосы с лица холодной, всё ещё онемелой от потери крови левой рукой. Неужели так быстро? Он никогда не слышал, чтобы преступников казнили по ночам. Это всегда происходит днём, на глазах у народа. Дверь тихо открылась. На пороге стояли не его бывшие товарищи-мушкетёры. Вместо них Рогриану заговорщически улыбнулся Гармил, и ещё никогда в жизни Рогриан не был так рад его видеть.

… День прошёл, наступила ночь, а Корвилл так и не явился за ней. Под вечер нервы Эдер не выдержали; упав на соломенную подстилку, она плакала, пока не уснула. Пробудилась она в полной темноте; кто-то склонился над ней, поцеловал её руку. Её сердце встрепенулось от счастья.

- Таниэл! – выдохнула она, и с горьким разочарованием услышала в ответ:

- Это я, госпожа.

- Кимена?.. Ты должна была уйти из города!

- Я всё объясню, позже, госпожа. Умоляю, пойдёмте со мной, караул уже сменился, у нас времени в обрез!

Медленно, словно во сне, Эдер поднялась на ноги, подошла вслед за Кименой к двери камеры, и вдруг замерла, замотала головой:

- Нет! Я должна дождаться его!

- Идёмте, госпожа, пожалуйста! – Кимена вцепилась в руку Эдер, взглянула ей в лицо с отчаянной мольбой, но Эдер не ответила на её взгляд. Она прокручивала в памяти строчки последнего письма, которое ей отправил Таниэл Корвилл: она должна доверять ему, и только ему. Кимену могут схватить и пытать, она может их выдать… А что, если её уже схватили? Если враги Корвилла подослали её специально, чтобы заставить Эдер сделать глупость, ослушаться любимого, подвести его?

- Я никуда не пойду! – резко сказала она, вырвав руку. – Уходи. Немедленно!

Кимена в ужасе посмотрела на неё – что это за внезапное безумие? Она услышала далеко в коридоре звуки чужих шагов – караул сменился, стража тюрьмы вышла на вечерний обход… Нужно уходить, иначе их точно схватят!

- Госпожа, он врал вам! – в отчаянии выдохнула она. – Он не собирался вас выручать! Он специально заставил вас взять всю вину на себя, лишь бы самому выйти сухим из воды! Пожалуйста!..

Она осеклась. Эдер смотрела на неё диким, недоверчивым взглядом. Внезапно на её лице расплылась безумная улыбка, и она рассмеялась. Она всё смеялась и смеялась, из её глаз текли слёзы, и Кимена в ужасе смотрела на неё, не в силах пошевелиться.

Она слышала, что шаги приближаются. Пока что не ускоряются – стражники ещё не думают, что есть причина для паники, безумный смех в этих стенах не редкость. Но совсем скоро они придут сюда, и всё будет кончено. За попытку побега Эдер не простят. Суд не проявит к ней никакого снисхождения. Может, до этого момента она ещё могла надеяться на то, что как знатной даме казнь ей заменят на вечное заключение. Но после неудачного побега её точно удавят, обрекут на мучительную и долгую смерть. И Кимену тоже.

Она вытащила из-под одежды стилет и шагнула к Эдер. Женщина всё ещё смеялась, когда лезвие вошло ей в грудь. В следующую секунду она обмякла, как игрушка, руки бессильно упали, голова завалилась набок. Она всё ещё продолжала улыбаться.

Кимена выскользнула из двери и опрометью бросилась по коридору. Громкий крик стражника, обнаружившего тело, отразился от потолка как раз в тот момент, когда Кимена уронила за собой решётчатый люк и побежала по туннелю, оскальзываясь на скользком камне. Она бежала, сворачивая в известные ей ходы и туннели, пока не добралась до последнего проёма, забранного ржавой решёткой. Протиснувшись сквозь широко расставленные прутья, девушка вброд зашагала по воде, держась за городскую стену – через канализацию она покинула границы города. Только когда она выбралась из реки, чувства вернулись к ней. Она упала на мокрую траву и плакала, пока у неё не заболела голова. А потом поднялась, вытерла лицо и зашагала куда глаза глядят, подальше от города.

… В это время совсем на другом конце города отворились Алые ворота. Пары слов, сказанных высокопоставленным магистром Гильдии, и документа, подписанного лично новоиспечённым капитаном мушкетёров, хватило, чтобы стража без колебаний открыла ворота в неурочный час – правда, выпустив из города карету с плотно занавешенными окнами, они тут же глухо затворились. Возница – худенький молодой человек с сероватым лицом и тонкими каштановыми волосами, убранными в короткий хвост – хлопнул поводьями по спинам коней, и те тут же побежали вперёд, увозя карету в ночь.

- В ближайшее время тебе лучше не возвращаться в Тирль, - произнёс Отогар. – Да и мне бы хотелось переменить обстановку. Я ещё вернусь, чтобы забрать остатки вещей, как только мы обустроимся на новом месте… кстати, у тебя есть какие-то предпочтения?

- Я бы хотел вернуться домой, - тихо сказал Рогриан. – В свой замок. На своей земле дворянин по-прежнему неприкосновенен, хотя бы этот обычай наш король всё ещё почитает.