– Будешь чай? – ласковым голосом спросил учитель.
– Ну, если можно, – застенчиво произнесла я.
Глава 3
Позвольте, я приведу здесь письмо мамы к отцу. Некоторые детали этого письма не сохранились, поскольку я воспроизвожу его по памяти. В определенный момент я сожгла его, чтобы вместе с ним сгорела моя душевная боль. Письмо сгорело, а вот чувства – нет.
«Сергей, я по тебе так соскучилась! Вспоминаю наши совместные прогулки, наше знакомство, первое свидание, закаты, подарки. И понимаю, что здесь, в этом мегаполисе, я одна. Раньше у меня было много знакомых и друзей, но, когда в моей жизни появился ты, это все потеряло свою былую роскошь. Словно бриллианты рассыпались, превратились в пыль. Я поняла, что меня больше ничто не радует, кроме тебя!
Я обожаю танцевать, потому что в эти минуты эмоции переполняют меня и музыка накрывает с головой, люблю, когда картинки сменяют одна другую, образы и пейзажи проскакивают, как кадры киноленты. Надеюсь, мы еще сходим потанцевать вместе, да? Прости меня за мою несдержанность. Тебе ведь нравилась моя смена образов, ты говорил, что я сегодня совсем не такая, как вчера, что это как будто два разных человека. И каждый день ты будто бы знакомился с новой женщиной, одним из моих образов. Так вот я и сама не знаю, какая из этих образов я. Я по сей день знакомлюсь с ними и пытаюсь договориться. Не знаю, что на меня нашло, когда я уходила от тебя. Это была не я, это было что-то из тех образов. Я не представляю, какая из этих множественных Я пишет это письмо тебе сейчас. Не исключено, что вскоре я откажусь от этих слов, но сейчас я кричу о своей боли.
В попытке спрятаться от одиночества я много путешествовала и недавно побывала в Греции. Здесь ничего интересного, кроме пляжа. Гостиница старая, кормят чем-то своеобразным, мне противно даже притрагиваться к тому, что здесь готовят. Местным, наверное, привычно. Поговорить здесь не с кем: кругом одни туристы, да и те по-русски не понимают. Я продолжаю танцевать, но даже танцы не приносят счастья. Чем бы я ни занималась, тех эмоций, какие я испытывала рядом с тобой, я больше не получаю. Я чуть из окна не выпрыгнула (были и такие мысли). Но ради дочери я останусь здесь. Но вообще я думаю, что, когда появится ребенок, я погибну где-нибудь на тусовке. Больше я сказать тебе ничего не могу. Берегу подвеску в виде кельтского креста – твой подарок.
Я уверена, что так не может долго продолжаться. Когда-нибудь я от тебя устану, и ты от меня, наверное, тоже. Но ты ведь знаешь, что я беременна и скоро у нас родится дочь. Давай снова будем вместе? Это важно для нас и для нее. Если мы сможем еще хотя бы раз встретиться где-нибудь в этом беспорядочном мире, думаю, я смогу рассказать тебе о многом.
Дорогому Сергею
от Ирины, его безбашенной жены».
Каждый раз, когда я перечитывала это письмо, мне становилось все грустнее и грустнее. А перечитывала я его уже раз сто. Зачем – не понимаю. Это похоже на Instagram: каждый раз, когда я его смотрела, мне становилось плохо, но я продолжала это делать. Инстинктивно, по привычке. «Ты реально думаешь, что все написанное здесь – правда? Может быть, отец просто пошутил над тобой. Еще и приписка дурацкая, бредятина про Грецию, и слог хромает. Ты реально в это веришь?» – говорил в такие моменты внутренний голос.
Я заставляла себя успокоиться и заглушить этот голос. В надежде сохранить свободу от таких голосов я забывалась музыкой – брала с подставки гитару и играла отрывок из песни группы Metallica. Затем еще раз перечитывала текст, играла в онлайн-игру, листала ленты социальных сетей и зависала там где-то на час. В те годы я любила часами сидеть в кресле на кухне и смотреть сториз, а также свои и чужие фотографии, особенно старые.
Сэм говорил, что это эмоциональная привязка. Через просмотр видео, прослушивание музыки и восприятие иного рода информации, которая несет за собой отпечаток эпохи, мы возвращаемся в прошлое. Достаточно погрузить себя в определенное состояние, чтобы жить в прошлом, но у таких действий есть неявная опасность. Неявная от того, что мне в этот момент было хорошо и я ощущала иллюзию развития, сравнивая себя с тем, кем была два года назад, пять лет назад и так далее, но в действительности я бездарно прожигала жизнь. Я могла бы назначать свидания, общаться с мужчинами и получать от них материальные блага.
Но в тот день я не разомкнула этот круг. Открывая чью-то очередную прямую трансляцию, я убеждала себя, что мне это интересно. Хотя содержание там обычно никчемное: то музыкальный концерт в подвале, то два коуча делятся рассуждениями о том, как лучше жить, то девушка танцует перед зеркалом со своим ребенком, то мужчина в спортзале делает сеты в десять подходов.
«Зачем ты это смотришь? Зачем засоряешь свой мозг?» – спрашивала я у себя.
«А что еще делать?» – отвечала я самой себе.
«Логичный ответ, мне нравится, – усмехнулась я и добавила: – Эта информация не только не принесет тебе пользы, но и наоборот, потянет ко дну».
«Мне все равно», – отвечала я.
Внутренний голос вел меня, направлял, но я сопротивлялась, намеренно заглушая его ненужной информацией. Я погружалась в зарубежные сериалы, мысленно проживая судьбу персонажей. Я выбирала категорию самых деструктивных сериалов на тему любви. Такое часто бывает у девушек, которым живется скучно. Если и смотреть сериалы, то любые, кроме романтических. Сериалы про отношения вводят вас в иллюзию того, что ваши счастье и любовь будут похожи на сериальную. Но такого не будет, жизнь куда более сложная штука, а в сериалах сплошной примитив. То же самое касается всех социальных сетей, игр и прочих инструментов прожигания жизни.
Постепенно эти эмоции словно пеленой разделили пространство между мной и смартфоном, потом отсекли от него еще одну часть, за ней еще одну – так я выпадала из реальности. Снова и снова. Эти эмоции стиснули меня. Так прошли годы. Каждому человеку мама создает опору, фундамент в жизни. А у меня не просто не было этого фундамента. Вместо него был поставлен наркотический насос, откачивающий энергию, забирающий все силы. То, что сначала давало мне энергию, потом требовало вернуть все назад, причем с большими процентами.
В результате я не стояла на земле, я повисла в воздухе. Вокруг – всепоглощающее одиночество. Каждый раз по утрам я осознавала, что однажды могу не проснуться от того, что я повисла. Голоса твердят обвинения, не умолкая, а мне не с кем даже обменяться приветствиями, кроме как с ними. Когда у меня началась паническая атака и эти голоса растормошили меня до изнеможения, я сожгла это письмо. Но воспоминания остались, и в тумане вечеринок их растворить не удалось. Я помнила письмо наизусть, точнее, голоса надиктовали мне его, а я записала. Голоса стали соавторами этого письма.
Глава 4
Максим Александрович открыл ящик комода и достал оттуда блюдце, ложку, чай, пакет с печеньем и конфеты. Положил чайный пакетик в кружку, налил кипятка и заботливо подал мне. Сам присел на стул рядом с пианино, открыл крышку инструмента и сыграл несколько аккордов.
– Мне продолжать? – Он взглянул на меня и улыбнулся.
– Да, – блаженно произнесла я.
Музыка словно уносила меня в другой мир. До сих пор вспоминаю эту мелодию. Как только она закончилась, я искренне зааплодировала.
– Нравится? Это же Пол Маккартни, – прояснил Максим Александрович. – Узнала?
Я молча кивнула, хотя не была знакома с творчеством Пола Маккартни, даже имя такое слышала впервые. Стили, жанры, направления музыки, ее теория, разделы и история были для меня тогда terra incognita. Учитель заботливо принялся играть следующую мелодию, а я с наслаждением слушала. Можно сказать, что тогда я испытала оргазм, но, будучи школьницей, я даже не знала значения этого слова.
