В такой момент человеческое любопытство не могло остаться в стороне, и когда Мэтти двинулась к памятнику Лоуэлла, соседи последовали за ней, словно подчиняясь непреодолимому влечению. Когда она добралась до места, они окружили его кольцом, смотрели и слушали с таким вниманием, что оно было почти простительно. Они могли видеть, как пришедшие ранее зрители наблюдали за вновь прибывшей из-под прижатых к глазам платочков, и с одобрением к замечательному драматическому представлению отметили то безразличие, с каким мисс Ситон игнорировала их, пока не встала рядом с поникшей парой. После чего, широким жестом откинула вуаль из крепа и царственным взглядом черных цыганских глаз окинула сначала их, а затем принесенные ими цветы.

   - О, спасибо вам за цветы, - произнесла она голосом, громким настолько, чтобы слова ее были отчетливо слышны зрителям. - Арчи так любил их!

   Слова эти не предполагали ответа, и из толпы зрителей донесся отчетливо различимый смешок, поскольку ее тон и манера поведения как бы отодвинули других плакальщиц в сторону. Когда Мэтти медленно и значительно обошла надгробие, остановилась позади него, повесила венок на его закругленную верхушку, склонила голову и прикрыла глаза платком, - она полностью овладела ситуацией. Как заметил один из молодых людей, это она "была хозяйкой могилы, остальные - не в счет". Она стояла, воплощение скорби на тщательно продуманной картине жизни, в то время как две остальные, стоявшие на коленях, казались просто не необходимым придатком.

   - Черт меня побери, если это не полная победа! - усмехнулся старый Икабод Мансон, и его лицо превратилось в маску, состоящую сплошь из морщин. - Как бы мне хотелось, чтобы Арчи сейчас видел это. Если он хотел надеть кольцо на палец какой-то из этих девушек, то, вне всякого сомнения, это была Ситон.

   - Он бы подумал, что он мормон или турок, - заметила мисс Шарлотта Кендалл с глубоким гортанным смешком, который не могла сдержать даже торжественная обстановка кладбища. - Для него это выглядело бы забавным. Бедный Арчи! Он в самом деле любил пошутить.

   Ситуация возле надгробия была из тех, в которых, - чтобы она выглядела эффектно, - необходимо было удалиться как можно быстрее. Мэтти Ситон, по-видимому, была единственной, кто это оценил. На некоторое время она задержалась, прижавшись лбом к плите; затем пылко поцеловала холодный мрамор; после чего прерывистым голосом, по-прежнему хорошо слышным наблюдающим, сказала, обращаясь к коленопреклоненным девушкам:

   - Большое вам спасибо за сочувствие, - и, прежде чем они успели произнести хоть слово, снова опустила на лицо траурный креп и быстро двинулась по тропинке к воротам.

   Это было эффектно. Пара, оставшаяся у плиты, обменялась сердитыми взглядами, затем вскочила на ноги и постаралась как можно быстрее скрыться с глаз зрителей. Может, они и были глупы, но не настолько, чтобы не понять, как нелепо выглядели они в тот день.

   Всего через несколько дней после этого деревня была потрясена известием о том, что старая леди Эндрюс, так оплакивавшая Арчи, обожавшая этого красивого, добродушного, эгоистического, кокетливого похитителя женских сердец, отправилась на юг, в надежде найти его останки и вернуть домой, чтобы положить под возведенное надгробие. Деревня в целом с пониманием отнеслась к этому желанию, но полагала, что шансы на успех в этих поисках делают их безнадежными. После известия о гибели Арчи прошло значительное время, его судьба с самого начала была неопределенной, вероятность отыскать его могилу казалась призрачной.

   - Полагаю, старой леди Эндрюс лучше было бы остаться, - сказала миссис Эпплби. - Она не узнает ничего определенного, разве что обнаружит, - Арчи просто зарыли в траншее вместе с другими бедными парнями, и нет никакой возможности разобраться, кто есть кто, до самого Судного дня. Она поставила ему памятник, и, на мой взгляд, ей было бы лучше этим ограничиться.

   Чувства, связанные с этим поступком, вызвали отклик у многих, но годы войны принесли так много горя и страданий, что они быстро улеглись, поскольку горе это не было личным и не стало известным только-только. Соседи сочувствовали старой леди Эндрюс, но слишком много мужей и братьев, сыновей, отцов и возлюбленных остались лежать в безвестных могилах, чтобы это сочувствие длилось долго. В первые годы войны было бы невыносимо думать, что кто-то лежит в безымянной могиле на юге; сейчас это казалось необходимой частью неизбежных страданий, приносимых войной.

   "Три вдовы", как недоброжелательно окрестили девушек жители деревни, стали менее заметны после сцены на кладбище. Они избегали друг друга, насколько это было возможно, и, очевидно, не понимали, что никто не воспринимает их всерьез. Они, впрочем, могли знать, что по их поводу шутят, поскольку наверняка слышали мрачное замечание священника Дэниэля Ричардса, что никакая из них не может претендовать на нечто большее, чем "треть вдовы". По крайней мере, они молчали; время шло, никаких происшествий не происходило, пока отъезд старой леди Эндрюс снова не привлек внимание к этой истории.

   Старая леди уехала, и от нее не поступало никаких известий относительно того, как протекают ее поиски. Теперь, когда ее племянник пропал, у нее не осталось близких родственников, а никому из соседей она не писала. Весна сменилась летом, как бутон - цветком, жизнь в Таскамаке шла своим чередом, но никто не мог сказать, - только предположить, - насколько успешны ее поиски.

   Однажды, июньским днем, Общество помощи солдатам собралось на еженедельную встречу в ризнице. Она должна была состояться в доме вдовы Тернер, но Нэнси Тернер внезапно уехала, а ее мать, в некотором роде инвалид, не чувствовала себя в состоянии принимать гостей без нее. Голая комната с красной кафедрой и желтыми скамьями выглядела уныло, несмотря на сидевших в ней девушек и женщин; но даже этот унылый вид не мог остановить оживленную беседу.

   - Вы не знаете, почему уехала Нэнси? - спросила одна из женщин. - Она уехала так неожиданно.

   - Наверное, кто-нибудь заболел, - предположила другая.

   - Возможно, ее тетка, живущая в Уайтнивилле, - сказала третья. - Миссис Тернер говорила мне весной, что она очень слаба.

   - Да и сама миссис Тернер очень слаба. Она даже не чувствовала себя сегодня достаточно хорошо, чтобы прийти на собрание.

   - А где тетушка Наоми? - поинтересовалась миссис Каммингс. - Уже почти пять часов, а она почти всегда приходит около трех.

   - О, - ответила миссис Райт и улыбнулась. - Могу поручиться, что она где-то узнала какие-то новости. Она придет до того, как нам расходиться, и расскажет что-нибудь замечательное.