Он вдруг понял, что из миллиардов всех мыслимых возможностей ему сейчас выпала одна, та самая, настоящая, и до неё было — подать рукой. Коснуться пальцами щеки Азирафеля, поворачивая к себе его голову, взять его губы — и он ответит, сейчас он не устоит. Он не сможет устоять, он забудет и о своём долге, и о своём положении, и о запретах, и о наказаниях — он просто сдастся, Кроули не мог этого не чувствовать — он был слишком хорошо с этим знаком. Он сдастся — и он падёт. Потому что, коснувшись его, Кроули сам уже не остановится. Если он коснётся его, всё изменится навсегда, непоправимо. И ни один из них не знает, что будет дальше.

Кроули закрыл глаза, чтобы не видеть профиль Азирафеля. Как бы он ни хотел его, цена была слишком высока. Он сжал кулак, впившись ногтями в ладонь. Распрямился. Отодвинулся. Азирафель едва слышно дышал, комкая свои перчатки.

— Я всё хотел спросить, — сказал Кроули, возвращаясь к своему обычному небрежному тону и к своей обычной непринуждённой позе, пристроив локоть на спинку соседнего кресла, — зачем ты позвал меня. Чтобы найти дофину, не требовалось никаких чудес. Ты легко мог бы справиться без меня.

Азирафель покраснел ещё гуще, но отмер.

— Я не хотел втягивать тебя в такую ужасную историю. Мне просто нужен был повод с тобой увидеться, — признался он. — Я хотел извиниться.

— Мы оба тогда напортачили, — сказал Кроули.

— Да, — со вздохом облегчения признал Азирафель и бросил на него короткий взгляд. — И я хотел попросить тебя… Такое не должно повторяться. Разлад между нами очень дорого обошёлся людям.

— Они всё время воюют, — тихо заметил Кроули. — Годом раньше, годом позже…

— Ты же понимаешь, о чём я, — сказал Азирафель.

— Значит, мир? — спросил Кроули, склоняя голову набок.

— Мир, — выдохнул Азирафель и улыбнулся. — Друзья? — он протянул Кроули руку.

— Друзья, — тот пожал её — а потом, перехватив его пальцы, склонился над ними и прижал их к губам.

— Кроули!.. — Азирафель выдернул руку, гневно сверкая глазами.

— Демон, — напомнил тот, довольно ухмыляясь. — Исчадие Ада. Готов поспорить, я тебе даже не нравлюсь.

— Разумеется!.. — Азирафель мгновенно подхватил его тон. — Как ты можешь мне нравиться — это абсурд!

— Полнейший, — согласился Кроули, складывая руки на груди и сползая в кресле пониже. — Кстати, что мы смотрим? — поинтересовался он.

Занавес, распахнувшись, открыл взглядам античный дворец. На троне восседал Амур, вокруг него крутилась весёлая свита из Радостей и Утех. Кроули посмотрел на Азирафеля, подняв бровь.

— Это «Дардан», — быстро отозвался тот. — Драматичная история — но со счастливым концом.

— Никогда не видел опер, где никто не умирает в конце, — насмешливо сказал Кроули.

— Нет, здесь всё кончится хорошо, — твёрдо сказал Азирафель.

Кроули продолжал улыбаться, глядя на него. Потом перестал.

— Ну, пусть хоть кому-то повезёт, — сказал он, отворачиваясь к сцене.

========== Где-то под Смоленском, 1785 AD ==========

Комментарий к Где-то под Смоленском, 1785 AD

Украдкой время с тонким мастерством

Волшебный праздник создает для глаз.

И то же время в беге круговом

Уносит все, что радовало нас.

Часов и дней безудержный поток

Уводит лето в сумрак зимних дней,

Где нет листвы, застыл в деревьях сок,

Земля мертва и белый плащ на ней.

Сонет №5

— Лошадей нет, — сказал Кроули, вернувшись в залу почтовой станции.

Потёр озябшие руки, красные от мороза, сунул их в рукава тёмной шинели, обхватил себя за запястья ледяными пальцами. Согреться не помогло — по рукам пробежала дрожь озноба, он поёжился.

— Лошадей нет? — удивлённо переспросил Азирафель, звякнув чашкой о блюдце.

Он сидел за столом, накрытым пожелтевшей скатертью, и пил чай из пузатого самовара. Сброшенная с плеч белая шуба лежала у него на коленях, как мохнатое облако.

Кроули протянул руки к круглым бокам самовара, тронул их кончиками пальцев — отдёрнул, выругавшись. Сердито подул на обожжённые пальцы, сунул их обратно в рукава.

— Выпей чаю, — сочувственно сказал Азирафель и подставил к самовару вторую чашку.

— Это не чай, это заварное сено. Гадость.

— Это вкусно, — заверил Азирафель. — Зверобой, кипрей, листья смородины…

— Сено, залитое кипятком.

Кроули раздражённо покосился в угол комнаты, где на полочках стояли иконы в тусклых золочёных окладах, украшенные вышитыми полотенцами и бумажными цветами. Скорчил им физиономию. Посмотрел на огромную изразцовую печь в соседнем углу. Боком, будто стараясь не попасть в поле зрения образов с икон, придвинулся к ней, спрятался, как за укрытием. Приложил к ней руки. Поискал место, где потеплее, прижался ладонями к тёплой стенке. Вздохнул.

В печи полыхали дрова, там звучно гудело и потрескивало. Кроули подёргал заслонку, послушал, как она брякает. Растёр след от сажи по пальцам, развернулся, прижался к печи спиной и задом.

Русская зима промораживала его до костей, пальцев ног в сапогах он почти не чувствовал. Он уже тридцать три раза проклял себя за то, что пустился с Азирафелем в это дурацкое путешествие. Ангелу, видите ли, не спалось без какой-то редкостной книги. И её поиски никак не могли подождать до весны, будто книга могла отрастить себе ноги и сбежать от него на другой край света.

Когда Азирафель объявил, что едет в Россию, Кроули напросился ему в компанию, рассчитывая на необременительное и любопытное путешествие. И неприятно удивился, когда ангел сообщил, что они отправляются через неделю. Никакие уловки и попытки его задержать не сработали (середина января! морозы! снег! волки! середина января!) — Азирафель не испытывал никакого предубеждения перед холодами. Наоборот, он был полон энтузиазма увидеть заснеженную Россию, и даже зачитал Кроули какой-то стишок про то, что зимой луга покрыты снегом, а река спрягается со брегом, творя из струй крепчайший мост — на этом месте Кроули остановил его, сказав, что сам готов с чем-нибудь спрячься на мосту, если это избавит его от подобной поэзии.

— Лошадей нет, кузнец пьян, кучер в бегах, — сказал Кроули, медленно оттаивая и потираясь лопатками о тёплый бок печи.

Азирафель, покрасневший от горячего чая, поставил чашку на блюдечко.

— Пожалуй, тебе не следовало его так пугать, — сказал он с лёгким упрёком.

— Пожалуй, ему не следовало так часто поминать чёрта, — язвительно отозвался Кроули.

Азирафель тихо вздохнул. Кроули решил трактовать этот вздох как смирение с его правотой — и с тем, что они основательно застряли на почтовой станции, затерянной в снегах под Смоленском.

— Но когда-нибудь лошади же появятся? — с надеждой спросил Азирафель.

Кажется, он просто не умел терять присутствия духа, оставаясь, что бы ни случилось, доброжелательным и оптимистичным.

— К ночи, — с кислой миной отозвался Кроули. — Если нам повезёт.

Азирафель терпеливо вздохнул, снял с самовара чайник и подлил горячего себе в чашку. Казалось, он искренне наслаждается местной экзотикой. Казалось, ему в радость и это путешествие, и зимний холод, и затянутые льдом окошки. Он поудобнее уложил шубу на коленях, отхлебнул чай.

Кроули молчал. У него под ногой качалась доска, и он нажимал на неё, заставляя скрипеть на разные лады. Громко тикали часы на крашеной зелёной стене. От печи слабо пахло древесным дымом. За окном тускнел короткий зимний день, наливались сумерки, и белый лёд на стекле выцветал, становясь серым.

— Жуткая страна, — сказал Кроули.

Азирафель смотрел на него, подперев подбородок ладонью. Кроули поскрипел доской ещё немного, бросил взгляд на часы. Стрелки едва сдвинулись. Он вздохнул.

Со двора вдруг раздались голоса, звон колокольчика и фырканье лошадей. Азирафель встрепенулся, сбрасывая сонливость, развернулся к окну — но пока он успел продышать глазок в инее, там всё стихло.

— Кажется, кто-то приехал, — с надеждой сказал Азирафель.

Кроули пренебрежительно хмыкнул. Он был не в настроении для дорожных знакомств.