Когда они спустились вниз, остальные врачи уже что-то бурно обсуждали, тревожно смотря в сторону двери.

– Что случилось? – спросила Люси, проталкиваясь к знакомой группе врачей и протащив за собой Амели.

К ним обернулся один темноволосый хирург – Рен – и нахмурился.

– О, вы пришли? Это хорошо. Эту аварию показали по новостям… говорят, была перестрелка…

– Чьи-то дети, что ли? – пробормотала Амели, сложив руки на груди.

– И нам поступил звонок, – добавила одна новенькая медсестра. – Какой-то официальный деятель. Поручился за двоих, что были в одной машине… Требовал выделить лучших хирургов…

– Кто звонил? – Вклинился в разговор какой-то интерн.

– Говорят, сам брат мэра – Грей Бегинхем!

– Владелец «Флеймс & co»? Быть не может!

– Так, все успокоились! – раздался властный голос директора подразделения, и все врачи автоматически вытянулись и замолчали. – Пострадавших уже скоро привезут. Они будут помечены…

В подтверждение его слов с улицы послышался вой сирены.

Амели сцепила руки за спиной, напряженно смотря в сторону дверей. Время тянулось ужасно медленно. Люси кусала губы, и, кажется, она была в любой момент рвануть прямо к карете скорой помощи.

Но, наконец, стеклянные двери распахнулись и в здание ввезли друг за другом несколько каталок.

– Мужчина, 41 год, судя по документам – Йозеф Бром, – громко огласил влетевший следом за первой каталкой врач. Лежащий мужчина был без сознания. – Закрытые переломы и подозрение на сотрясение мозга.

К каталке мигом подскочили несколько врачей и увезли ее куда-то за угол, в сторону операционной.

На второй каталке лежала молодая девушка. Амели стиснула зубы от ее вида. Бледная, наскоро замотанная в пропитавшиеся кровью бинты… но больше всего Амели ужаснуло то, что девушка была все еще в сознании и пыталась обернуться. Она крепко держалась за край каталки и пыталась посмотреть куда-то позади себя.

– Эйлин Браун, 19 лет, – огласил врач, подтолкнув каталку к нашим врачам. К девушке кинулась Люси, сразу потащив каталку к операционным. – Ожоги первой и второй степени, два перелома…

Амели не услышала конец предложения. Последние слова заглушил чей-то крик. В дверь запоздало въехала последняя каталка. Этот пациент выглядел хуже всех. Амели хотела было рвануть вперед, но ее опередили.

– Ник Дрейс, 20 лет, – громко проинформировал кто-то. Врач не закончил, но по виду пострадавшего итак было все понятно. Руки странно вывихнуты, парня знобило, правая часть тела странно обожжена…

Вслед за каталками влетела девушка. Совсем молодая. Волосы в пепле, подол длинного сарафана изодран… Она покачнулась, и Амели рванула вперед, успев ее подхватить, но девушка помотала головой, порываясь вслед за каталками.

– Простите, но Вам туда нельзя, Мисс. Вы тоже стали жертвой аварии?

Амели профессионально оглядела ее: руки изодраны в кровь, лицо бледное, на щеке несколько длинных царапин…

Девушка вяло помотала головой, опять попытавшись вырваться.

– Пожалуйста, Мисс, пройдемте, я отведу Вас в комнату ожидания и обработаю раны. К пострадавшим пока нельзя, они уже в операционной, – врач старалась придать голосу мягкости, ведь сама понимала, что эта девушка чувствует.

– Вы не понимаете… – ее голос надломился, и она повернула к врачу голову. Посиневшие губы дрожат, в глазах застыли слезы… но взгляд резко изменился. Стал потерянным. Безвольным.

Амели узнала этот взгляд. Так смотрят люди, которым уже нечего терять. И на какую-то жалкую долю секунды… ей захотелось ее отпустить. Но профессионализм взял верх.

– Я понимаю. Пойдемте, – уже жестче сказала Амели, аккуратно подхватив ее под локоть. – Наши хирурги – лучшие в стране. Они сделают все, что в их силах. Не переживайте, пойдемте.

– Нет, – девушка покачала головой, неожиданно осев на пол и тихо засмеявшись. – Вы не понимаете. Я не переживаю за них, – Она вперила взгляд в сторону, где исчезли каталки с пациентами, и горько усмехнулась. – Я искренне хочу им врезать.

Рейчел

Как мухам дети в шутку,

Нам Боги любят крылья отрывать.

Уильям Шекспир

Я мало чего ненавидела. Имею в виду, на самом деле ненавидела. Ненавидела всем сердцем, искренне желая, чтобы эти вещи обратились в ничто, чтобы их забрала гиена огненная в пучины ада и чтобы они исчезли без следа.

Первое, что я ненавидела, это своих родственников. Родителей не выбирают, это всем известно. Но мою семью я предпочитала не вспоминать. Это был некий ад. Ад, с табачным дымом и бутылками из-под пива. Ад намного хуже того Ада, в котором я сейчас. Мой нынешний Ад казался мне Раем.

Когда я сбежала из того Ада, мне было пятнадцать лет.

Я претендовала в школе на золотую медаль.

Но в тот год мой отец сел в тюрьму.

Аттестат мне так и не выдали.

Меня передернуло. Продрогшие руки тряслись, и я обхватила себя за плечи.

Вторым пунктом в этом списке были больницы. Я просто терпеть не могла больницы. Ненавидела их длинные коридоры, врачей в белых халатах, запах медикаментов. Я не отрицаю, врачи нужны, важны, и какие еще можно сюда подобрать слова, но больницы…

Больницы заставляли меня впадать чуть ли не в отчаяние.

Больницы были прочно связаны с бездействием.

В больницах меня заставляли бездействовать.

Они уверяли, что это из-за того, что в данный момент я ничего не могу сделать. Но от этого это не переставало быть бездействием.

В голове образовывалась гудящая пустота, когда я, сжимая руки, смотрела на одинокую мигающую табличку «идет операция». Меня трясло. Ноги подкашивались. Сдавившие живот и руки бинты казались непосильным грузом.

А когда в коридор выглядывала медсестра, повторяя:

– Операция пока идет. Мы делаем все возможное.

Я чудом удерживалась, чтобы не схватить ее за воротник и не заорать:

– ТАК СДЕЛАЙТЕ БОЛЬШЕ!

Еще я ненавидела бездействие. Это бездействие давило. Сковывало руки. Заставляло зажмуриться и захотеть исчезнуть. Смотреть, как что-то рушиться, когда ты ни в силах сделать ничего…

Бездействие меня ужасало.

А еще я ненавидела предательство.

И это то, чего я никогда не прощала.

28 декабря 2030

Полярис, больница имени Ирэн Шир

05:38

К шести утра, когда перед глазами уже все двоилось после бессонной ночи и четырех часов перед операционной, в зал ожидания, расталкивая медсестер и громко ругаясь, попытался кто-то прорваться.

– ПРОПУСТИТЕ!

Я вскинула ужасно болящую голову, несколько раз моргнула и посмотрела в ту сторону. Из пересохшего горла непроизвольно хрипло вырвалось:

– Эрик?..

Ко мне, игнорируя тихие лепетания медсестер, подлетел высокий парень. Его зеленые глаза почернели и метали молнии. Из-под его темного пальто показалась растянутая футболка, лицо заспанное, темные волосы торчком, а сам он выглядел так, словно пробежал марафон.

– Рей! Рей, черт возьми! – он присел рядом, слегка тряхнув меня за плечи. Я медленно повернула голову. Губы изогнулись в натянутой улыбке.

– Все в порядке… – хрипло выдавила я, но по нахмуренному лицу друга поняла, что меня что-то выдало. Взгляд. Кажется, в нем плескалось целое море опустошенности.

– Я узнал по дороге из новостей. А потом мне позвонили ребята и сказали, что это произошло у тебя на глазах… и я… черт… Что это была за перестрелка?

Я помотала головой.

– Не знаю, – глухо ответила я, неожиданно подняв глаза на друга. – Я вытащила их из машины и… подстрелила того, другого. Он был во второй машине… – я зажмурилась. Меня передернуло. – Я… я ничего не помню! Но мне почему-то показалось, что там был кто-то… еще…