Времена постеров над кроватью остались далеко позади. Зато те детишки, что заклеивали дурацкими плакатами родительские стены мало изменились, разве что вымахали до потолка и сладкую газировку заменили спиртосодержащими напитками. Ну, или не напитками. Зачем ограничивать себя узкими возможностями алкогольных паров, когда для получения лёгкого кайфа придумали множество более действенных способов.

Трава и гашиш это для младенцев. Так, максимум разминка в начале долгого дня. Взрослые дети предпочитают серьёзные вещи. Что может быть лучше старого доброго «экстази», а как приятно освежает «скоростная дорожка», что уж говорить про «марочку», которая легко и приятно переносит уставшее тело в красочный мир иллюзий. Как можно существовать без этих приятностей? Зачем миллионы несчастных мучаются, безропотно принимая яростные оплеухи поганого мира. И это в наши дни! Когда за какие-то жалкие десять баксов можно модернизировать говённую реальность.

И всё бы ничего, но мир устроен несправедливо. Чем легче и ярче удовольствие, тем быстрее оно тебя убивает.

Внешний облик Никиты сильно изменился. Он отрастил длинные волосы и жидкую бородку, обвешивался различными браслетами, серёжками и прочими феньками. Плюс ко всему он заметно исхудал. Его стиль можно было назвать неким микстом Сида Вишеса и Иисуса Христа. Не знаю как у Иисуса Христа, но у Сида Вишеса обязательно должна быть своя Нэнси. Такая барышня появилась и в жизни Никиты.

Это была странная парочка. Нэнси нельзя было назвать красоткой, зато в её характере присутствовала очевидная склонность к эпатажу. Для неё было в порядке вещей достать бульбулятор и спокойно дунуть у подножия Александрийского столпа на Дворцовой площади или с голой грудью наведаться в ближайший ларёк за пивом. Похоже, что Никита нашёл в этой девушке отражение своего внутреннего состояния на тот момент. Всё его поведение, все поступки говорили, что жизнь – нелепая штука, к которой не стоит относиться серьёзно.

К тому моменту мы уже практически не общались, так что о Никитиных похождениях я чаще слышал от третьих лиц. Как-то общий знакомый рассказал мне странную историю. По причине некоторых проплешин в его рассказе, позволю себе закрыть пустые места плодами своего воображения.

8

Никита уже минут десять обыскивал трубы и подоконники в безлюдном старом дворике в центре Петербурга. Закладка никак не находилась. Он залез даже в дырку в стене, откуда поочерёдно выглядывало несколько любопытных кошачьих морд, но и там было пусто.

– Кинул, сука! – недовольно шептал Никита.

Только он собрался повернуть к выходу из двора, как ему на глаза попался маленький кусочек бумажки, засунутый неведомой силой в узкий проём между рамой и стеклом одного из окон на первом этаже. Никита залез на трубу, проходящую под нужным окном, и протянул руку навстречу заветному свёртку.

В тот момент, когда Никита нащупал пальцами вожделенную бумажку, в окне возникла женщина с толстыми очками на переносице. Несколько секунд они смотрели друг на друга сквозь стекло, пока Никита не сделал отчаянный рывок и не вырвал закладку, застрявшую в проёме. Его нога поскользнулась на промокшей после дождя трубе, и он кувырком полетел вниз.

– Не убился? – спокойно спросила женщина, открыв окно.

– Что вы. Жив и здоров, – заверил Никита и поспешил удалиться.

– Лучше бы разбился, наркоман проклятый, – прошептала женщина ему в спину.

Никита завернул за угол, оттуда до выхода на тротуар оставалось не больше двадцати метров. Он уже видел, как они будут в скором времени лежать с Нэнси на крыше, блаженно рассматривая снующих по своим делам прохожих.

Его приятные размышления прервало неожиданное появление в арке, к которой он сейчас так спешил, двух сотрудников милиции, держащих путь прямиком в его сторону. «Спокойно, я просто прохожий», – думал он, шагая навстречу милиционерам. Один из них с подозрением осмотрел Никиту с головы до ног, когда они поравнялись, но, видимо, решив, что взять с него нечего, прошёл дальше.

Только Никита выдохнул, как сзади раздался голос из рации: «Внимание, поступил сигнал, "нарик" с закладкой…»

Продолжение фразы Никита не расслышал, потому что ускорил шаг и, не оглядываясь, поспешил скрыться в людской толпе.

– Стоять! – услышал он зычный голос сзади.

Никита, не размышляя, бросился бежать в сторону метро. До него долетали злые выкрики милиционеров, а прохожие кидали ему в спину свои недовольные комментарии, когда он задевал их плечом. «Не уйду! Надо во двор!» – подумал он и свернул в ближайшую арку. Двор оказался сквозным.

– Лучше остановись, сука! Хуже будет! – кричали менты.

Перед выходом из двора растеклась огромная лужа. Недолго думая, Никита поскакал по воде. Двумя прыжками он одолел большую часть стихийного водоёма, но третьи прыжок оказался фатальным. Его лёгкие кеды воткнулись в острый железный прут, спрятанный под водой. Никита завопил от обжигающей рези. Но, как известно, страх сильнее боли. Несмотря на рану, он побежал дальше, с трудом ступая на повреждённую ногу. Сразу за двориком расположился небольшой сквер. Никита перемахнул через низенький заборчик и побежал в сторону ещё одной арки в доме напротив, провожаемый удивлёнными взглядами отдыхающих в парке мамаш с детьми и алкашей с бутылками.

С трудом ступая на одну ногу, Никита устремился к высокой кирпичной стене в конце нового двора. Несмотря на сильную боль, он смог хорошенько разбежаться и, воспарив над промокшим асфальтом, запрыгнул на верхнюю часть стены.

– Стой, сука! – доносился заливистый лай преследователей.

Никите оставалось только лишь подтянуться и перемахнуть через забор, а дальше спасение, ведь милиционеры с разрывающими сиреневые рубашки животами вряд ли смогут покорить такое непреодолимое препятствие. Но петербургский дождь приготовил для Никиты ещё один неприятный сюрприз.

Размокшая от постоянной влаги, да к тому же нещадно потрёпанная временем, кирпичная кладка в некоторых местах превратилась в песок. Никитины пальцы угодили, как раз, в одно из этих мест. Скребя ногтями, словно обезумевший кот, Никита старался удержаться за спасительную стену, но предательская гравитация беспощадно тянула его к земле. Рука окончательно соскользнула, и он сорвался прямёхонько в объятия еле дышащих от усталости стражей порядка.

– Попался, тварь! Ты мне, сука, за всё ответишь! – угрожали недовольные выпавшей на их долю физической нагрузкой милиционеры, рыская по карманам развалившегося на асфальте Никиты.

– Нашёл! – обрадовался один из них, нащупав закладку.

– Ну чё, урод, поздравляю! Это твой билет в государственный санаторий на ближайшие несколько лет! – ехидничал другой, тряся перед Никитиным лицом найденной добычей. – Вставай, гнида! Пора домой, в отделение!

Никита, лёжа на сыром и грязном асфальте, смотрел в серое петербургское небо. «Почему в этом городе всё такое мрачное?» – думал он, не обращая внимания ни на дикую боль в ноге, ни на озлобленные выкрики милиционеров. «Есть же на свете другие города. Я точно знаю, что есть. Там тепло, там каждый день светит солнце, девушки ходят по улице в коротеньких шортах, даже менты там улыбчивы и доброжелательны».

В отделении было многолюдно. Здесь собрались представители самых разных криминальных слоёв Петербурга: проститутки, наркоманы, бомжи, милиционеры. Стоял несмолкаемый гомон, состоящий преимущественно из мата. Нецензурные выражения с нескрываемым удовольствием использовали как задержанные, так и представители правопорядка. На одной из скамеек неестественно распластался бородатый мужчина бомжеватого вида в состоянии явного алкогольного опьянения, что предательски подтверждала лужа блевотины рядом с ним. По соседству с этим озорником расположилась потрёпанная жизнью дама из тех, что обладают низкой социальной ответственностью.

– Шо вы не уберёте это тело? – возмущалась барышня с заметным южнорусским акцентом.

– Пасть закрой, шмара! – отвечал ей дежурный офицер.