Мария кивнула, задумчиво глядя на Зо. Она помнила свою беременность очень хорошо. Помнила это ощущение наливания, округления, наполнения и ненавидела его. Ее не так впечатлили сами роды – было кесарево сечение, – сколько само вынашивание, ощущение беспомощности, слабости и такой сумасшедшей женственности, что ее саму от себя тошнило.
Мария забеременела в 38. До этого почти 20 лет была в фармацевтическом бизнесе, как и ее родители, переехавшие в США в 1980-х и постепенно выкупившие часть акций крупной компании. Она руководила слияниями, разруливала конфликты с FDA1 и вообще чувствовала себя большой бизнесвуман. Ее приглашали на тренинги, она вела Твиттер с вдохновляющими феминистическми цитатами, и вообще верила, что женщинам без мужчин лучше, легче и логичнее. Глядя на своих коллег по бизнесу, ей казалось, что они вечно вносят сумятицу и давят на чувства.
Поэтому когда Мария устала от работы и поняла, что достигла всего, чего она когда-либо хотела, она решила не выйти замуж, а завести ребенка.
Читая много старых книг в детстве, ей всегда казалось, что беременность делает женщину красивее и сильнее. С ней же все случилось наоборот.
Она писала об этом в Твиттере и рассказывала на форумах, куда ее приглашали. Она не призывала ни к чему – просто делилась мыслями и ощущениями с молодежью, которая ничего не знала об этом мире. Это принесло ей очередную волну популярности, и ее книга об одиноком материнстве быстро стала бестселлером.
Мария была одной из первых, кто прибег к генетическому редактированию. Когда она увидела своего ребенка, то поняла, что никогда об этом не пожалеет.
Он был идеальным: большие синие глаза, прямой нос, ротик-бантик, пропорциональное тело, мягкие светлые волосики на голове. Он доставлял ей только радость. Поведение тогда не редактировалось, и было чуть сложнее, чем потом со вторым, но на нем изначально была какая-то разумная печать, не позволявшая ударяться в ребячество.
Ей так понравилось, что она почти сразу решила завести второго, но уже со всеми видами редактирования и суррогатной матерью. Тим был еще совершенней: внешне очень похожий на Севу, он был послушнее, взвешеннее и логичней. Все знакомые и подписчики восхищались ее детьми, и это было самой сытной пищей для ее тщеславия.
***
Обратно Филипп и Зо ехали молча.
– Мне не нравится все это, – сказала она.
– Что тебе не нравится?
– Что это за соревнования?
– Ой, брось, Зо. Будет весело. Никто не собирается вмешиваться в жизни детей, это просто наблюдение.
Зо погладила свой живот.
– Ну? – спросил Филипп. – Кто хорошая жена? Кто помог мужу получить финансирование?
Зо радостно улыбнулась.
– А ничего, что твой проект будет финансировать фармкомпания?
– А что?
– Ну, они же снабжают вас реактивами, это реклама и рынок…
– Это не единственный наш спонсор. Они нужны нам как раз из-за реактивов, как ты говоришь.
– Хорошо, – Зо сжала его руку.
– Слышала, что происходит в России?
– Да,– она отвернулась к окну, – я так хотела поехать туда, когда истечет этот двухлетний срок после получения визы, когда нельзя выезжать из страны.
– А что теперь мешает?
– Ну как, – Зо посмотрела на него, – признание верховенства российского законодательства над международным очень плохо пахнет.
– В смысле? Это очень правильно.
– Что? – опешила Зо.
– Международное право вообще никому нафиг не нужно. Его все равно никто не соблюдает.
– Что ты такое вообще говоришь? На нем завязаны все экономические, образовательные, экологические связи.
– Ничего на нем не завязано, все и так бы работало.
– Это демагогия. Приведи примеры, когда международное право было нарушено.
Он долго мялся, ворчал.
– Вторжение США в Ирак в 2003. Это нарушение права на суверенитет.
– Филипп, – задохнулась Зо, – это война. Когда нарушается международное право – начинается конфликт или война, это взаимосвязанные вещи.
– Тогда нафиг оно нужно, если его можно нарушить?
– Оно защищает человеческие права…
– Нет никаких человеческих прав, все это ерунда.
– …На жизнь, свободу, труд, отдых, безопасность.
– Государство может делать все, что хочет.
– Пытать своих граждан?
– Это дело государства.
– То есть, чтобы ты даже не мог никуда пожаловаться?
– Это будет вмешательством во внутренние дела государства.
– Остановите, пожалуйста, машину.
– Тебе плохо? – Филипп дернулся к ней.
– Нет-нет. Просто хочу подышать.
Зо вышла на обочину, сделала глубокий вдох. Ребенок. К чёрту весь мир, прогресс, гены, суверенитеты и Гааги, к чёрту самого Филиппа с его реакционными взглядами.
Она снова села в машину.
– Все в порядке? – Филипп аккуратно приобнял ее.
– Да, все хорошо, – она поцеловала его в щеку. Они помолчали. – По этой логике скоро закроют границы. Это собственно то, что я хотела сказать в самом начале.
***
Работа Филиппа больше никогда не была прежней. Его начали беззастенчиво промоутить: из младшего исследователя он взлетел до начальника лаборатории. У него захватывало дух. Он остро ощущал нехватку опыта, чувствовал, что не заслуживает, и только Зо, как птица Сирин, пела ему, что он все сможет. И он справлялся: изо всех сил учился работать с клетками, с эмбрионами, обучался векторным технологиям, изучал CRISP-R – системы, позволявшие разрезать ДНК в абсолютно точных координатах. На работе его недолюбливали за тесные связи с начальством, но уважали за тягу к новому и работоспособность. Мария появлялась в лаборатории до 4-х раз в неделю, каждый раз заходила к Филиппу, интересовалась ходом работы, смотрела на чашки Петри с клетками, гладила его по плечу. Филипп каменел в такие моменты. Он не знал, что делать (харассмент? абьюз?), у него все валилось из рук, стерильные пипетки летели на пол, он смущался и цеплялся халатом за дверные ручки. Он не мог обсудить это с Зо, хотя, скорее всего, она бы просто рассмеялась и слила тему, и он бы сам потом смеялся Марии в лицо. Что-то его останавливало: эти поглаживания по плечу, грант и пипетки, а еще беременность Зо. Филипп хотел быть самостоятельным и крепким, выпутаться и остаться и при пипетках, и при достоинстве.
– Ну, всё, дорогой доктор Зеер, – как-то сказала Мария. – Я в деле, – и подмигнула ему.
Филипп сглотнул, поставил склянку на стол.
– Добрый день, миссис Розеноер, – ровно сказал он.
– Что Вы как не живой! – всплеснула она руками. – Скоро принесут Вам мой материал.
– Я польщен, – случайно затроллил ее Филипп. – Буду рад быть полезен.
Она внимательно посмотрела на него.
– Вы же помните о нашем проспективном исследовании?
– Конечно, у нас выборка уже насчитывает более ста пятидесяти человек с каждой стороны.
– Пришлите мне набросок дизайна и прочее, – Мария подошла ближе. – Как милая Зоя?
– Все хорошо, спасибо.
– Она еще работает?
– Да.
– Ох, я помню, как было тяжело уже в самом конце, – вздохнула томно она. – Вам, наверное, тоже непросто с ней.
Филипп отшатнулся от нее.
– Мария, чего Вы от меня хотите? – его голос сел от собственной дерзости, он откашлялся.
– Простите?
– Вы приходите сюда, – Филипп пошел в ва-банк, пути назад уже не было, – говорите со мной о моей жене, о своих детях, гладите меня по плечу – что Вам нужно?
Она смотрела на него пару секунд, не мигая, и в ее серых глазах не было ничего, кроме отражения белых стен. Филиппу стало не по себе.
– Я просто хочу Вас поддержать, – сказала Мария ледяным тоном, и он испугался. – Я много лет общаюсь с людьми науки, я знаю, как им не хватает человеческого тепла и связи с реальностью. Если у Вас возникли какие-то другие мысли, то, извините, но Вам следует делиться своими фантазиями с Вашей женой.
Любая другая женщина развернулась бы и ушла, но Мария осталась стоять рядом, внимательно глядя на него холодным взглядом.
