– Я нахожу, что Вы в последнее время стали слишком угрюмы, господин Солано. Так не годится. Я не понимаю, откуда в Вас столько предубеждения против всех этих достойных молодых людей. Я давно знаю Вас и знаю лучшие Ваши стороны. Так почему Вы чуждаетесь всех, почему бы Вам не подружиться с ними? Все они очень приятны и доброжелательны, а госпожа Фейрфак, которую Вы так беспощадно критиковали, сама доброта и милосердие, и, кстати, очень хорошо отзывалась о Вас. Я не понимаю всей этой Вашей отречённости от жизни, уже ли Вашему сердцу чужды узы дружбы или любви?
В непроницаемом лице молодого человека можно было уловить мгновенное смятение. Одна секунда и оно стало столь же холодным. Точно процеживая каждое слово, он с явным нажимом произнёс:
– Я никогда не смогу стать их другом, а до глупой влюблённости мне нет никакого дела.
– Значит так?
– Да, так.
– Ладно, оставим этот вопрос. Но теперь же, хоть на миг отбросьте Вашу предубеждённость и откровенно выскажите своё мнение об Институте Невероятных Чудес, что Вы об этом думаете?
– Проект прекрасен, и я согласен с назначениями всех его руководителей, кроме одного. Я категорически против назначения господина Фискала Фейрфак на пост директора. У этого человека нет чувства ответственности, он легкомыслен, ветрен, горд, заносчив, самолюбив, он максималист и всё время стремится прыгнуть выше головы. По-моему это место должен занимать более рассудительный и опытный человек, а не пылкий юнец с испорченным характером.
– Вы несправедливы к нему.
– Да несправедлив, потому что – голос Патрика дрогнул, казалось, юношу в этот момент облили холодной водой, нездоровая краска бросилась ему в лицо – потому что я ненавижу его!
Произнеся это, молодой человек сник, опустив голову. В его преобразившемся лице проскользнуло уже не скрываемое сильное, жгучее страдание. И странно, именно в этот момент в нём появилось что-то незнакомое, лишённое этой обычной суровости и замкнутости. Это была накипевшая боль, но именно она дела его прекрасным. Возможно ли, чтобы боль и страдание были прекрасными? Нет, ведь это противоречит закону жизни. Но теперь, он обнажил душу, он стал естественным, и должно быть оттого его благородное горе казалось чистым и красивым. Но всё это не переставало быть бедой, не исчезала смертельная бледность, и не переставало быть ненавистью. И всё-таки?!
« Я не случайно подумал про Фискала и Милидию, когда она совершила то, что совершила, она, должно быть, была именно такой. Точно как мраморная безжизненная статуя, одна, светла, чиста. Звезда с её холодным чарующим светом, вот кто она, далёкая прекрасная звезда. А Фискал, каково ему было слышать из уст возлюбленной: « Забудьте мены!», каково ему было узнать, что она уже не привязана к жизни. Но всё ведь прошло, и совершилось чудо, которое не сотворил бы ни один волшебник. И они правы, не надо его объяснять, не надо искать его причину, они заслужили счастье. Но право, какая перемена. Теперь ещё и Патрик…»
Как это не удивительно, Леоне Эвирлок не рассердился на дерзкого юношу, нет, напротив, он всмотрелся в его лицо, точно так же как врач всматривается в лицо тяжело больного, ища причину недуга. « Это Шарлиза, определённо Шарлиза». – Подумав так, Председатель Совета Волшебников обратился к юноше строго, но не жестко, скорее назидательно, с явным участием.
– Успокойтесь, и возьмите себя в руки, бедный мальчик.
– Простите, я спокоен, не важно, что Вы подумали, ничего нет, и никогда не было. То есть, я действительно не люблю господина Фейрфак, он насмешлив и заносчив, но это ни к чему не имеет отношения. Да что это со мной сегодня.
– Я понимаю Вас, Вы должно быть не совсем здоровы, не ездите сегодня никуда. Я сам поеду к господам Фейрфак и сам поговорю с Милидией.
– Нет, что Вы, зачем Вам так себя утруждать. Я покажусь на вечере, мне должно быть действительно следует развлечься. Не беспокойтесь, я буду благоразумен. А теперь, если позволите, до вечера мне следует уладить ещё некоторые дела.
– Как Вам будет угодно.
Молодой человек торопливо ушёл, забрав пакет для Милидии Фейрфак. Леоне Эвирлок проводил его долгим задумчивым взглядом. « Скверная история – подумал он – О, молодость, сколько пыла и страсти, но как они страдают».
Глава 10. И ещё одно совещание, или немного о тайном сговоре.
Тред Крий выкурил уже пятую папиросу, сидя в ожидании в каком-то дешёвом трактирчике. Напротив него сидел Эмиль Сьюди. « Да, напарник у меня нечего сказать, сначала выслуживался перед Милюзеттой, теперь переметнулся к нам. Самый последний из всех трусов, теперь сидит и трясётся, и озирается, будто кто-то может разыскать нас в этой дыре. Да и если заметят вместе, что с того!»
Зажигая шестую папиросу, Тред Крий не находя темы для разговора со своим соседом, решил придаться своим приятным чаяниям. « А Фруалис не справедлива к этой малышке Фейрфак… о…, девочка недурна! Конечно внешне пуританочка, вся такая благородная и неприступная, но как знать что там внутри. При таком то личике, и таком носике, гордом вздёрнутом носике, а что за губки! Коралл! Интересно, её муженёк, этот смазливый, желторотый птенчик научил её целоваться?! Что за головка, ах леди, от чудесных маленьких ножек, до кончика носа – леди! И всё-таки, как целуются настоящие леди?!»
– Позвольте, выпить с Вами, господа – к ним подсел человек, долго сидевший до этого в отдалении – Выпьем за всех честных людей. За здоровье всех мечтателей и прожектёров!
Узнать его было невозможно, явно наигранный голос и накинутый на лицо капюшон плаща скрывали личность этого господина.
– Сударь, мы с приятелем хотели бы уединиться, мы так давно не виделись – Эмиль Сьюди спотыкался на каждом слове и руки его нервно дрожали.
– О, не беспокойтесь, я не помешаю Вашему уединению, а, может быть даже напротив – неизвестный чуть приоткрыл лицо, так, что оно стало видно двум его собеседникам – Так выпьем же, господа за всех мечтателей, за всех безумцев, что как мотыльки, сами летят на пламя.
– И за феечек, что вьются вокруг них – подхватил Тред Крий.
– За феечек! – человек в плаще расхохотался – это же за какую из них? За куколку блондиночку или за холодную шатенку, а эта милая рыженькая, о, она так хороша. А может, Вы так увлечённо мыслите о брюнеточке, учтите, если всё пойдёт гладко, получите даже её.
– Да, но мотылёк, что оберегает её слишком уж нахален.
– И что с того, такие дерзкие мотыльки всегда впереди, они первые опаляют свои нежные крылышки, а мы наслаждаемся их пламенем, сколько это возможно. У этих мечтателей одна особенность, они хорошо горят, пылко так, страстно, порою, пока она горят, даже свершается нечто невозможное. Никто не может, а они могут. А как только мы выжмем всё из них всё, то тут наступает пора избавиться от ненужного материала.
Эмиль Сьюди брезгливо поморщился, а Тред Крий зло оскалился после таких слов незнакомца. Однако после этого тон таинственного человека стал серьёзнее и жёстче:
– Однако оставим эту забавную ботанику, пусть ею занимается Институт Невероятных Чудес, так, кажется, они себя называют. Что же, это дело в их компетенции, это всё на что способны наши романтики. Выждем время, пусть покажут себя во всей красе. Никаких глупостей, господа, особенно это относится к Вам, Тред, не вздумайте ухлёстывать за госпожой Ф. . Зарубите себе на носу, её муж – это безудержный мечтатель, но он вспыльчив, пылок, и к тому же по уши в неё влюблён. Кстати, насколько мне известно, этот молодой человек имеет не только острый язык, но и острую шпагу. Не ссорьтесь с ними, пока… Пусть всё идёт своим чередом, но всё-таки мне бы хотелось, чтобы Вы вошли в доверие к этим господам. Займитесь этим, господин Сьюди.
– Но я не могу, едва ли они забыли, что я был тогда с Милюзеттой Фейрфак.
– Уже Милюзеттой Аренс.
Лица его собеседников исказились неподдельным удивлением.
– Я знаю точно, что говорю. Тальф Аренс жив и женился на Милюзетте, кроме меня это знаю ещё Милидия и должно быть Председатель Совета Волшебников.
