- Отнять у меня галантерею,- скромно ответил дои Рафо.
- И чем кончилось дело, Грисельда?
- Ничем, но могла завязаться драка, потому что приезжий полез на них с ножом. Ужас! Мы так кричали!.. Проходи в дом, - прибавила хозяйка, бледная, дрожащая,- и пока согреют кофе, вынеси свой гамак на террасу: в комнате со мной спит сеньора.
- Ничего не придумывайте, мы с Алисией уйдем под навес,- произнес я, выходя на террасу.
- Вы здесь не хозяин, - ответила Грисельда, - Познакомьтесь, это мой муж.
- Ваш покорный слуга, - отвечал тот, обнимая меня. - Можете на меня положиться. Для меня достаточно, что вы друг дона Рафаэля.
- А если бы ты видел, с какой он женщиной приехал! Румяная, как мерей! 1 [1 Мерей -тропический грушевидный плод.] А руки - только шелк кроить. Она научит меня всем модам.
- Можете распоряжаться вашими новыми слугами, - повторил Франко.
Он был худ и бледен, среднего роста, немного выше меня. Его фамилия соответствовала его характеру 2; [2 Франко - по-испански откровенный.] лицо и слова его были, впрочем, не так красноречивы, как сердце. Благородные черты лица, правильное произношение и манера подавать руку указывали на хорошее воспитание и обличали в нем человека, не выросшего в пампе, а пришедшего в нее.
- Вы уроженец Антиокии?
- Да, сеньор. Я некоторое время учился в Боготе, поступил потом в армию; меня назначили в гарнизон Арауки, но я дезертировал после ссоры с капитаном. Оттуда я и приехал с Грисельдой, расчистил усадьбу и теперь не оставлю это ранчо ни за что на свете. - И он повторил: - Ни за что на свете!
Грисельда сделала кислую гримасу, но промолчала. Под предлогом, что ей нужно одеться, - она выбежала встречать мужа полураздетой, - она ушла к себе, загораживая ладонью колеблющийся огонек свечи.
Больше она не возвращалась.
А тем временем старая Тьяна разожгла сложенный из трех камней очаг, над которым висел на проволоке котел. В теплом мерцании света мы сели в кружок на корни бамбука и черепа кайманов, служившие сиденьями. Приехавший с Франко мулат дружелюбно оглядывал меня, положив на голые колени двустволку. Одежда на нем промокла, он засучил штаны и выжимал из них воду на мускулистые икры. Звали его Антонио Корреа. Это был сын Себастьяны; спина мулата была так широка и так крепка была его грудь, что он походил на туземного идола.
- Мама,- сказал он, почесывая голову, - какой это смутьян распустил в поместье у Субьеты слух насчет товаров дона Рафо?
- В этом ничего нет худого. Без рекламы - плохая торговля.
- Да, но зачем он ездил туда ночью, когда приехали гости?
- Я почем знаю! Наверно, нинья Грисельда посылала.
На этот раз Франко сделал гримасу. После короткого молчания он спросил:
- А сколько раз сюда приезжал Баррера, мулатка?
- Я не считала. Мое дело - кухня.
Выпив кофе и осведомившись у дона Рафо о наших дорожных приключениях, Франко спросил Себастьяну, возвращаясь к своим обычным домашним заботам:
- А что делают Мигель и Хесус? Свиней в хлев загнали? Ворота у корралей починили? Сколько коров дают молоко?
- Только две с большими телятами. Остальных нинья Грисельда распорядилась выпустить: уже появились москиты и насмерть заедают телят.
- А где же эти лодыри?
- У Мигеля жар. Не знаю, чем и лечить его: я сорвала пять верхних листьев боррахи 1, [1 Борраха - огуречная трава.] - если снизу срывать, от них тошнит. Сварила настой, а Мигель не пьет. Он собирается уехать на каучуковые разработки. Все играет в карты с Хесусом, а этот тоже только и думает, как бы уйти!
- Так пусть убираются сию же минуту в лодке Субьеты и больше не возвращаются. Я не потерплю у себя на ранчо ни сплетников, ни соглядатаев. Пойди в каней 2 [2 Каней - большая хижина без стен, с крышей из пальмовых листьев.] и скажи, что я их рассчитал и что ни они мне ничего не должны, ни я им.
Когда Себастьяна вышла, дон Рафаэль осведомился о положении дел в поместье Субьеты:
- Правда, что у него дела совсем плохи?
- Да, Баррера все перевернул вверх дном,- ни тени того, что было прежде. Жить там стало немыслимо. Лучше б уж сразу сожгли усадьбу.
Потом Фидель рассказал, что все работы в Ато Гранде прекратились: вакеро, собираясь группами в назначенном месте в степи, покупают тайком спирт у агентов Барреры и пьянствуют. Напившись, одни сами лезут на рога быкам, и те убивают их, другие, пытаясь повалить быка, запутываются в аркане и получают смертельные раны, остальные продолжают бражничать с Кларитой или загоняют верховых лошадей, устраивая скачки и делая ставки на наездников. И нет никого, кто бы навел порядок и вернул все в прежний вид. В расчете на близкий отъезд на каучуковые разработки, никто не желает ничего делать и уже считает себя богачом. Вместо объезженных лошадей остались одни неуки, вместо вакеро-гуляки, а хозяин поместья, старик Субьета, пьяница и подагрик, знать ничего не хочет и валяется в гамаке. Баррера обыгрывает его в кости, Кларита спаивает его, а пеоны вербовщика режут по пяти голов скота в день, бракуя тех, которые при свежевании оказываются слишком тощими.
И в довершение всего индейцы с берегов Гуанапало, истребляющие сотни голов скота своими стрелами, захватили ранчо Атико, увели женщин и перебили мужчин. Хорошо еще, что степной пожар преградила река, но зарево на другом берегу полыхало еще много ночей.
- А что вы думаете делать со своим ранчо? - спросил я Фиделя.
- Оборонять его! Десять порядочных всадников с ружьями, и в живых не останется ни одного индейца.
В этот момент вернулась Себастьяна.
- Они уезжают.
- Как бы они не прихватили мою гитару, мама!
- А передать ничего не надо?
- Пусть передадут старому Субьете, чтобы не ждал меня; я буду пасти его скот, если он даст мне хороших вакеро.
Мы вышли во двор следом за мулаткой. Ночь была темная; начало накрапывать. Франко провел нас в залу и растянулся на гамаке. Отчалившие от берега Мигель и Хесус запели дуэтом:
Сердце, неуком не будь;
Научись быть кротким с милой,
Если любит - полюби,
А не любит - не насилуй.
Удары весел по воде и шум внезапно усилившегося дождя заглушили звуки песни.
Спалось мне плохо. Заснуть я смог лишь после первых петухов. Мне снилось, что Алисия идет одна унылой степью, направляясь в зловещее место, где ее ждет какой-то человек, возможно Баррера. Прячась в траве, я крадусь за ней с двустволкой наперевес, но каждый раз, когда я навожу ружье на обольстителя, оно превращается в моих руках в застывшую, холодную змею. Дон Рафо машет шляпой из-за ограды корраля и кричит: "Вернись! Все равно дела не поправишь!"