На каучуковые плантации приехал французский исследователь и натуралист. Его повергли в ужас рабские условия жизни на разработках, преступления, позорящие человеческий род. Ученый послал сообщения в Лондон, Париж, пожаловался хозяевам плантаций. Но все кончилось тем, что "несчастный ученый так и сгинул в сельве". Когда однажды на разработки попала газета, разоблачавшая преступления предпринимателей, то "тому, кто читал, зашили веки волокнами пальмы кумаре, а остальным залили уши расплавленным воском".

Перед читателем проходит целый ряд авантюристов и проходимцев-претендентов в местные диктаторы. Это - полковник Фунес, агенты которого грабят каучук и охотятся на индейцев, это - бывший каторжник по прозвищу Кайенец, это пьяница "генерал" Вакарес и другие. Ривера разоблачает официальные власти, действующие по указке монополий. Тут и губернаторы, беспошлинно торгующие каучуком, тут и инспекторы, делающие вид, что они не замечают бесчинств и произвола на плантациях. Венцом беззаконий является ночь "длинных ножей", устроенная полковником Фунесом. В его лице автор воссоздает обобщающий образ рабовладельца, кандидата в латиноамериканские диктаторы: "Фунес - это система, нравственное уродство, жажда золота, отвратительная зависть. Таких фунесов много, хотя это роковое имя носит один только человек".

В романе с большим художественным мастерством изображаются картины природы, обычаев и быта народов Латинской Америки. В книге много индейских легенд, например, поучительная и любопытная легенда об индианке Мапирипане жрице тишины, хранительнице родников и лагун. Оставляет исключительное впечатление описание урагана в степи. Навсегда запоминается картина того, как молодой ловкий юноша мулат Корреа объезжает дикого скакуна, или описание ловли быков.

Писатель скупо, но образно и метко говорит о бесправном положении женщины в Латинской Америке. Вот судьба белой женщины Клариты: "В эти края завез меня венесуэльский полковник Инфанте... Меня разыграли в карты, как вещь, и я досталась некоему Пуэнтесу..." А вот судьба молодых индианок-детей рабочих на плантациях: "Не достигнув десяти лет, они прикованы к постели, как к ложу пыток, и, искалеченные хозяевами-насильниками растут болезненными, молчаливыми, пока не почувствуют с ужасом, что стали матерями, не понимая, что такое материнство".

Но терпению народов приходит конец. Миллионы тружеников Латинской Америки поднимаются на борьбу за демократические права, за свою национальную независимость. В первых рядах борцов за мир, за свободу идут прогрессивные писатели Латинской Америки - Пабло Неруда, Жоржи Амаду, Бальдомеро Санин Кано, Николае Гильен, Альфредо Варела и многие, многие другие. И среди произведений латиноамериканской литературы, изобличающих преступления эксплуататоров, почетное место занимает "Пучина" Хосе Эустасио Риверы, зовущая к борьбе против рабства и социального гнета.

С. ГОНИОНСКИЙ

ПУЧИНА

ПРОЛОГ

Господин министр!

По Вашему желанию я подготовил к печати рукопись Артуро Ковы, пересланную в Ваше ведомство Колумбийским консулом в Манаос.

Я сохранил стиль и даже неправильности языка автора, отметив лишь самые характерные провинциализмы.

Не знаю, каково будет Ваше мнение, но я считаю, что эту книгу не следовало бы выпускать в свет прежде, чем будут получены дальнейшие сведения о судьбе колумбийских каучеро на Рио-Негро (Гуайниа); если Вы решите иначе, прошу Вас взять на себя труд своевременно сообщить мне все данные, которые Вы получите, чтобы я мог приложить их в качестве эпилога.

Ваш покорный слуга

Хосе Эустасио Ривера.

Те, кто думал одно время, что мой талант засияет с необычайной силой, как ореол моей молодости, те, кто забыл обо мне, лишь только судьба повернулась ко мне спиной, те, кто, вспоминая обо мне иногда, думает о моей неудаче и задает себе вопрос, почему я не стал тем, чем мог стать,- знайте, что неумолимый рок вырвал меня из недолговечного благополучия и забросил в пампу, чтобы я скитался там бродягой, подобно ветру, и, как ветер, бесследно исчез, не оставив после себя ничего, кроме шума и опустошения.

(Отрывок из письма Артуро Ковы.)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Прежде чем во мне заговорила страсть к женщине, я поставил свое сердце на карту, и оно досталось Жестокости. Я не ведал ни упоительных наслаждений, ни сентиментальных признаний, ни тревоги робких взглядов. Мне чужды были любовные вздохи, - в любви я был всегда властелином, и губы мои не знали пощады. Но все же я стремился обладать божественным даром идеальной любви, которая бы духовно зажгла меня так, что душа моя осветила бы тело, как огонь освещает питающий его костер.

Когда глаза Алисии принесли мне несчастье, я уже отказался от надежды изведать чистую любовь. Напрасно руки мои, уставшие от свободы, тянулись ко многим женщинам, вымаливая для себя цепь. Никто не угадывал моей страстной мечты. Сердце мое продолжало молчать.

Победа была легкой: Алисия сдалась без колебаний, в надежде на любовь, которую во мне искала. Даже в те дни, когда ее родители, с благословения священника, замышляли выдать ее замуж и рассчитывали принудить меня силой отказаться от нее, она не думала о браке со мной. Она выдала мне их коварные планы. "Я умру одна, - говорила она, - мое несчастье станет помехой на твоем жизненном пути".

Затем, когда Алисию выгнали из родительского дома и судья объявил моему адвокату, что сгноит меня в тюрьме, я со всей решимостью сказал ей однажды ночью в ее тайном пристанище: "Разве я могу бросить тебя? Бежим! Раздели мою судьбу, но дай мне любовь!"

И мы бежали...

Этой ночью, первой ночью в Касанаре 1[1 Касанаре - степь в восточной Колумбии.], я поверил свои мысли бессоннице.

Сквозь сетку от москитов я видел, как мерцают звезды на беспредельном небе. Листья пальм, давшие нам убежище, шелестели все тише и тише. Бесконечная тишина колыхалась вокруг, окрашивая синевой прозрачный воздух. Рядом с моим гамаком на узкой походной кровати спала Алисия, неровно дыша.

Обуреваемый печалью, я предался самым черным мыслям. Что сделал ты со своей судьбой? Что сделал ты с этой девушкой, которую принес в жертву твоей страсти? С мечтами о славе, стремлением к успеху, с первыми проблесками известности? Безумец! Петля, привязывающая тебя к женщинам, душит тебя. Из ребяческой гордости ты сознательно обманул себя, приписав этой девочке то, чего никогда не находил в других, зная заранее, что идеал недостижим: его носят в себе. Какая цена после того, как удовлетворена прихоть, телу, которое так дорого тебе досталось? Душа Алисии никогда тебе не принадлежала, и, хотя сейчас ты ощущаешь ее тепло, чувствуешь ее дыхание у своего плеча, духовно ты так же далек от нее, как от этого безмолвного созвездия, скрывающегося за горизонтом.