Внезапно Рамиро с исказившимся от ужаса лицом бросился бежать, крича во все горло:
- Кайенец! Кайенец!
Я еще до сих пор дрожу при воспоминании об этом коренастом рыжем человеке с багровой лысиной и висячими усами. Схватив за горло "генерала" Вакареса, он швырнул его в пыль и приказал повесить за ноги и развести под ним костер.
- Чегт побеги! Чегт побеги! - рычал он, картавя. - Газве я не пгиказал поставить заставы на погогах? Кто отпгавил в Бгазилию лодку?
Палачи приступили к пытке, а Кайенец, сорвав с мадонны широкополую шляпу, крикнул:
- Кокотка! Долой шляпу! Что ты здесь делаешь? Я же доказал тебе, что ничего не должен! Где у тебя укгаденный каучук?
Мадонна указывала на меня. Наглый корсиканец подошел ко мне.
- Бандит! Пгодолжаешь бунтовать гомего? Встать! Куда ты девал своих товагищей?
Я хотел подняться, но опухшая нога помешала мне это сделать. Кайенец стал топтать меня и хлестать плеткой, обзывая вором, сообщником индейца Фунеса. Он бил меня, пока я не потерял сознания.
Когда я пришел в себя, я узнал, что Кайенец отправился на склад. За это время пеоны наводнили двор, куда пригнали пленных индейцев; руки их были туго затянуты веревками, под которыми копошились черви. Между пеонами слонялся Пройдоха Лесмес; он торопил надсмотрщиков, отбиравших туземцев, чтобы распределить их по партиям. Глухой шум стоял во дворе. Вдруг я увидел, как из толпы вытащили Пипу; у него были связаны руки. Пипу привели по распоряжению Лесмеса, чтобы он опознал меня. Негодяй приблизился ко мне и, прикасаясь грязной ногой к моей груди, завопил:
- Это шпион из Сан-Фернандо!
- А ты, ублюдок, - ответил ему рослый каучеро, шедший за ним по пятам, ты Искорка с "Водопадов", ты царапинами убивал десятки индейцев и не раз бил меня плетью. Покажи-ка мне твои когти!
Схватив Пипу за веревку, он поволок его по земле, а потом одним яростным ударом мачете отрубил ему связанные кисти рук и подбросил в воздух побелевший, окровавленный обрубок. Гомеро одобрительно загоготали. Пипа, совершенно очумевший от боли, ползал по земле, словно разыскивая свои руки. Он тряс над головой култышками, из которых била кровь, как из водометов страшного по своей фантастике сада. Кровавые брызги обагряли молодую поросль.
Стоило Кайенцу вновь появиться, и фактория точно вымерла.
- Колумбиец! Говоги, где багжа! Вегни мне укгаденный каучук! Выдай мне своих товагищей!
Когда меня положили в лодку, и мы, переплыв реку, добрались до баржи, я увидел в последний раз Рамиро Эстебанеса и мадонну Сораиду Айрам на утесе в бухте - плачущих, дрожащих, охваченных ужасом.
Грисельда, заметив меня в лодке, догадалась о том, что произошло, и вышла встретить нас на палубу баржи. Кайенца, казалось, охватило внезапное подозрение: выбивая трубку о подошву сапога, он приказал гребцам остановить курьяру близ баржи. Собаки яростно защищали сходни.
- Эй, Грисельда, - крикнул я, - привяжи этих псов, сеньор хозяин приехал осмотреть баржу.
- Объясни хозяину, что здесь одни только товары. Весь каучук припрятан в заводи. Если он прикажет, я покажу место.
Кайенец одним прыжком перескочил на нос баржи, и, как только туда перебрался и я, он приказал отчаливать.
- Сколько здесь людей? Где остальные?
- Хозяин, я здесь одна с тремя индейцами: двое сидят на веслах, один стоит у руля.
Тиран прокричал гребцам своего челнока:
- Эй, вы там! Вегнитесь в багаки и пгивезите носильщиков!
Между тем баржа продолжала спускаться вниз по течению. Грисельда что-то говорила Кайенцу, путаясь в объяснениях и не давая ему взглянуть на тюки с товарами. Там были спрятаны мои товарищи, кое-как прикрытые мешками; ноги их торчали наружу. По моему лицу струился холодный пот. Кайенец увидел Эли и Франко и, нагнувшись над ними, выхватил револьвер.
- Сеньор, - пробормотал я, - это двое гомеро, у них лихорадка...
Тиран наклонился, чтобы сорвать с них мешок, но Фидель обеими руками вцепился в револьвер, а Рыжий обхватил Кайенца за пояс. Я, собрав все свои силы, бросился им на помощь, но бывший каторжник, юркий как рыба, выскользнул из наших рук и кинулся в реку. Грисельда успела ударить его веслом по голове. Кайенец нырнул. Собаки поплыли на пузыри, показавшиеся на поверхности воды. С борта на Кайенца навели ружья. "Вот он, вот он, держится за руль!" Грянули несколько выстрелов. Кайенец поплыл по течению, притворившись мертвым; он быстро удалялся, и собаки не могли догнать его. "Вон он, вон он, не давайте ему набрать воздуха!" Мы яростно гребли; голова Кайенца, нырявшего, как утка, то исчезала, то появлялась там, где никто не ожидал ее видеть. Мартель и Доллар, громко лая, продолжали плыть по багровому следу. Вдруг мы увидели отвратительную картину: одна из собак буксировала труп Кайенца к берегу за конец кишки, разматывавшейся, как длинная, бесконечная лента.
Так умер этот чужестранец, этот захватчик, уничтожавший на границе моей родины леса, убивавший индейцев, порабощавший моих соотечественников!
В воскресенье мы достигли бразильского поселка Сан-Жуаким в устье Ваупеса, но нам не позволили причалить. Нас считают зачумленными, нас боятся, потому что мы голодны и можем разграбить съестные припасы. Мешая испанский язык с португальским, алькальд приказал нам покинуть гавань, а люди, столпившиеся на песчаном берегу - старики, женщины, дети,- грозили нам ружьями, палками, метлами: "Колумбийцев - вон! Колумбийцев - вон!" И они на все лады проклинали Барреру, завезшего на Рио-Негро губительную заразу.
В Сан-Габриель - этот поселок стоит на горном плато, откуда низвергается могучая река,- мы вынуждены были сойти на берег, так как плыть через пороги было опасно. Глава местной католической миссии, монсеньер Масса, благожелательно принял нас и предложил нам горючее, чтобы мы могли добраться до Умаритубы. Он сообщил мне весть, преисполнившую нас ликованием: дон Клементе давно уже проехал через этот пункт, и колумбийский консул прибудет к концу недели на пароходе "Инка", курсирующем между Манаос и Санта-Исабель.
Умаритуба! Умаритуба! Жуан Кастаньейра Фонтиш не только снабдил нас одеждой, пологами от москитов и провиантом, но и готовит нам курьяру для поездки на Ягуанари. Во вторник мы вновь поплывем по Рио-Негро, окрыленные надеждой, дрожа от нетерпения. После бери-бери нога моя отнялась и стала нечувствительной, словно она сделана из каучука. Но бодрость могучим пламенем снова засверкала в моих глазах. Если бы только знать, что сулит мне будущее!
