Доверяешь дыханье свое

  Только ей, только ей, только ей.

  Шепчешь, пот вытирая со лба:

  "Как-нибудь. Как-нибудь. Как-нибудь..."

  А по следу крадется судьба,

  Чтоб тебя невзначай не спугнуть.

  Я решил считать шаги. Вслух. Оказалось, что это очень страшно. Когда идешь один, в хищно клубящихся сумерках, лучше молчать. Молчать и вслушиваться, вслушиваться... Откуда этот шорох?! Что это за тень - вон там? Она движется... Ты должен слышать все, быть готовым ко всему. Ты должен...

  "Раз. Два. Три..." - начал считать я, и сердце глухо заухало в такт. "Четыре. Пять, Шесть." О, да у нас голос дрожит! Красота. Мы очень, очень смелые ребята. Мы считаем все громче, мы печатаем шаг, как римские легионеры - уверенно, спокойно. Расступитесь, тени! "Семь. Восемь. Девять". А как там у римских легионеров в штанишках? Не чувствуют ли они некую сомнительную влажность? Нет, не чувствуют пока? Ну и славно. "Десять. Одиннадцать. Двенадцать."

  В общем, я как-то втянулся.. Где-то в района ста девяноста впереди обозначилось нечто.

  Около двухсот пятидесяти подумалось, что я подхожу к какому-то поселку. Еще через сто - сто двадцать шагов стало ясно, куда я попал.

  Самострой. Кладбище убогих, давно заброшенных домиков.

  Много лет назад в никому не нужную, неплодородную почву посадили дощатых уродцев. Их любили. Их, можно сказать, принесли на себе - по досочке, по оторванной откуда-то фанерке, по украденному или подобранному где-то листу железа. Их растили, аккуратно прибивая свежепринесенное к притащенному ранее, аккуратно выпрямляли ржавые гвозди. Потом отходили в сторону, окидывали взглядом - хорошо!

  Рядом с домиками вырастали парники, сколоченные из ольховых стволов.

  Скупой на питательные вещества суглинок неохотно делился ими с кустами и цветочками. Местные сорняки тоже предъявляли претензии и по возможности душили новых поселенцев.

  Но люди были упрямы. Они победили. Точнее, им так казалось.

  А потом этих людей победили другие люди - или обстоятельства, что, в сущности, почти одно и то же.

  Брошенным домикам закрыли глаза, заколотив их шершавыми досками. А некоторым и глаза не стали закрывать - так бросили.

  Домики погоревали год, два и умерли.

  В одном из них мне предстояло какое-то время жить.

  Мило.

  - Пошел на фуй. - отчеканили сумерки. Голос был громкий, с хрипотцой.

  Я похолодел.

  Прямо поперек тропы лежало тело - вполне себе живое, только вдрыз пьяное. Тело всхрапнуло и не открывая глаз снова послало кого-то на фуй. Меня?

  Я замер.

  - Не хочешь на фуй? Как скажешь. Третий дом слева не занимать.

  Обойти тело не представлялось возможным, по обе стороны тропки дежурили хищные растительные твари с зазубренными листьями. Пришлось переступать.

  Так я познакомился с Полковником.

  Утро следующего дня просунулось в разбитое оконце халупы на самом краю самостроя. Нет, что вы, никакого "облюбовал"! Какое там - кривое, косое чудовище из неструганых досок, со щелями толщиной в палец. Зато единственное, в которое я смог попасть. Все предыдущие попытки, числом девять, потерпели неудачу. Двери не открывались, доски не отдирались,темнело, а с тропы периодически звучали месседжи одинакового содержания.

  Единственный перемещаемый предмет мебели - трехногий табурет - я использовал в качестве замка. Сам же сбросил рюкзак и плюхнулся на кучу волглого тряпья, предварительно ощупав ее на предмет острого и выступающего. Спал без снов - провалился и ушел на самое дно.

  **-** 20**

  Продолжаю...

  Хмурое утро явилось мне в обличье Полковника - собственно, это его голова осторожно просунулась в разбитое окно и не отрывала от меня своих подпухших глаз.

  - Рота, подъем! - гаркнула голова и весело осклабилась. - Сколько можно дрыхнуть-то? Давай открывай. Знакомиться будем. А то ведь я могу и в окно влезть.

  Черт возьми, он был прав! Об этом я как-то не подумал. С трудом выдернув ножку табурета из дверной ручки, я впустил гостя. Или хозяина?

  Ниже среднего роста. Сухощавый. Удлиненное лицо, нос с горбинкой, глубокие складки вокруг тонкогубого рта. Из тех, чей возраст после сорока определить почти невозможно. Брюнет, ни одного седого волоса. Кожа темноватая, как будто слегка прокопченная, под глазами мешки (а что вы хотели?!). На голый торс наброшен полковничий китель. Кстати, китель-то по фигуре! Похоже, свой, не краденый. Погоны, конечно, потускнели, орденские планки сняты (а ведь были - явные следы остались), но в целом - ничего себе. Очень даже.