Белые ночи уже ослабли и почти сдались, а черные еще не набрали достаточно сил. Истекло время исполнения одних обещаний, но еще не наступило время других.
У художника, который в тот вечер расписывал небо, было скверное настроение.
Помните такую детскую книжку "Что я видел"? Не помните - и ладно, помните - тоже ничего страшного. Итак,вот что я видел:
По обеим сторонам дороги на некотором отдалении - как бы деревья. То есть, настоящие деревья, но какие-то выморочные, лишние что ли. Впрочем, деревьям так не казалось - росли себе, то сгрудившись так, что между ними не было просвета, то разойдясь на пару метров,,подворовывали друг у друга воду и скудное пропитание. Из-за деревьев тот тут то там высовывались некие постройки. Они давно умерли, так и не осознав своего предназначения.
Деревья и все, что находилось за ними, были надежно защищены от посягательств. Обочины наглухо заросли живой, непроходимой стеной. Огромные листья с острыми вырезами, высокие, толстые стебли с мощными соцветиями - десятки тысяч безмолвных воинов образовали строй длиною в километры. Щиты сомкнуты, мечи наготове. Кто хочет рискнуть, кто посмеет не то чтобы пройти - приблизиться?
Еще метров сто вперед по асфальту, и мне нужно направо - вежливо сообщил навигатор. Спасибо, родной. Мне-то, положим, нужно, да кто же меня пропустит?
Я прошел эти сто метров, и строй расступился. Слава тебе, о Навигатор, знающий все окрестные тропки!
На самом деле, тропка оказалось не такой уж узкой, а когда-то была шире и даже носила, наверное, звание дороги. Omnia transeunt (выпендриваюсь).
По краям тропки высились два ряда все тех же растений-воинов. Щиты нависали над головой, некоторые почти касались меня.
Страшно? Это не то слово. Привычная, городская версия, страх-лайт, прицепилась ко мне еще в самом начале пути, благодарно ухмыльнулась сержанту, который ковырялся в моем рюкзаке, и удобно расположилась вдоль позвоночника.
Когда я садился в автобус, немедленно загрузилась свежая версия - та была какая-то колкая, жесткая и холодновато-скользкая.
Здесь же, на темной тропе, неспешно ползущей сквозь заросли, я испытал совершенно иное чувство. Как будто влили в меня холодный, густой и тошнотворный напиток, влили насильно и неожиданно. И он растекся по всему телу, добрался до каждой клеточки и наполнил ее тоскливой беспросветностью, медленным ядом, останавливающим любое живое движение.
Это я сейчас какие-то слова нахожу. Отбираю те, что покрасивее, поточнее. Пытаюсь понравиться. А тогда просто чуть не помер.
Не убивайте меня, дяденьки. Я вам все отдам: и "Доширак", и курево, и мобильник, и деньги - все, что есть, отдам. Хотите, буду по земле ползать, выть и умолять, хотите, еще что-нибудь хорошее или не очень для вас сделаю. Только не убивайте.
Слева возникла проплешина, а в ее центре - нечто недостроенное полутораэтажное. Черный зев входного проема, выеденные временем глазницы окон. Ишь ты, "выеденные временем"... Никто их не выедал - как бросили, так и осталось.
Здесь никто никогда не жил и даже не пытался. Человек пришел, разрыл, привез, высыпал, посуетился, поковырялся, плюнул и исчез.
Навигатор слабеющим, прерывающимся голосом предупредил меня, что до искомой точки осталось триста метров. Потом пропала сеть (странно, что она вообще столько продержалась). Зарядка была практически на нуле.
Все. Связь с внешним миром прервалась. Для него я исчез.
Этой ночью не видно ни зги.
В темноте каблуками стуча,
Ты идешь и считаешь шаги,
Чтоб хоть чей-нибудь голос звучал.
Стынут ветки, готовясь к зиме.
Тени щерят беззубые рты.
Кто бесстрашно шагает во тьме?
Это ты. Это ты. Это ты.
Негорящих ночных фонарей
Перезревшие гроздья висят.
Снежных мартов, гнилых ноябрей
Двадцать пять, сорок пять, пятьдесят...
Сединой по твоим волосам
Беспощадное время течет.
Как нелеп и смешон небесам
Этот счет, этот счет, этот счет!
Ухмыльнется беды полынья,
Содрогаясь до жадного дна -
Как безумна надежда твоя,
Как слаба и тщедушна она!
Но ты вряд ли оставишь ее,
Ибо сам с незапамятных дней
