- Слушаюсь. - проговорил он. - Слушаюсь, Светлейший.

  - Все. Поехали отсюда. Встреча с мятежной юностью откладывается. - на губах Коммодора появилась легкая усмешка, но Распорядитель знал, что такие усмешки не сулят ничего хорошего.

  ***

  "Черт их подери, они ведь меня и вправду любят",- Коммодор приветливо махал рукой из окна экипажа и улыбался. Махал и улыбался, улыбался и махал. Люди стояли по обеим сторонам улицы, умытые, празднично одетые, с флажками и цветами. Да, это тебе не Западная, которая до сих пор пахнет отбросами и мочой. Ничего, и до нее доберемся, и ее до блеска вылижем, чтоб ни следа от прежней мерзости не осталось. И всю Крепость - до последнего камешка - отмоем, чтобы ее башни отсверкивали на солнце золотом, чтобы... Ну, там разберемся, что еще. Любят они меня, это точно. Понятно, что не сами сюда пришли, Распорядитель подсуетился. Ну и что? Не сами так не сами, все равно любят. А почему? Потому что свой. Мясники, рыбники, горшечники, эти, как их, забыл - для всех свой. Говорю, что хотят слышать. Просто, без соплей, без надрыва. Могу отпустить что-нибудь погрубее, но в меру. Они любят, когда так. Ничего, дорогие вы мои, мы с вами еще горы свернем. Дайте только время. Ишь, пузан какой, краснощекий, цветы в руке. Красивые. Надо еще спросить потом, сколько на все это потратили, где достали, вокруг Крепости таких отродясь не росло. Потом спросим. Потом. Со всех спрошу. Сволочи.

  - Светлейший, к Вам Лицедей просится. Говорит, очень срочно. Уже давно за нами бежит, запыхался весь. Прикажете отпинать, вежливо проводить или как?

  Распорядитель весело улыбался, но Коммодор видел, что тому не до смеха. Сегодняшний отчет никто не отменял.

  - Остановите. Пусть войдет и садится. А ты погуляй пока. - отвернувшись, бросил Коммодор. Цепень немедленно испарился.

  Лицедей был уже стар, но гладок лицом и все еще красив. Когда он выходил на сцену - теперь уже совсем редко, но все же иногда выходил - публика восторженно замирала, а после спектакля его буквально заваливали цветами. В его мягкой, осторожной походке, в густом, обволакивающем, как будто мурлыкающем, голосе было что-то невыразимо притягательное. Коммодор сам когда-то бросал к его ногам огромные букеты и отчаянно аплодировал. Впрочем, тогда и Коммодор еще не появился, а был просто худощавый, невысокий молодой человек, с трудом отмывшийся от вони Западной улицы. Лицедей его не замечал, с дежурной улыбкой подбирал его букеты и так же дежурно кланялся, глядя куда-то поверх. Но это было давно. В другой жизни.

  - Ну, как театр, как здоровье? - ласково спросил Коммодор, когда Лицедей наконец устроился на сиденье и немного отдышался. Лицо его покраснело, ко лбу прилипло несколько мокрых седых волосков. Совершенно седых - машинально отметил Коммодор. Да уж, сколько волосы ни крась, а старость не спрячешь. Смешно, честное слово.

  - Все хорошо, Светлейший. - Лицедей запыхался, но его мягкий, вкрадчивый голос звучал уверенно. - Я бы даже сказал, замечательно. Театр процветает, труппа просила передать Вам нашу огромную благодарность. Имею честь пригласить на премьеру - ровно через неделю.

  - Премьера? - оживился Коммодор. - Это замечательно. Давно не был. Искренне благодарю. Что за спектакль, кто автор пьесы?

  - О, это будет нечто невероятное. "У Западной стены" - автор молодой, но очень, очень талантлив. Эту пьесу все театры с руками бы оторвали, но я... Я приложил все усилия, все остатки своего обаяния - тут Лицедей лукаво улыбнулся. - И я ее заполучил!

  - У Западной стены... О чем это?

  Лицедей кротко вздохнул и опустил глаза.

  - Мне бы не хотелось рассказывать заранее. Но если в общих чертах, то она об одном юноше из самых низов. Знаете, там все будет так натурально, без прикрас, без пафоса. Как Вы любите...

  - Ясно. - кивнул Коммодор. - Я же просил...

  - Да, да, конечно - Лицедей подался вперед, пытаясь заглянуть Коммодору в глаза. - Но я не мог отказаться от этой пьесы. Это талантливо. Это... Это гениально. Можете мне поверить, у меня очень большой опыт. Публика будет в восторге. Я Вам больше скажу, Светлейший. Об этом спектакле пойдет молва. Далеко за пределы Крепости. У меня нюх на такие дела.

  "Нюх у тебя всегда был что надо, - подумал Коммодор. - Не хуже моего."

  - Ладно, пусть. Но ведь ты же не за тем бежал следом, чтобы пригласить меня на премьеру, так? Кстати, приду. Ну?.

  Великий актер исчез. Перед Коммодором сидел испуганный, вспотевший старик с бегающими глазами. Или это еще одна роль? - усмехнулся про себя Коммодор.

  - Светлейший, мой внучатый племянник... Он очень молод, совсем глуп, я ему сто раз говорил. Его... Его в Башню отвезли. Вчера.

  - В Башню? - Коммодор изогнул брови. - Это серьезно. У нас просто так в Башню не возят, ты знаешь. Синюю повязку надел, дурачок?

  - Да что Вы, Светлейший, - захлебнулся Лицедей. - Что Вы! Как можно? Мой племянник и синюю повязку?! Нет. Нет! Там другое...Но взяли за это. Клянусь жизнью, театром моим клянусь - не понимаю, откуда она у него взялась, он Ваш преданнейший поклонник!

  - Это у тебя поклонники, - усмехнулся Коммодор. - Те, что цветы охапками тащат. Значит, все-таки за повязку взяли? Плохо. Очень плохо. Но я-то что могу сделать?

  Лицедей шмыгнул носом и вдруг заплакал.

  - Кроме Вас ни на кого надежды нет. Я и к Распорядителю ходил, просил, в ногах валялся. Ну ведь не виноват парнишка ни в чем, зачем же его так?

  - Тихо, тихо, ты что плачешь-то? Стыдись. Ладно, я подумаю. Но смотри, если все-таки в повязке дело... Смотри! А ну, сидеть! - вдруг рявкнул Коммодор, заметив, что Лицедей вот-вот сползет с сидения и рухнет перед ним на колени. - Тут тебе не театр. На, утрись лучше.