– Очень хочу, айя, – безо вежливых виляний согласился мальчик.

Ну конечно, чтобы здоровый мальчишка в этом возрасте и на свежем воздухе не хотел есть! А тут ещё и волк. А воздух в этих горах чудесный, свежий и вкусный, и аппетит от него разгорается зверский… волчий, вот именно.

Катя соорудила из хлеба, сыра и мяса по солидному бутерброду – ах, сюда бы ещё помидоров! – и вернулась к Миху.

– Руки мыть будешь?

Тот только заулыбался, отложил работу, с поклоном взял угощение и сразу впился в него зубами. Катя тоже принялась есть. Между делом спросила:

– Ты видел сегодня айта Данира, Мих? Он к вам приходил, да?

– А как же, – закивал тот. – До свету ещё.

– Ну да. Распоряжения оставить. Как бы он в волчьем облике это делал?

– Да обычно, – удивился Мих. – У нас по-волчьи все почти понимают. Чтобы нормально поговорить – это мало кто, а поймут – запросто. Чтобы поговорить, лучше перекинуться в волка, конечно. У волков ведь глотка другая. Но все равно можно.

Не то чтобы Катя удивилась – она ведь слышала уже эти «разговоры» с волками. Но уточнила:

– И что, обо всём поговорить можно? Совершенно обо всем?

– Почти, – кивнул мальчик. – Что-то далекое от волчьей жизни сложно объяснять. Математику – очень сложно. Грамматику – почти невозможно. Географию – можно, но исподволь. А про лес, и как охотиться, и где дичь, и где что растёт, куда идти, где встречаться – это запросто, волчий язык для этого и есть. Дикие волки об этом обычно и говорят.

Катя не ожидала услышать про математику и грамматику, поэтому закашлялась и помолчала, осознавая.

– И что, простые волки всё время разговаривают?

– Конечно, – Мих засмеялся над её удивлением. – Они умные. Некоторые вещи, которые им привычные, делают так же хорошо, как люди. Когда вместе загоняют оленя или кабана, например. А чаще они как дети, лет пяти или шести. Но есть и умнее, это точно. Вот брат Хорт – он очень умный.

– Понятно. Правда, эти дети могут нас съесть, случайно, да?

– Нас? – мальчик удивлённо распахнул глаза. – Нет, не могут. Только не здесь. И не нас. Если только людей, и по их же глупости, и не здесь, не в Веллекалене!

– Ладно, я что-то не то сказала, – поспешно признала Катя. – А ты сам обращаться можешь, Мих?

– А как же! – он важно кивнул. – А вы так мало знаете про волков, айя Катерина?

– Очень мало, Мих. Ты в любое время можешь превращаться? Хоть днем, хоть ночью?

– Конечно. Все так могут, кто двуличный, конечно.

– А если полная луна?

– И что? Когда луна – светло, но я в волчьем лике и без неё хорошо вижу. А, вы про Лунный праздник? Да, это здорово. Все обращаются. А сама луна ни при чём, айя Катерина.

– Понятно, – вздохнула Катя.

Кажется, важный миф про оборотней из её мира рассыпался.

– Айта Данира жаль, ему так мешает, наверное, что приходится днем быть волком, – сказал Мих рассудительно. – Когда с людьми говорить, то в человечьем лике проще. А волков он вчера собирал, на поляне за Маншем. Не всех, только близких. Скоро, дед сказал, соберет всех. Дед сказал, что айт Северин не станет прятаться, не сдаст свои земли. Айя, вы тоже так думаете?

– Да, думаю, – согласилась Катя.

Её сердце сжалось: кажется, Данир собирается взять на себя слишком много. И кто знает, по силам ли ему это? Он ведь много лет провел не просто на чужбине, а в другом мире и в личине волка! Какое там счастье длиной в два месяца…

– Вы меня обо всем спрашивайте, айя Катерина, – великодушно предложил мальчик. – И про волков, и всё что хотите. Я буду рассказывать, я ведь всё знаю.

– Спасибо, Мих! – Катя обрадовалась. – Так и буду делать!

Кажется, волчонка забыли научить, чего ей нельзя говорить, и этим грешно было не воспользоваться!

– А айт Данир скоро уйдёт, да? – опустив голову, спросил мальчик.

– Не знаю, – осторожно ответила Катя. – Он сам решит. А с чего ты взял, что он уйдёт?

– Дед сказал. Что срок айта Данира истекает, ему недолго осталось жить в нашем мире. Он должен будет опять уйти в мир без магии, там он сможет жить, и долго. Со временем, может, и найдётся способ снять заклятье! Он потому и прожил так долго, что его догадались оправить в мир без магии!

– А вот и вода! – прозвенел над дорожкой голос Турей. – Как вы, айя Катерина? Всё в порядке?

– В полном, – Катя встала, благодарно улыбнувшись Миху и хотела перехватить у Турей ведерко, но та не дала, сама занесла в дом.

Она это уже знала. В их мире магические часы, отсчитывающие срок «проклятой» жизни Данира, останавливались. Но он мог находиться лишь в одной своей ипостаси – в волчьей. Значит, через два месяца Даниру снова придётся прятаться от проклятья там, где нет магии? Опять жить где-нибудь в волчьей шкуре? Ужасно.

– Великая Мать вам в помощь, айя Катерина! Пышного и сладкого хлеба к радостной жизни!

Помогать Турей не стала, только махала руками, когда Катя попробовала выспрашивать, чего и сколько класть в тесто. Ну глупо же – какой тут сладкий хлеб, если его готовят впервые в жизни? И какая радостная жизнь, при таком-то раскладе?!

Но тесто она замесила, мягкое, в меру упругое и податливое – такое, как надо. Получилось. Мука, подогретая в чайнике вода, закваска, соль и немного мёда. Растительного масла не нашлось – ну и пусть.

Она прикрыла кадушку льняной тряпкой, которая нашлась в сундуке. Турей уже успела приготовить кашу с мясом и овощами и закончила трудиться над платьем, Мих с гордым видом и церемонным поклоном вручил Кате мягкие башмачки на кожаной подошве, которые сели на ноги просто удивительно хорошо. Катя настояла, чтобы они поужинали все вместе – к смущению Турей и удовольствию Миха, тем более что каши получилось на семерых. Уже вечерело, а тесто увеличилось в объеме.

– Турей, как печь хлеб? В какой посуде?

– Это вам виднее, айя.

– Турей, ну пожалуйста. Мне надо дождаться, пока прогорят все угли, и выгрести их?

– Да. Сначала совком, потом метелкой. Вот, за печкой, – она показала. – А потом как знаете, айя. Я кладу на под, – всё-таки снизошла она до пояснений.

– На под – значит, прямо на дно печи?

– Ну да. Радостной вам ночи, айя!

Радостной ночи, серьезно? Вот сгорит до углей это тесто – и останется только радоваться. Рассказала бы Турей нормально про технологию – возможно, получилось бы. Но раз она решила вредничать, пусть будет как будет.

Прогоревшие угли точно надо из печи убрать. Катя и убрала, выгребая их совком в глиняную посудину, которую тоже обнаружила за печкой. Обожгла руку, просыпав на неё угольки – потому что было неудобным всё, и посудина, и совок, не говоря уже о печке. Не сильно обожглась, но всё равно было больно, и это не добавило настроения.

Она замотала руку мокрой тряпкой и вымела метёлкой горячий под печи. Захотелось посидеть у порога и поплакать. Как её угораздило угодить в это дивное место?!

– Моя, ты что делаешь?

Она резко обернулась. Данир смотрел на неё, стоя у двери. И он ещё спрашивает!

– Мы тут весь день выполняем твои распоряжения, дорогой, – отчиталась она не без сарказма.

– И что же я такого распорядился? – он подошёл, обнял её, прижал к себе. – Ты злишься. Что случилось?

– Данир, я не умею печь хлеб!

– Турей разве не принесла хлеба?..

– И я не пойду ни в какой храм! Хочу в душ и спать!

Это она капризничала, конечно. Но в храм действительно не хотелось. А в душ – очень.

– Я и не собирался в храм, – ответил Данир удивлённо. – То есть не сегодня. Ты решила хлеб печь? А, я понял, – и он вдруг расхохотался, – ну Турей…

– Что? – она дернулась и повернулась к нему, оставаясь в его объятиях, потому что он не выпустил. – Ты не собирался в храм? Тогда зачем мы тут возились?..

– Что это у тебя? – одной рукой он аккуратно снял повязку. – Обожглась? – и прижал ожог к губам, потом прошелся по нему языком.

В самый первый момент стрельнуло болью, но боль быстро прошла почти совсем.

– Лучше? Зализывать раны лучше в волчьем лике, конечно.