Ход моих мыслей сбился. Записи выводить, не имея бумаги, на чём-то с грехом пополам ещё можно, предположим, на картонках от коробок. А микроскоп где взять? Он является неотъемлемой частью научно-исследовательских работ. Это остановка научной деятельности и неполучение научных результатов”. Как же без микроскопа? Кому мне посвятить свои исследования? Как проявить талант исследователя в способности видеть и формулировать новые проблемы и достижения? Наука многого не знает, все познать наука не в состоянии в силу бесконечности свойств окружающего мира, и я хочу внести свой вклад в неё и предложить новые пути её развития. На острове много новых фактов, которые явно не укладываются в рамки прежних теоретических представлений. Если не описать их сегодня, сейчас, здание науки разрушится!
У меня опустились руки.
А пока все наблюдения приходилось держать в голове. Голова была моим рабочим столом, на котором мысленно громоздились микроскопы, термометры и барометры, а в центре красовался в коленкоровой обложке журнал с авторучкой.
Но было не до приборов в условиях чужого дома и примитивно отвратительных нравов на острове. Как говорится: когда пушки стреляют, музы молчат.
Я часто выходил на берег моря, жадно вдыхал запах бархатно-звездной ночи, мой взор обращался в небо на молочной спелости серп луны и дальше я возносился мыслями в северное полушарие. “Что меня ждет в будущем? Может ли чужбина доставлять радость, даже если психологически настроить себя должным образом в оптимистичной перспективе? Возможно ли возвращение на родину?” Эти вопросы волновали меня всегда и больше были обращены к жене Рае: как жить дальше, как жить так, чтобы не отсечь прекрасное прошлое и не думать ни о чём, кроме волнительного мига будущей встречи? Ужасное состояние, о котором нельзя ни с кем поговорить, ни с кем поделиться, даже со всё понимающим, преисполненным сострадания Хуаном, у которого родина тоже была не здесь на острове Кали-Кали. И в этом мы были неразделимы, понимая, безнадежность можно только усилить и усугубить, если предаваться безутешному горю. Или безнадежность скрасить, что я посчитал приемлемым.
Еще нельзя останавливаться на полпути, что свело бы на “нет” достигнутые успехи. Закрепить их – вот очередная задача.
И я всё делал для этого.
Встречный обмен идет живо и бесперебойно по курсу: двадцать кокосов – один воздушный шар плюс набор из иголок, ниток и пуговиц. Соотношение здесь приемлемое, диктуемое внутренними законами рынка, с обоюдного согласия сторон, хотя на родине за двадцать воздушных шаров мне не дали бы ни одного кокоса2. Наборы шли по десять кокосов. В общем, гуманитарка пользовалась спросом не так себе, а хорошо.
В течение следующих месяцев я продолжал быть объектом всеобщего поклонения. Мне нравилось быть в роли сына моря, хотя туземцы этого не до конца понимали. Для них не существовало большего корабля, который придет за мной, чем их пирога. Они не воспринимали понятий, что есть географические точки на земле, где живут в мегаполисах скученными массами сразу по несколько миллионов человек – больше чем их племя.
Мой постоянно растущий авторитет пробудил зависть и раздражение в шамане, до этого имевшего неограниченное влияние на суеверных туземцев. Только благодаря хитрости и вероломству, он ещё пользовался всеобщим уважением, хотя в прошлом, сильно испытывая голод (это, живя среди роскошной растительности и многообразия пищи!), съел одну из своих жен, затем другую, без тени смущения и сожаления. Я у него встал поперек дороги, и он всё больше продолжал строить козни, поклявшись костями своих предков уничтожить меня. Как я позднее узнал откуда ноги растут, он успел настроить против меня, обвиняя в высокомерии и зазнайстве, большинство туземцев, утверждая, что я навлекаю на их племя различные беды. Теперь мне приходилось пожинать плоды его антирекламы. Я вкусил в полной мере, что на этом острове многие туземцы очень даже злы на меня. Их угрюмый вид и нежелание со мной разговаривать доказывали, как нелегко будет преодолеть недоверие, что на это потребуется немало времени, терпения, воли и такта в обращении с ними с моей стороны.
Я подолгу не выходил из хижины, предпочитая не обращать на интриги шамана никакого внимания, и не опровергая его несправедливых обвинений.
Прошло много дней, пока я, наконец, не разгадал истинные намерения Ка-ра-и-ба-ги, очень часто околачивающегося поблизости от моей хижины. Делал он это, чтобы позлить меня и вывести из равновесия, дожидаясь моей оплошности. Во всяком случае, как-то в полдень он, совсем голый, пришел к моей хижине. Его появление показалось мне забавным, что я не смог удержаться от непочтительного смеха, от которого он рассвирепел и, видимо, затаил обиду.
И все же шаман был дальновидным человеком. Застенчиво прячась за косяк двери, конфузливо улыбаясь и в то же время совершенно невольно проявляя некоторую фамильярность, он вошел в мою хижину, этим нестандартным поступком совершенно убив меня. И это человек, которому стоило только нахмуриться, как папуасы теряли головы, его гнев приводил их в неосознаваемое состояние, любой никчемный приказ его мог бросить их на верную смерть.
Он уселся на лавку и с заискивающей улыбкой ждал, когда я обращу на него внимание. Но можно ли доверять змее? Не есть ли она мать лукавства и лжи? Змея умирает, но яд ее зубов сохраняет силу в течение многих лет. Об этом мне помнится после прочтения “Песни о вещем Олеге” Пушкина.
– Чем я обязан визиту? – спросил я с резкостью и суровостью.
Он только ещё шире растянул рот в улыбке.
– Ка-ра-и-ба-га, так что тебе нужно?
Он задвигал широкими губами.
– Ка-ра-и-ба-га хочет один буф-буф, Капитана.
– Который буф-буф? – Я по цвету и форме разложил воздушные шарики.
– Вот этот, – он показал на один синего цвета.
– Один буф-буф? О! – вскричал я в притворном ужасе о воздушных шариках, заламывая руки, словно при упоминании чего-то огромного, дорогого и неосуществимого. – Зачем тебе буф-буф – эта никчёмная заурядность?
– Мне надо взять шестую жену.
– Так, тебе не хватает ещё одной жены!
– Да, Капитана. Я уже договорился.
– Рука Высшего Духа схватит тебя и накажет за многочисленные браки.
– Он сам сказал мне: “У тебя мало жен”.
Я подал набор из иголок, ниток и пуговиц, который он презрительно выбросил.
Удовлетворив его просьбу одним буф-буф, Ка-ра-и-ба-га всё не уходил.
– Чего ты ещё ждешь? – спросил я.
– Батат сильно вырос, свинина жирная, курицы несут яйца…
Я остановил его словоизлияния.
– Что ты хочешь?
– Рыба большая, женщины красивые! А буф-буф всё нет и нет…
Я подал ему очередной буф-буф. А он продолжал:
– Рыба пересолена, а потому жесткая. Сколько раз говорил, что рыбу нельзя сильно солить! Я битком набит солью. Чрево моё отяжелело от неё. Нет легкости сердцу, мои ноги ослабели и не носят меня…
У Ка-ра-и-ба-ги появились слезы, он явно хотел разжалобить меня.
– Так тебе мало буф-буф, ты ещё просишь?
– Да, да, ибо не густо буф-буф в моей хижине, и я могу умереть.
– Ещё два буф-буф надолго отсрочат твои похороны! – сказал я резко.
Даже получив своё, Ка-ра-и-ба-га не трогался с места.
С вымогательством бороться всегда трудно, но возможно, и я сказал:
– Вот тебе ещё два буф-буф твоим женам на подарки, преподнесешь им черепаховые гребни, только немедленно пропади с глаз долой.
– Однако, подарки твои хороши! – изумился шаман. – Я их принимаю, и буду стараться отвратить от тебя мщение Высшего Духа. Да пусть он не лишает тебя жизни!
Но его слова не означали, что мы стали друзьями.
Рассказ о том, что шаман перешел к решительным действиям
Однажды, когда я возвращался с моря, шаман подстерег меня, схватил за волосы, сжал за ребра и закричал:
– Вот твоя смерть! Посмотри и запомни это место, где шакалы и стервятники будут обгладывать твои кости.
