– Я, что, уснул? – непонимающе огляделся я.

– Дрых, как сурок! – заржал Алексей. – Храпел так, что, даже, Буран перепугался.

– Не может быть!

– Шучу. Ладно, вылезай. Пообедаем и дальше поедем.

Адуш достал из багажника что-то, напоминающее попону, да ещё и отдающую псиной, и расстелил её на траве. Попоны я в жизни никогда не видел, конечно, но, в моём представлении она именно такая. Игорь достал торбочку, которую нам в дорогу уложила Кымык, и принялся раскладывать на развёрнутой газете куски вчерашней варёной оленины и вскрывать ножом две банки кильки в томате. Буран сразу засуетился, сунул поближе морду, схлопотал по носу от хозяина, но не ушёл, а остался, с вожделением поглядывая на продукты.

***

На ближайшей сосне раздалось хриплое «Кра», я вздрогнул и поднял голову. Крупный чёрный ворон покачивался на ветке и внимательно нас рассматривал, то одним, то другим глазом.

– Ты чего так напрягся? – удивился Лёха. – Ворона никогда не видел? Красавец, какой! И крупный!

– Мне сейчас такой же приснился. Только большой. Больше машины. Летал вокруг нас, а потом в кабину заглянул.

– Мало ли что приснится? – Алексей засмеялся и, подобрав палку, собрался зашвырнуть её в птицу.

– Нельзя! – испуганно вскочил Адуш. – Не смей!

– Что такое?

– Это посланец Каракуш-кана, сына Ульгеня.

– С чего ты взял? Обыкновенный ворон!

– Нет. Он, сначала, к Сяве в сон залез, узнал, чего мы хотим, а, сейчас, за нами присматривает.

– Глупости.

– Нет, не глупости. Сява, тебе часто вороны снятся?

– Никогда. Да, ещё, такие большие.

– Вот и я говорю!

– Не знаю, – покачал головой я. – Как по мне, так это всё мракобесие. Но, если тебе так удобнее, то пусть это будет посланник.

– Ворон, не только у алтайцев мистическая птица, – пояснил Игорёха. – Во многих культурах он, с одной стороны, является символом греха, а с другой – символом мудрости и долголетия. Ворон, кстати, изображался на династическом гербе Рюриковичей. Это которые были первыми царями древней Руси. А в шаманизме, вообще, является посредником между мирами и стихиями и общается с Подземельем, Землёй и Небом. Короче, птица почтенная.

– Ты, Игря, умный, – уважительно посмотрел на моего друга охотник. – Почти, как кам.

– Почему, почти?

– С миром духов не умеешь говорить.

– Ну, это ещё мы успеем, когда сами духами станем, – усмехнулся Игорян. – А, вот, Славик с духами и при жизни говорил.

– Правда? – раскосые глаза охотника даже больше стали от удивления.

– Да уж, – поморщился я. – Наговорился в своё время. Ничего приятного.

– Конечно! – похоже, Адуш воспринял слова Игоря слишком буквально. – С духами всегда тяжело говорить.

– Это не те духи, – отмахнулся я, удивляясь наивности собеседника. – И, даже не знаю, кто страшнее.

– Слышите вы, мистики! – взвыл Лёха. – Мы кушать будем, или ещё подискутируем на темы мифологии народов мира?

– Будем, – откликнулся Игорь. – Всё. Закруглили разговор.

На природе кушалось хорошо. Аппетит у всех был просто зверский. Мы ели холодное мясо с пышным домашним хлебом, закусывали перьями зелёного лука и дикого чеснока и запивали чаем из термоса. Чай, кстати, был совершенно обычным, на что я обратил внимание.

– Не саган-дайля, – подтвердил охотник. – Саган-дайля нельзя много пить.

– Почему? – честно говоря, я был разочарован, так как напиток мне вчера понравился.

– Слишком сильный энергетик, – пояснил Игорь. – Можно подсесть.

– А, кто-то мне говорил, что это не наркотик.

– Я и сейчас это скажу. Просто, если организм привыкнет к саган-дайля, то без глотка этого чудесного напитка ты будешь ходить сонной курицей. Я же говорю, что это сильнейший энергетик.

– Так, что, пей простой чай и не выступай, – засмеялся Лёха.

Поели быстро, уничтожив все запасы, что уложила нам в дорогу Кымык. Лёха собрал весь мусор, оставшийся после обеда, и зарыл тут же, в небольшой ямке, выкопанной маленькой туристической лопаткой. Игорёха, тем временем отошёл к краю поляны и положил остатки еды под большой сосной.

– Тайгу любить надо и беречь, – пояснил он. – Мусор в земле сгниёт, а объедки зверьё, да птицы подберут.

– А, то, мусор на земле не сгниёт? – скептически хмыкнул я.

– На земле мусор представляет опасность для здешних обитателей. Та же газета. Там используется типографская краска на основе свинца. А пахнет она мясом, потому что мы его в неё заворачивали. А ну, как, какая зверушка съест её из-за вкусного запаха? Или банки консервные. Вон, какие края острые и рваные. А едой оттуда, тоже, пахнет. Полезет рысь, или лисица мордой, да и располосует себе всё.

Адуш ещё сбегал к протекающему неподалёку ручью и принёс полные фляги вкуснейшей родниковой воды. Мы сделали по глоточку, поцокали языками, восхищаясь, и уселись в машину.

***

В село приехали вечером, когда солнце уже наполовину скрылось за вершинами гор, густо поросших лесом. Единственная улица вела между двумя рядами бревенчатых домов, построенных безыскусно и просто. Во дворах, огороженных дощатыми заборами, зеленели узенькие грядки, робко прижимаясь к домам, а основное место занимали сараи и загоны для скота. Сопровождаемые лаем собак из-под каждой подворотни, мы проехали почти всю улицу, остановившись у предпоследнего дома, довольно большого, да ещё и крытого оцинкованным железом. Из дома выскочил молодой парень, глянул с высоты крыльца своими раскосыми глазами, кто это подъехал, а, потом, радостно улыбнувшись, подбежал и открыл ворота.

– Адуш-таай! Вы в гости? Загоняйте машину, а я эне побегу скажу. Вот она обрадуется!

– А ада где?

– Ада с утра на охоту ушёл. Должен быть скоро.

– Беги, уул, ворота я сам закрою, – охотник хлопнул парня по плечу и повернулся к нам. – Племянник мой. Сын сестры. У неё заночуем и машину оставим. Завтра пешком пойдём.

Пока мы топтались под навесом, наблюдая за тем, как Буран здоровается с таким же лохматым волкодавом, сидевшим в глубине двора на цепи, Адуш загнал машину, закрыл ворота и подошёл к нам.

– Тумуух, – кивнул он в сторону собаки. – Хороший следопыт. Любой след распутает. За это Тумуухом и назвали. Нос, по-вашему. Они с Бураном из одного помёта. Братья. Ладно, пошли в дом.

Дверь распахнулась и на крыльцо выскочила женщина, лицом очень похожая на охотника, но сильно уступающая в этом плане Кымык.

– Агам! – бросилась она к Адушу. – Рада тебя видеть!

– Эзен, сайын, – поздоровался охотник. – У тебя с гостями переночуем.

– Так, чего тут стоишь? Заходи в дом! И гостей своих зови. Как раз к столу приехали! Скоро из леса Мансыр придёт.

– Это моя сестрёнка, Дьилу. А Мансыр – муж её. Пошли.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Разувшись в просторных сенях, прошлёпали в большую комнату, в которой стоял большой, самодельный, дощатый стол, а справа, деля комнату пополам, возвышалась самая настоящая печь, белёная извёсткой. Я огляделся вокруг и хмыкнул. А младшая сестра живёт покруче брата. Сразу видно. И дом побольше, и обстановка побогаче. Вон, ковёр на стене, а на полу настоящая медвежья шкура. Краем глаза, заметив что-то массивное на стене, я обернулся и тут же в испуге отшатнулся, увидев рядом с собой оскаленную медвежью морду. Даже, от неожиданности, не обратил внимания на то, что туловища не было, а она сама выступает из стены.

– Не пугайся, – мягко улыбнулась Дьилу. – Это Айу. Мишка по-вашему. Его Мансыр год назад добыл. Шкуру на пол положили, а голову он на стену повесил.

– Зачем?

– Он этим айу гордится. В одиночку его добыл.

– В одиночку? – судя по обширной шкуре и размеру головы на стене, медведь был в полтора раза больше человека, да и клыки впечатляли.

– Мансыр хороший охотник. Никого нет лучше его.

– Да, – согласился Адуш. – Он хороший охотник. Лучше меня. Садись за стол. Сейчас поедим и в баньку.

– Что, ради нас баню затопили?

– А почему бы и нет? Любому гостю, перво-наперво, еда и баня. Это закон гостеприимства.