— Как будто их сексизм исходит из места, вызывающего искреннюю озабоченность?

— Что-то вроде этого. Я до сих пор не знаю, как к этому относиться. И действительно, когда мы начинаем собираться, я вижу женщин-офицеров и нескольких маленьких офицеров-мужчин, но я не вижу других маленьких женщин, кроме меня. Если я буду польщена, я достаточно хороша; должна ли я чувствовать себя обиженной, что я была единственной…? Обе? Боже, я до сих пор не знаю, что с этим делать.

— Я слышу тебя.

— И мы добрались… что?.. За два часа до того, как протестующие появились? И мы стояли вокруг, ожидая, одетые в нашу одежду для защиты от беспорядков, и это было напряженно, и я подумала про себя… хорошо-хорошо, нет непосредственной угрозы нашей безопасности, я попытаюсь заслужить доверие этих незнакомцев, тем не менее. Я… я говорю себе… эй, даже если я не смогу собрать войска, я… я могу хотя бы поднять настроение. Правильно? Я могу сделать так, чтобы мы были не просто… просто стеной хмурых, злых… солдат. Как будто я чувствовала, что нас посылают на войну против… чёрт знает кого, без указаний, без руководства, просто «увидеть врага и уничтожить его, как сочтете нужным», и я думаю… в этой… «войне»… Я знаю, за что они протестуют. И я считаю, что они правы. И я хочу, чтобы мои товарищи-полицейские хотя бы выглядели дружелюбно, потому что я не хочу, чтобы эти протестующие думали, что мы плохие парни… что есть плохие парни. Как будто эта война, в которую нас толкают, просто… просто действительно… очень плохое… трагическое… недопонимание.

— Очень хорошо сказано, — сказал он. Несмотря на то, что казалось, что она вот-вот заплачет, она всё равно не плакала. Он не знал, гордиться ли ей тем, что она не так легко теряла самообладание, или беспокоиться о том, что она скрывала свои истинные эмоции. Но до тех пор, пока она не плакала, единственная причина, по которой этого не было, заключалась не в том, что она уже лишилась слёз ещё до того, как он вернулся домой.

— И я пытаюсь быть дружелюбным к этим другим полицейским, которых я никогда не встречала, копам, которых я, возможно, никогда больше не встречу, и некоторые из них относятся ко мне с симпатией, но многие из них… большинство из них… они просто… они просто посмотрели на меня так же пристально, как на протестующих, когда они начинают заполнять улицы. Те же самые грязные взгляды, которые я получила на участке в первый день моей жизни… мне казалось, что я начинаю с нуля.

Она на мгновение взглянула на него; он безмолвно кивнул поджатыми задумчивыми губами.

— И это было странно, потому что многие из них выглядели рассерженными, но было также много тех, кто выглядел… напуганными, просто… напуганными, встревоженными. Как я уже сказала, казалось, что нас отправляют на войну, и многие выглядели так, будто им не терпелось причинить остальным боль, но всё же… некоторые из них выглядели так, будто боялись получить травму. И это заставило меня задуматься… сколько из этих зверей, которые выглядят такими злыми… на самом деле просто делают гневное лицо, потому что они боятся… показать, что они боятся?

— Эта мысль пришла мне в голову сегодня.

— И… и я должна сказать… все началось не так уж плохо. Потому что… появляются протестующие… некоторые говорят что-то в мегафон… и некоторые в толпе кричат ​​на нас, некоторые из них даже кидают в нас что-то: бутылки содовой, фрукты и прочее… но в основном… большинство из них были совершенно мирными. Они действительно были. И дело не в том, что я не думала, что там не будет много мирных горожан, потому что… ну знаешь, раньше я участвовал в протестах…

— Только не твоё первое родео.

— …И я работала с протестами, которые стали плохими, например, после выборов, и я много раз участвовала в протестах против жестокости полиции за последние несколько лет, но… аа-и какое-то время я думала, что в состоянии сделать это хорошо! Н-потому что я слышала, как некоторые начали говорить: «Привет, СМИ здесь, новости здесь», и… и, возможно, это было… может быть, это было корыстным с моей стороны, но… Я помню, как начальник сказал, что доверяет моему руководству, так что я решила попробовать быть лидером. Итак, я направилась к бригаде и привлекла внимание репортеров… потому что, ты знаешь, они помнят, кто я, и я выделяюсь… так что я схватила одного из репортеров, и тут же ещё несколько двинулось, и я просто говорю им прямо и ясно, что полицейское управление нашего города не оправдывает то, что эти копы сделали на полпути через округ, или то, что нечестивые копы могут сделать в любом городе в этой стране, и… и что мы согласны с протестующими в том, чего они требуют, и в том, что они реализуют своё право на протест. А потом… и я действительно боялась сделать это, потому что не верила, что все эти странные… разъяренные, или даже странные перепуганные, копы последуют за мной, но… я подумала про себя, что я в кадре, что даже если я проиграю, мир увидит, что я хотя бы пытаюсь сделать что-то хорошее, вместо того, чтобы вообще ничего не делать… поэтому я повернулась ко всем копам позади меня и как можно громче им сказала, что, эй, давайте все покажем этим протестующим, что они имеют право злиться и что мы на их стороне. Итак… я опускаюсь на одно колено и… хотя я не могла видеть их всех… я всё ещё могла видеть, как многие из них стояли на коленях вместе со мной. И… я смотрела на протестующих, и… они, кажется, действительно оценили это. А некоторые из них даже подходили к очереди ментов и начинали пожимать им лапу. И на секунду я подумала: вау… Я, возможно, только что успешно доказала, что на самом деле во всём этом нет плохих парней… что это действительно просто недоразумение, с которым можно разобраться… и на секунду я позволил я горжусь собой…

— Так держать, — сказал он, нежно тряся её. Он видел, как её глаза потускнели.

«Она даже не позволит сказать себе, что не может изменить мир».

— Ага, ну… не говори слишком рано. Потому что все репортеры хотят отвести меня в сторону и взять у меня интервью… потому что, конечно, они это сделали, я герой-полицейский из нескольких лет назад… и я повторяю всё, что я сказала о том, что полиция в этом городе ненавидит жестокость копов и требует справедливости для горожан, которые были убиты, и… и я чувствовала себя немного лучше… но потом я услышала шум… становящийся… э-э… раньше это было просто пение, но теперь это становится… Я просто слышу, как начинается насилие.

— Выпусти это… выпусти… тебе станет легче, — другой рукой он обнял её и приготовился к тому, что должно было произойти.

— Так что я извинилась перед репортерами, повернула за угол и оглядывалась на фасад библиотеки, и… это просто всеобщее достояние… и если они отправили нас на войну, это было бы полем битвы, хорошо…

Голос её не прервался, но первая слеза вырвалась из глаз.

И от этого у него почти навернулась слеза.

— И это были не только копы, которых я никогда не встречала, которые… которые вели себя… как монстры… — продолжила она, — это были и копы, которых я знала много лет… те, которым, как я думала, я могу доверять… и те, которых, как я думал, я могу вдохновить, чтобы они стали лучше…

— Ты сделала все, что могла, я знаю, что ты пыталась.

— Но я даже не сдалась! Я… я запаниковала на секунду, но потом я… так ужасно говорить это так, но я увидела, что произошло что-то ужасное, и это вдохновило меня.

— Что ты…?

— Копа, которого я никогда раньше не видела, и надеюсь, что никогда больше не увижу… Протестующий прижал его и начал на него кричать, он просто шел и толкал его, а затем взял свою дубинку и размахивал ею. Прямо на колени этого бедняги.

Он снова молча и торжественно кивал. Ничто из этого его не удивило.

— Так что я подбежала и… я сделала единственное, что могла… взяла свою дубинку и ударила этого парня по голени.

— Это моя девушка.

— И я просто не могла поверить в это, когда он в ответ выгнал меня.

Теперь это его удивило.

— Нет…

— И я увидела другого полицейского, которого я не знаю, и он просто без разбора начал бить этого… случайного парня, который случайно шел перед ним… и он даже не выглядел так, будто на его лице есть хоть капля сожаления об этом.