С закрытыми глазами я обхватил ее за талию и вогнал в нее свой член так глубоко, как было можно. Самый лучший способ забыть все, что меня беспокоило. Сегодняшний день не стал исключением. Чувствовать ее киску на моем члене было подобно раю. Ее прекрасная задница, прижимающаяся ко мне во время каждого толчка, была великолепна. Вскоре я уже не слышал криков Нины, потерявшись в наслаждении от ее возбуждения, пока не достиг оргазма.

Склонившись, с рычанием, я схватил Нину за волосы и грубо потянул, проникая в нее глубже с каждым толчком. Молитва Нины смешалась с дыханием, превратившись в шепот. Должно быть, она тоже была на грани.

После того, как я из нее вышел, то нашел ванную, чтобы умыться и выбросить презерватив. Я сполоснул лицо, намерено игнорируя смотрящее на меня из зеркала отражение. Когда я вышел, Нина все еще не оделась, но теперь она не стояла над диваном, выставив задницу, а сидела на нем, завернувшись в вязаную афганку. В гостиной стояла другая девушка. Должно быть, соседка. На плече у девушки висел рюкзак, а на ее рубашке-поло был прикреплен бэйджик.

Они обе замолчали и посмотрели на меня, когда я вошел.

— О, привет, — сказал я.

Мой желудок напрягся от неожиданного вторжения. Мне просто захотелось поскорее убраться отсюда.

Новенькая смотрела на меня широко распахнутыми глазами, стоя с открытым ртом.

Бл*ть. Я знал этот взгляд. Нина не поняла кто я, но ее соседка, черт возьми, узнала.

— Спасибо, — сказал я Нине, протянув руку. — Я пойду.

— Подожди, я даже не...

— Ты Ноа Харди, — прошептала соседка Нины. А затем добавила, уже громче. — О, мой Бог, это ты!

Нина недоуменно уставилась на свою соседку, а затем повернулась ко мне.

— Кто он?

Это было слишком неприятно, поэтому я просто, молча, прошел мимо них, оставив Нину с подругой обсуждать новый сексуальный трофей, а сам запрыгнул в грузовик и завел мотор, стараясь скорее добраться до дома.

***

Впервые за десять лет я не знал, что, черт возьми, мне делать. Мне не нужно было дотемна торчать на студии; не нужно было разбирать все, готовясь к поездке по США или Европе; не было намечено часовых интервью с дотошными журналистами, чтобы продвигать новый альбом. У меня ничего не было. Мой телефон, который обычно разрывался от звонков так, что мне приходилось оставлять его дома или в автобусе, теперь молчал. Полагаю то, что говорят о славе и друзьях в хорошие дни, правда.

К счастью, я никого не подпускал близко. Лишь братьев по группе. А иногда даже и их. Отсутствие «вешалок», старающихся замутить со мной ради собственной выгоды, травки или перепиха, меня не огорчало. Хотел бы я сказать тоже о молчании со стороны Эша и Джеффа. Молчании Дюка... что еще, черт возьми? Этот ублюдок долго ждал, когда я оступлюсь.

Я все еще не мог привыкнуть к тишине собственного дома. Это место не чувствовалось «моим», слишком мало времени проведено здесь. Вам не понять, как привычен шум, до тех пор, пока внезапно не наступит тишина. Ты стоишь, удивляясь, что, бл*ть, произошло? И смутно ощущаешь, как кто-то преследует тебя, желая сожрать. Так сейчас я себя и чувствовал. Независимо от того, чем пытался себя занять. Я беспокойно ходил из угла в угол, пока не стало слишком тяжело.

Я выглянул в окно. Меня встретило затянутое серыми тучами небо. По стеклу уже стучали дождевые капли. Мне нравилась гроза. Захотелось прогуляться.

Я достал из гардероба рваные джинсы, которые попались мне под руку. Еще нашел чью-то футболку. Определенно, не мою. Затем схватил серое худи и накинул на плечи кожаную куртку. Перед выходом, быстро взглянув в зеркало на накинутый капюшон, почувствовал себя лучше. Тяжело мускулистому рокеру, покрытому татуировками, являющемуся по совместительству международной звездой, передвигаться по миру незамеченным. Прежде я не боялся выходить, но сейчас начинал понимать агорафобов.

Торнвуд был тем местом, где мне не нужно было притворяться. Торнвуд был родным. Хотя сейчас... сейчас казалось, что даже в этом месте все обернулось против меня.

Дождь капал на куртку, пока я шел к своему припаркованному грузовику. «Форд» семьдесят второго года, который я восстановил еще до того, как в него попала баночка «CutUpAngels». Когда машина ожила от моего прикосновения, я улыбнулся, проведя руками по обтянутому гладкой кожей рулю. Это был прекрасный грузовик и в течение всей поездки, управляя им, я чувствовал уверенность в себе. С минуту я оставался на подъездной дорожке, слушая рычание своего грузовика и позволяя диоксиду углерода заполнять атмосферу. В тайне я надеялся на то, что именно эти выхлопные газы станут причиной глобального потепления, которое убьет нас всех.

Мысли о смерти заставляли меня думать о кладбище, и внезапно я понял, куда могу отправиться. Торнвуд, – черт возьми, да хоть вся планета, – могут отдать меня на растерзание волкам, но было единственное место, где так не поступят.

Спустя десять минут я въехал на полупустую парковку перед клубом «Грейвъярд» на выезде с Черри Хайвэй. Старое кирпичное здание с последним, оставшимся в нем упрямым мужчиной, который им владел. Это место сделало меня таким, каким я стал. Но самое главное, о нем не знали фанаты. Я не рассказывал о нем корреспондентам или прессе, потому что не хотел, чтобы из-за меня оно попало под удар. Здесь мое убежище. Мой второй дом.

Даже гравий под моими ботинками звучал все так же. Я улыбнулся, открыв дверь, и вошел в мрачное, потрепанное помещение. Воздух был пыльным, наверху тихо, как в лифте, играла какая-то группа блэк-метал, которую я не признал. Несколько завсегдатаев сидели с напитками в баре. Рядом с маленькой угловой сценой несколько тощих молодых парней, переговариваясь, копошились у музыкальной аппаратуры со своими инструментами и проводами. Меня никто не признавал до тех пор, пока из служебного помещения не вышел Кевин Гэллоуэй. Он сразу же обратил на меня внимание, и на его обветренном лице появилась широкая, глуповатая улыбка.

— Святое дерьмо Юпитера, — произнес Кевин.

Его голос звучал, как наждачная бумага из-за многолетнего курения.

— Когда ты припылил в город, сукин сын?

Он обошел стойку, широко разведя руки, и крепко обнял меня, для чего мне пришлось немного наклониться. От старого металлиста пахло смесью сигарет, пота и хвои. Он был одним из трэшеров Сиэттловской сцены и сейчас его познания превосходили мои, хотя он многое уже успел забыть о музыке и рокерской жизни, даже больше того, что знал я. Клуб «Грейвъярд» был его детищем.

— Всего несколько дней назад, — ответил я, похлопывая его по плечу. — На самом деле я чертовски рад, что это место все еще здесь. Я слышал кое-что.

— О, чувак, позволь мне сказать, — сказал Кевин, скрестив на груди руки. Он покачал головой. — На сцене происходят плохие вещи, Ноа. Заведения закрывают направо и налево. Все не так, как было прежде.

— У тебя проблемы? — спросил я, мысленно считая сбережения, припрятанные во дворе дома.

Он не знал о них, но я готов был на все, чтобы удержать Кевина и клуб на ногах.

— Н-е-е-т, — сказал он, махнув рукой и растягивая слова. — Дела идут медленно, но все не так плохо.

— Если что-то не так, лучше расскажи мне.

— Да, да! — ответил он. — Давай я угощу тебя выпивкой. Останешься на сегодняшнее шоу? Будет жарко.

Осматриваясь в комнате, я не мог даже подумать о том, что хотел бы быть где-то еще.

— Черт возьми, да. Но с одним условием.

— Что угодно, мой мальчик.

— Мы не станем обсуждать, почему я приехал домой.

Лицо Кевина приняло обеспокоенное выражение. Он не мог не слышать об этом, как и все окружающие. Черт, он, вероятно, услышал об этом одним из первых, если учитывать его связи в этой индустрии. Он покачал головой.

— Мы не станем говорить ни о чем таком, Ноа. Я просто рад видеть тебя.

Облегчение растеклось по моим венам.

— Я тоже рад встрече. На самом деле меня не радует находиться дома... или, если точнее, дом, кажется, не рад моему возвращению.