Тот ухмыльнулся:

— Вот видишь — даже в гвинте Геральта одолеть нельзя. Карты правду говорят!

— Правду: тебя вообще в колоде нет, даже с единицей урона! — парировала девочка, поняв, в чей огород летит камень.

— А ты даже и не ведьмак, как я, а простая соплячка!

— Не соплячка!

— Соплячка!

— Может, уже бросите это ребячество? — предложил Эскель, со вздохом подперевший щёку рукой.

Пантея откинула назад косичку и пошла к себе в комнату тяжёлыми от сердитости шагами, оставив товарищей доигрывать партию. Злоба на Ламберта рождала желание прибить его прямо сегодня же, и вместе с тем в грудь проникло новое чувство. Это была досада от признания того, что отомстить за отца просто так не получится. Геральт — слишком сильный боец, ведьмак. Девочка посмотрела на себя в зеркало, которое аккуратный и щепетильный в одежде А’рса разместил в коридоре, и почувствовала, как к горлу подступает слёзный комок. Невысокая ещё — ладно, это ведь она пока не до конца выросла; крепкая и здоровая, уже что-то умеет с мечом, — и всё равно этого недостаточно. В голове родилась мысль: а не может ли эльф сделать её сильнее при помощи магии?

Пантея пошла в комнату А’рсы — но там никого не было. Одни банки-склянки и пучки трав на столе. От досады, что хозяина комнаты нет на месте, когда он так нужен, девочка пустила слезу.

Склянка с приготовленными по записям Гинэля травами маняще переливалась на свету свечей. Пантея сквозь слёзы уставилась на неё и вспомнила, что Эскель хочет стать с помощью этих склянок более сильным ведьмаком. В голове по накатанной колее катился давнишний разговор с Ламбертом: «Ведьмака только ведьмак одолеет, а ты даже не Исток, как Цири. Соплячка!» Так всегда бывает: вроде задавишь старое плохое воспоминание, а оно потом прицепится за другое и при случае вытащится вместе с ним и многими другими, как платки из кармана фокусника. Вспомнились и рассказы матери о том, сколько отец сделал Белому Волку хорошего. Неужели поступок ведьмака останется безнаказанным?

Зло взяло. Девочка решительно схватила склянку и прошипела: «Соплячка! Ведьмак, говорите? Будет вам ведьмак!»

Глотнула раз, другой, третий. Гадость была невероятная, организм подал рвотный рефлекс, но девочка его сдержала. «Фу!» — выдохнула она и глотнула ещё раз. Зажгло желудок, а по телу побежал холод и больной ток.

— Мама! — пискнула Пантея и сползла на пол, схватившись за живот. Склянка упала рядом, и остатки отвара разлились по полу буро-зелёной лужей. Из глаз полились горячие слёзы, по большей части от сдавившего горло страха за то, что случилось что-то непоправимое…

— Где Паня? — спохватился Эскель.

— Поди плачет у себя в комнате, — отмахнулся Ламберт. — Соплячка!

— Герой. Ребёнка одолел — молодец, — с сарказмом сказал товарищ. — Она за отца на Геральта обижена, понимать надо. Ребёнок же — передумает ещё с этой глупой местью десять раз. Мог бы и помягче с ней.

— Как ты, чтобы она мне тоже на шею села?

— Ох, и язва же ты! Как тебя только не прибили ещё за твой язык! — Эскель покачал головой и пошёл в комнату Пантеи.

Дверь была открыта настежь, в распахнутое окно посвистывал ветер. На всякий случай ведьмак посмотрел вниз — мало ли что от обиды девчонке в голову взбредёт? Внизу никого не было.

В коридоре послышались медленные шаги А’рсы, который гулял по замку, вынянчивая в голове размышления о записях Гинэля.

— Ты не видел Паню? — спросил его Эскель.

Тот покачал головой.

— Нет, не видел. Хочешь смотреть в мою комнату? Я по запискам сделать эликсиры.

— Прямо для всех этапов?

— Последний — нет.

— Ну, давай глянем, что там вышло.

Они вместе дошли до комнаты и увидели на полу Пантею с зелёным лицом и закатившимися глазами.

— A d’yeabl aep arse!!!

— ***, *** ***!

Ведьмак кинулся к девочке и пошлёпал её ладонями по щекам. Она перевела мутные глаза с серыми белка́ми на него.

— Зачем, ***, ты его выпила?

Девочка простонала:

— Х-холодно… я… я умру?

Было понятно, что она и сама осознала, какую глупость совершила.

— Не дадим! — кратко сказал ведьмак и обратился к А’рсе. — Надо успеть приготовить эликсир для последнего этапа!

Эскель положил девочку на стол среди склянок, трав и реторт, обвязал верёвками и побежал за Ламбертом: для введения эликсиров требовались дополнительные руки.

Следующие дни после этого помнились всеми троими смутно. При проведении Трансмутаций Пантея несколько раз переставала дышать, и без магической поддержки А’рсы непременно умерла бы. Эскель не проронил ни с кем ни слова, молчал и Ламберт. Последний, наблюдая за действиями эльфа, размышлял о том, сколько бы мальчиков осталось в живых, если бы в Каэр Морхене всегда обитал маг. Ведь сколько из них не выдержали Испытания Травами или Трансмутаций…

Напряжённое молчание длилось около десяти дней, и, когда девочка наконец-то открыла глаза, раздалась отборная коллективная брань на Старшей Речи и человеческом языке. Ламберт отошёл к окну, зачерпнул с выступа холодной дождевой воды и растёр ею лицо. Эскель и А’рса склонились над постелью больной и стали рассматривать её глаза. Белок был ещё сероват, но цвет радужной оболочки невозвратно стал золотым, а зрачки превратились в кошачьи щёлки. На девчачьем лице такие глаза смотрелись настолько противоестественно, что ведьмак выругался ещё раз и отошёл, поставив руки на бока. Всё, это конец. Конец нормальной жизни нормального человека. Ради чего? Ради бесплодия? Ради презрения со стороны большинства людей? Ради постоянного риска?

Маг пощёлкал пальцами и попросил девочку следить за ними. Не сразу, но она смогла на них сфокусироваться. Это радовало: раз она поняла просьбу, работа мозга не нарушена. Только выдыхать было рано: организм ещё слаб, а уж какие последствия будут при трансформации женского организма — никто не знает…

А’рса погладил девочку по волосам, не зная, как выразить накопившиеся в душе чувства, среди которых были многодневный страх за жизнь пациентки, жалость к ней и радость за то, что благодаря его усилиям Пантея не погибла. В руке эльфа остался большой клок вылезших девчачьих волос… Маг взглянул на Эскеля. Тот почесал в затылке и попытался утешить себя, А’рсу и девочку:

— Если это будет единственной неприятностью от мутации, то и пёс с ней. Волосы — не руки, отрастут.

А’рса теперь неотрывно сидел у Пантеи, как когда-то сидела она у него. Девочка, у которой выпали волосы даже на бровях, постепенно входила в разум, начинала разговаривать и тихонько вставать с кровати. Но появилась другая проблема: новоиспечённая ведьмачка постоянно хотела есть из-за перестройки организма. Ламберт с Эскелем с большим трудом, почёсывая затылки, вспоминали, как их откармливал после Испытания Весемир. Вроде были какие-то грибы, мхи и травы, которые здорово утоляли голод, а вот какие? Решили поискать в старой лаборатории: может, там хоть какой сушёный завалялся, чтобы точно вспомнить?

Товарищи впервые за много лет вместе спустились в подземную лабораторию, где со времён нападения Саламандр лежали обломки Унылого Альберта — стола, на котором проводились Испытания Травами. Вспомнив, как здесь погиб Лео, ведьмаки молча переглянулись и вздохнули.

В подземелье они спустились не зря: грибы, не имея над собой контроля, благоденствовали на полу лаборатории и даже на обломках деревянных полок и сундуков. Среди них ведьмаки нашли один из нужных грибов: Ламберт узнал его по характерному горькому запаху, который отложился в памяти.

Грибная диета хорошо сказалась на девочке: на лысине стал появляться пушок новых тёмных волос. Окрепнув, Пантея смогла покинуть пределы комнаты и впервые после болезни увидела себя в коридорном зеркале. Увидев себя почти без волос и с золотыми глазами вместо карих, девочка застыла на месте, ощущая, как внутри нарастает страх о невозвратимости прежней жизни. Эскель наблюдал за ней со стороны, и ему показалось, что за один только этот взгляд девчонка повзрослела сразу лет на пять.