– Все-таки мы убили себя сами… Не было никакого внешнего фактора. Всё произошло так же, как и со всеми остальными до нас, только продержались мы чуть дольше.

– Говорить о полной гибели цивилизации преждевременно. Некоторая часть населения могла уцелеть, однако имеющиеся у мня алгоритмы прогнозирования позволяют утверждать, что с вероятностью девяносто восемь процентов Шестая Республика перестала существовать, как единое межзвездное государство. Война привела к массовой гибели квалифицированных специалистов и разрушению важнейших научных, технологических и образовательных центров. В ближайшие десятилетия тех, кто выжил ждет технологический откат на двести-триста лет назад с возможным дальнейшем регрессом.

Хённинг фон Тре́сков ненавидел нацистов в целом и Гитлера в частности, однако это не мешало ему честно служить в вермахте. В шестнадцать лет Хённинг добровольно пошел в армию и участвовал в боях на фронтах Первой мировой. Закончил войну он уже лейтенантом и кавалером Железного креста.

В тридцать шестом году фон Тресков окончил военную академию и был направлен в Оперативное управление Генерального штаба. За Польскую кампанию он получил Железный крест первого класса, прошел Францию и участвовал в операции «Барбаросса».

Войну на два фронта он категорически не приветствовал, равно как и репрессии, которым в Германии и оккупированных странах подвергались евреи и коммунисты. Начальство фон Трескова ценило, но откровенно опасалось его антинацистских взглядов, так что он совершенно не удивился ни вызову к своему непосредственному начальнику, ни первым словам генерала Герсдорфа:

– Полковник, будьте осторожней в высказываниях. Вы грамотный офицер, но нужно учитывать современные реалии. Расстрелы евреев и комиссаров здесь у многих вызывают протест, но столь открыто выражать свое возмущение рискуют немногие.

– Поймите, герр генерал, – фон Тресков упорно не желал признавать свою ошибку, – Германия окончательно потеряет свою честь, и это будет давать себя знать на протяжении сотен лет. Вину за это возложат не на одного Гитлера, а на вас и на меня, на наших жен и детей[1].

– Не так громко, полковник, – поморщился Герсдорф. – Вы ставите меня в ужасное положение. Я не могу не согласиться с вашими словами, но ваше поведение привлекает совершенно лишнее внимание. Давайте немедленно прекратим этот разговор. Надеюсь, еще не поздно. Я вызвал вас не просто так. С вами хочет встретиться некий полковник Рихтенгден из Абвера.

– И что контрразведке нужно от скромного штабного офицера? – кривовато усмехнулся Тресков, однако в его глазах генерал увидел беспокойство.

– Надеюсь, это никак не связано с вашими несдержанными словами, полковник, – Герсдорф отвел взгляд в сторону. – Официально Рихтенгден заявил, что хочет поговорить с вами о действиях какого-то русского во время боев за Днепр в сентябре прошлого года.

Фон Тресков кивнул, показывая, что услышал ответ. Повод был странным, и вряд ли являлся истинной причиной визита на фронт высокопоставленного офицера Абвера. Полковник это прекрасно понимал, как и его непосредственный начальник.

Полковник Рихтенгден прибыл не один. Кроме него в комнате, куда пригласили Трескова, присутствовал смутно знакомый Хённингу офицер в звании майора. Тресков совершенно точно где-то его уже видел, и почему-то ему казалось, что этот человек никак не может здесь находиться.

– Не узнаете меня, герр оберст? – улыбнулся майор. – А мы ведь виделись с вами в штабе фон Клейста под Кременчугом во время форсирования Днепра. Не припоминаете?

– Эрих фон Шлиман! – Тресков не верил своим глазам. Теперь он вспомнил, откуда ему знакомо это лицо. – Но вы ведь попали в плен! Вас захватили те русские диверсанты, доставившие столько проблем первой танковой группе.

– У вас хорошая память, – кивнул Шлиман, – мы с вами тогда почти не общались, но все, что нужно вы запомнили. Чувствуется хватка настоящего офицера штаба.

– Но как же…

– С вашего позволения, я опущу подробности, герр оберст, – с лица Шлимана исчезла улыбка. – Скажу лишь, что в плену действительно побывал, и то, что я там увидел, мне не понравилось. Однако мы здесь не для обсуждения моих воспоминаний.

– Я понимаю, – кивнул Тресков.

– Мы в курсе ваших взглядов, полковник, – спокойно произнес молчавший до этого момента Рихтенгден. – Вы ведь их особо и не скрываете.

– Значит, все-таки настоящая причина вашего визита именно в этом, – невесело усмехнулся Тресков, – Но почему Абвер? Мне казалось, такими вопросами у нас занимается гестапо.

– Ну, в данном вопросе тайной полиции действительно следовало бы действовать тщательнее, – Рихтенгден остро взглянул на Трескова. – В вашем случае они явно недоработали.

– Что вы имеете в виду? – вдоль позвоночника Хённинга пробежал неприятный холодок.

– Прежде всего, ваши контакты с тайными оппозиционными группами, ставящими своей целью отстранение Гитлера от власти, – пожал плечами Шлиман. – Вам ведь должны о многом говорить такие фамилии, как Гёрделер и Штауффенберг.

– Я вас не понимаю…

– Всё вы прекрасно понимаете, полковник, – резко, но без угрозы в голосе оборвал Трескова Рихтенгден. – Я могу назвать еще десяток фамилий. Впрочем, к чему сотрясать воздух? Ознакомьтесь лучше с парой любопытных документов.

По кивку Рихтенгдена майор Шлиман протянул Трескову тонкую папку. Хённинг внимательно прочитал два листа машинописного текста и поднял глаза на офицеров Абвера.

– Я арестован?

– Как вы совершенно верно заметили, полковник, мы не из гестапо, так что об аресте можете забыть, – сухо ответил Рихтенгден, – вот только впредь я бы рекомендовал вам тщательнее следить за своими словами. Сейчас мы зададим вам несколько вопросов о русском стрелке, свидетелем охоты на которого вы были в сентябре, и я буду вам весьма признателен, если для всех, кто станет спрашивать вас о том, что от вас хотели люди из Абвера, вы ограничитесь рассказом именно об этой части нашей беседы. И вот еще что. Через несколько дней вас переведут в Берлин, в штаб формируемой танковой армии, командование которой поручено генералу Роммелю. Мы рекомендовали вас генерал-полковнику Гальдеру, как весьма перспективного штабного офицера, и он надеется, что ваше появление в столице пойдет на пользу общему делу нашей победы над врагами Рейха. Я достаточно ясно изъясняюсь?

– Более чем, герр оберст, – кивнул фон Тресков, ощущая, как его начинает отпускать запредельное нервное напряжение, постепенно сменяясь совсем другими чувствами.

Полностью снять блокаду Ленинграда не удалось. Несмотря на очень бодрое начало операции, войска Волховского фронта смогли добиться лишь частичного успеха. Генерал-полковник Кюхлер, подстегиваемый угрозами расправы из Берлина, смог перегруппировать свои дивизии и заставить их вгрызться в мерзлую землю юго-западнее Мги.

После недели упорных боев вторая ударная армия заняла Люба́нь и продолжила наступление вдоль Московского шоссе. Воспользовавшись тем, что все доступные резервы немцы перебросили против генерала Клыкова, войска Ленинградского фронта прорвали фронт и смогли продвинуться на пять-семь километров навстречу бойцам второй ударной.

Прекрасно понимая, что вот прямо сейчас русские отрежут дивизии его левого фланга и прижмут их к берегу Ладоги, фон Кюхлер приказал своим войскам немедленно отходить из района Шлиссельбурга и Синявино. Именно эти дивизии в итоге и остановили дальнейшее продвижение второй ударной армии, а наступление войск Ленинградского фронта выдохлось само собой – защитникам осажденного города удалось выделить для этой операции слишком мало сил и боеприпасов.

Разгромить группу армий «Север», как это планировала Ставка, не получилось. Тем не менее, в блокаде Ленинграда удалось пробить изрядную брешь. Уход немцев из Шлиссельбурга и Синявино привел к образованию двадцатикилометрового коридора вдоль берега Ладожского озера, соединившего город с «большой землей». На этом силы Волховского фронта окончательно иссякли, и генерал армии Жуков отдал приказ войскам перейти к обороне.