Стремясь прорваться вглубь Крыма, генерал-лейтенант Козлов сосредоточил две трети своих войск на северном участке фронта, примыкавшем к берегу Азовского моря. Южный участок занимали относительно слабые силы, прикрывавшие Феодосию и не предпринимавшие активных наступательных действий. Командование Крымского фронта считало, что наступать вдоль берега Черного моря немцы не рискнут, опасаясь тяжелых орудий кораблей Черноморского флота, однако Манштейн рассудил иначе. Он решил воспользоваться относительной слабостью южного участка советского фронта и добиться успеха, используя эффект внезапности, основанный на том, что удара на юге русские не ждут.

Имея в распоряжении только одну танковую дивизию, немецкий командующий решил не дробить свой танковый кулак на части, а использовать стратегию, в миниатюре повторяющую его план по захвату Франции – пробить советскую оборону на слабом участке и развернуться на север, чтобы ударить танками во фланг и тыл более сильной группировке советских войск, перехватывая ее линии снабжения и громя тылы. План был неплох и, честно говоря, имел все шансы на успех, так что, если я хотел предотвратить нависшую над Крымским фронтом катастрофу, мне следовало действовать без промедления.

К моменту моего появления в штабе фронта, там уже несколько часов происходила форсированная накачка командного состава. Мехлис, не встречая достойного сопротивления, разъяснял Козлову и его подчиненным суть и смысл воинского долга, всячески порицая их за нерешительность перед лицом противника и неспособность нанести сокрушительный удар всеми имеющимися силами. Дело явно шло к срочной подготовке нового наступления, и, судя по лицам генералов, они уже смирились с неизбежным.

Увидев меня, Мехлис не смог сдержать досаду. Своим прибытием я, похоже, обломал ему пылкую речь на морально-политическую тему, к которой он уже собирался перейти от чисто военных вопросов. Однако, пришлось товарищу армейскому комиссару представить меня командованию фронта и даже уступить слово, поскольку я только что вернулся из разведрейда с новыми данными.

– Ну что ж, товарищи командиры, мое видение ситуации вы, я полагаю, уяснили, – Мехлис слегка прищурился и обвел собравшихся пронзительным взглядом. – А теперь генерал-майор Нагулин в деталях разъяснит вам, как и где вы будете наступать и в какие сроки вы должны прорвать фронт и выйти в степные районы Крыма.

Мехлис сделал в мою сторону приглашающий жест. При этом от меня не ускользнула едва заметная нехорошая усмешка, скользнувшая по его лицу.

Я подошел к столу и извлек из портфеля карту с заранее нанесенной текущей обстановкой на фронте. С минуту генералы молча переваривали новые сведения о противнике, и их лица отражали целую гамму чувств, от сомнений и недоверия до мрачного понимания того, что их ждет.

– Не будет никакого наступления, – негромко произнес я в повисшей тишине. – Фронт немедленно переходит к обороне, ограничиваясь демонстративными действиями, имитирующими продолжение подготовки к удару на севере.

– Товарищ Нагулин! – голос Мехлиса взвился до высоких нот, – Ставка и товарищ Сталин ждут от нас решительного успеха! Мы должны мобилизовать все силы, выявить виновных в неудачах последнего месяца, принять верные кадровые решения и немедленно подготовить новое наступление!

– Наступления не будет, товарищ армейский комиссар первого ранга, – мой голос остался столь же спокойным, но в нем появились нотки, напоминающие лязг танковых гусениц. – Немцы знают о каждом нашем шаге, осведомлены о местах размещения армейских и дивизионных штабов, превосходят нас в полевой артиллерии и имеют подавляющее господство в воздухе. У на осталось два-три дня до их контрнаступления. И первое, что они предпримут, это артиллерийский и воздушный удар по штабам и узлам связи. Всем командармам немедленно сменить расположение командных пунктов и проследить, чтобы нижестоящие штабы тоже в кратчайшие сроки выполнили этот приказ. На прежних местах продолжать имитацию активности. Главный удар противника я ожидаю на южном фланге между Черным морем и селом Кой-Асса́н с целью отрезать и блокировать Феодосию и выйти в тыл наших войск на Парпачском рубеже. Танковые бригады в ночное время отвести от передовой, сосредоточить в районе села Арма́-Эли́, тщательно замаскировать и подготовить к нанесению контрудара по местам предполагаемого прорыва противника. Черноморскому флоту…

– Ваши полномочия, генерал-майор, даны вам не для того, чтобы поощрять и даже самолично насаждать на фронте пораженческие настроения, – Мехлис больше не кричал, но его шипящий голос был услышан каждым из присутствовавших на совещании командиров. – За эти действия вам придется ответить. Я немедленно доложу о вашем произволе товарищу Сталину!

Мехлис развернулся и широким шагом направился к выходу. Никто из генералов не проронил ни слова, а я лишь обозначил легкое пожатие плечами и как можно безразличнее произнес:

– Как вам будет угодно, товарищ армейский комиссар первого ранга.

– Вот теперь, Эрих, мы с тобой настоящие государственные преступники, – негромко произнес Рихтенгден, когда фон Тресков вышел из комнаты, аккуратно уложив переданный ему сверток в портфель.

– А до этого было не так? – удивился Шлиман.

– До этого были слова, а теперь началось настоящее дело.

– Не, думаю, что в гестапо смогли бы рассмотреть большую разницу, – усмехнулся майор.

– Это да, – не стал спорить Рихтенгден.

– Фон Тресков оказался для нас ценным приобретением, не находишь?

– Весьма ценным, – согласился полковник, – и инициативным, что не менее важно. Идея замаскировать наши изделия под бутылки с ликером мне бы в голову не пришла.

– Ты просто не ценитель этого напитка, – улыбнулся Шлиман.

– Через неделю Гитлер вылетает в Полтаву в штаб группы армий Юг. Если все пройдет удачно…

– Генрих, давай не будем загадывать. Со своей стороны мы сделали все возможное. Во втором отделе Абвера работают грамотные люди, так что за техническую сторону я не волнуюсь. Теперь все зависит от хладнокровия фон Трескова и его способности убедить своего знакомого в свите Гитлера захватить с собой в самолет посылочку для генерала Герсдорфа.

– Этот убедит. Я давно не встречал столь красноречивого человека, как фон Тресков. Но ты прав, не будем загадывать – ждать осталось совсем недолго.

Мы не успевали. До немецкого наступления оставались считанные дни, а готовность фронта к обороне все еще была неудовлетворительной. Генерал-лейтенант Козлов оказался довольно грамотным командиром, но, как и многие другие представители высшего комсостава Красной армии страдал отсутствием инициативы и полной неспособностью спорить с начальством. Зато как исполнитель четких и недвусмысленных приказов он проявил себя весьма неплохо.

Летра указывала мне на две основных проблемы Крымского фронта. Во-первых, рельеф местности позволял немцам в полный рост использовать свое господство в воздухе. Открытые степи, пересеченные кое-где длинными пологими холмами, облегчали действия вражеской авиации и не давали советским войскам укрыться от налетов пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков.

Пилоты Рихтгофена считались в люфтваффе лучшими специалистами по поддержке наступления наземных войск, что Манштейну сейчас и требовалось. Авиация Крымского фронта и отдельный авиаполк Кудрявцева по численности и подготовке пилотов не шли ни в какое сравнение с немецким четвертым воздушным флотом, располагавшим семью сотнями самолетов.

Второй проблемой виделся резкий скачек эффективности немецких противотанковых средств. Казалось, все новинки в этой области противник решил сосредоточить именно здесь, в Крыму. Новые длинноствольные пушки получили не только «панцеры» двадцать второй танковой дивизии, но и штурмовые орудия пехотных частей. Сюда же стоило прибавить новейшую противотанковую пушку с коническим стволом. Ее весьма скромный калибр двадцать восемь миллиметров, казалось бы, не должен был пугать советских танкистов. Однако, конструкция орудия и снаряд с вольфрамовым сердечником позволяли этой относительно легкой пушке пробивать броню толщиной до ста миллиметров. Ну и последним штрихом в складывающейся неприглядной картине стали штурмовики «хеншель» Hs 129 в противотанковом исполнении, тоже присланные Манштейну в приличном количестве перед началом наступления.