С самого утра, примчав на работу, на удивление без перегара и опоздания, славный труженик, электрик Анатолий Петрович, быстро сменил привычный «прикид» обычного гражданина на одеяние трудового героя.

Классик писал: «Бесконечно можно смотреть на три вещи: горящий огонь, бегущую воду и на то, как работает другой человек». Поскольку в цеху сегодня ничего не горело и не текло, Петрович с самого утра принялся с интересом наблюдать за трудовым подвигом своих коллег. К объектам же своего труда Петрович предпочитал приступать после обстоятельного обдумывания. Ведь электричество – штука обстоятельная и заниматься им нужно только по обстоятельствам, то есть когда припечет. А чтобы никто, в особенности начальник цеха, не мешал суровым думам об обстоятельном, Петрович всегда носил с собой моток проводов, перекинутый через плечо. На любой вопрос о пути и цели следования, Петрович смело отвечал: «Я это сейчас там…». В пылу производственного подвига никто не разбирался, что такое «это», где оно и когда случится это «сейчас».

Начальника цеха на горизонте не было, и Петрович, поскрипывая стулом, безнаказанно искрил мозгами, наслаждаясь сказочным зрелищем чужой деятельности.

День был просто прекрасен! Во-первых, это была пятница, что само по себе уже праздник. Во-вторых, получка, нет так давно любезно выданная Гавриловной, все еще оттопыривала карман, открывая широкие перспективы на выходные. И, в-третьих, сегодня, в этот знаменательный день, праздновал свой день рождения наладчик Пяткин. Трудовой коллектив был прекрасно осведомлен об этом памятном событии и уже с самого утра готовился к поздравлениям. Чего нельзя было сказать о Пяткине.

С самого утра Пяткина поразила коварная болезнь, названия которой медицина пока не придумала, а смекалистый народ окрестил «жаба». Пяткин удумал совершить непозволительный поступок: утаить радость своего рождения от трудового коллектива. Трудовой коллектив из того самого смекалистого народа прекрасно знал, как бороться с этой хворью. И Пяткин, доставая свою новую, едва ли не недельной давности робу из ведра с мазутом, горько сожалел о задуманном.

Излечившись от коварной хвори, Пяткин пулей мотнулся мимо проходной за «сидором» и принялся кропотливо организовывать скромный банкет, грозивший скрасить конец трудового дня обычных работяг. Местом проведения банкета была выбрана коморка в углу цеха, которая, казалось бы, для этого специально задумывалась. Все, что происходило в этом маленьком помещении, было надежно скрыто от посторонних глаз «потустороннего» начальства.

Трудовой день подошел к концу и все, включая Петровича, устремились к праздничному столу, норовя занять место поближе к источнику пищи. Да будет праздник!

Где-то посередине празднества, когда селедка уже была съедена, а тарелка с бутербродами грозилась обнажить дно, в цеху раздался «потусторонний» крик начальника цеха. Раскатываясь эхом по просторному помещению, голос начальника сильно походил на грозный глас Сатаны из самих глубин ада.

– Петрович! Петро-ооович, твою мать!

Петрович, понимая всю серьезность положения, быстро опрокинул стопарь, протолкнув его шпротиной, и тяжело вздохнул. Как заправский танцор с цветком в зубах, Петрович метнул в рот массивную ветку укропа и бодрым, слегка сбивающимся шагом, устремился к трудовым свершениям на благо человечества.

– Да ты, …………, опять синий, Петрович! – справедливо заметил начальник цеха.

Петрович, открыто выступавший против расизма, тут же выдвинул протест против цветовой дифференциации людей. Увы, протест принят не был.

– Ты мне что две недели назад обещал, паршивец эдакий?! – продолжал чихвостить начальник цеха. – Правильно! Разобраться со щитком!

– Так я того, этого… – принялся оправдываться Петрович.

– А вчера на складе готовой продукции пропал свет. По твоей милости, балбес искрометный! Понимаешь?

– А я-то к свету при чем? – непонимающе ответил Петрович.

– Не понимаешь? Ты вообще что-то понимаешь?! Щиток… свет… – медленно, едва ли не на пальцах стал объяснять разгневанный начальник цеха, – ты же, гад проспиртованный, его еще две недели назад грозился сделать!

– Так я и сделал! – возразил Петрович, вспоминая, как он давеча самоотверженно ковырялся в этом лабиринте проводов.

– Да ладно?! Ты, верно, запамятовал, забулдыга подворотний?! Так я тебе напомню, что ты тогда сказал, накрутив черта лысого в щитке. Ты, как ты выразился: «принял экстренные меры по временному восстановлению энергоснабжения производства из материалов, имевшихся в наличии». Так вот, твое «временное восстановление» накрылось медным тазом, не выдержав проверку временем.

Начальнику цеха очень запомнилась фраза Петровича. Не столько своей содержательностью, сколь тем, что рождена она была именно из уст электрика, человека, измученного невыносимыми условиями бытия.

– Так я того…

– Короче, Петрович, резво шуруй и восстанови мне свет на складе. И не временно, а так, чтобы твои внуки увидели! Иначе я тебя уволю к чертям собачьим и уже уволенного повешу посреди цеха на этом твоем мотке проводов. Будешь болтаться в назидание преемникам!

Перспектива быть уволенным, пугавшая Петровича даже больше, чем суд Линча, придала усталому электрику жизненных сил и Петрович, прихватив ящик с пыльными инструментами, отправился сражаться со злополучным щитком. Начальник цеха уже давно грозился уволить нерадивого электрика, но замены ему так и не мог найти. Толковые парни не очень обольщались той зарплатой, что сулил им коварный скупердяй. А менять Петровича на «Петровича» – гиблое дело. Уж лучше то зло, с которым ты хоть как-то знаком.

По дороге, заскочив на склад, Петрович воочию убедился в абсолютном отсутствии света. Склад был погружен в зловещую тьму, изредка озаряемую фонариком сторожа. Более того, света не было даже в коридоре, где, собственно, и размещался злополучный щиток. А путь доблестному воину с электрическими неполадками преграждали какие-то ящики и прочий хлам, которые, как на зло, свалили здесь грузчики-лиходеи. Водрузив модный фонарь на голову, Петрович смело двинулся вперед, к месту трудовой славы.

Спотыкаясь и матерясь по пути, Петрович наконец-то добрался до искомого объекта обстоятельного труда. Да, давненько они не виделись! В том, что торчало из стены, сложно было узнать щиток. Конструкция из висящих макаронами проводов и искрящих соединений, в темноте коридора больше напоминала убранство новогодней елки, чем электрический щиток. И с этими «временными мерами» двухнедельной давности что-то надо было делать.

Решение было принято мгновенно: поменять двухнедельные конструкции на сегодняшние, не утрачивая концепции «временности». Петрович давно себе грозился перебрать к чертовой матери этот щиток. И не только его. Но чертова мать, видимо занятая иными заботами, не давала своего согласия на упорядочивание хаотичного движения электронов. И, тем более, сегодня, вечером, в пятницу. Крутить электрику до полуночи в преддверии выходных было грехом, похлеще чем копать компостную яму в разгар Шабата для махрового хасида.

Было бы совсем неплохо обесточить щиток. Во всяком случае, того требовали нормы ТБ, с которыми Петрович был хорошо знаком. Но чтобы это сделать, нужно было пробраться дальше, по темному и захламленному коридору. А, по подсчетам Петровича, времени до конца последнего пузыря практически не оставалось. И он, славный электрик и верный товарищ в сплоченном трудовом коллективе, рисковал остаться у пустого корыта, выполняя требования этого самого ТБ. Совершенно недопустимо!

Самоотверженно зарывшись в искрящих проводах, Петрович начал колдовать. И первое заклинание удалось ему на славу: в коридоре появился свет. «Верной дорогой идете, товарищи!» – подбодрил себя Петрович и продолжил дальше.

– Ты бы щиток обесточил, Макклауд! – послышался голос начальника цеха, стоявшего неподалеку в уже озаренном коридоре.

– Да все путем, ща будет… – бравурно ответил Петрович, пытаясь разжевать ветку укропа, по жесткости ничем не уступавшую верблюжьей колючке.