Возвращаясь к самому ходу планирования и плану от 24 мая, отмечу, что, по сути, Рокоссовский вновь возвращается к плану Рогачевской операции, только теперь, за счет 28-й армии, он переносит участок прорыва юго-западнее – в лесисто-болотистую местность, на Бобруйск силами паричской группировки не наступает, а планирует прорыв сразу к Слуцку.
Рокоссовский пишет о причинах такого решения: «Дело в том, что местность на направлении Рогачев, Бобруйск позволяла сосредоточить там в начале наступления силы только 3-й армии и лишь частично 48-й. Если этой группировке не помочь ударом на другом участке, противник мог бы не допустить здесь прорыва его обороны, у него осталась бы возможность перебросить сюда силы с не атакованных нами рубежей. Два же главных удара решали все проблемы: в сражение одновременно вводилась основная группировка войск правого крыла фронта, что было недостижимо на одном участке из-за его сравнительной ограниченности; противник терял реальные возможности маневра; успех, достигнутый пусть даже сначала на одном из этих участков, ставил немецкие войска в тяжелое положение, а нашему фронту обеспечивал энергичное развитие наступления»[301].
Таким образом, из-за условий местности задача сосредоточения больших сил на участке 48-й армии представлялась командующему фронтом невыполнимой. Характерно, что удар 48-й удар изначально имелся на карте, привезенной Рокоссовским с Ставку (скорее всего – удар 48-й армией был стёрт ещё до приезда в Москву), был в «Замысле…» от 20 мая, а 24 мая (когда Рокоссовским карта подписана) его уже не было. Если бы Рокоссовский принял решение именно об ударе по сходящимся направлениям, то следует заметить: если одной из группировок не удалось бывыполнить задачу, то окружение бы не состоялось.
Какие преимущества давали «два удара»: нанесение двух рассекающих ударов позволяло группировкам не ориентироваться друг на друга, даже относительно окружения и разгрома бобруйской группировки противника. И по плану от 24 мая, как и в последующей директиве Ставки, задача по ликвидации и разгрому бобруйской группировки, взятию Бобруйска, ставилась войскам только рогачевской ударной группировки – 3-й и 48-й армиям.
Соколов, исходя из журнала посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина от 21–25 мая, писал: «Память немного подвела Константина Константиновича. Это памятное заседание… происходило 26 мая 1944 года… Очевидно, „Багратион“ в первый день обсудили на уровне Генштаба и командующих родов войск, прежде всего с точки зрения того, какие силы и средства могут потребоваться для проведения операции. Во второй же день вместе с командующими фронтами решали вопросы о задачах фронтов и армий, в том числе направления ударов и предполагаемое движение по дням операции. А 22-го и 23 мая Сталин принимал не высокопоставленных советских военных, а Ванду Василевскую, Тадеуша Василевского…»[302].
Делать такие выводы на основе одного источника не совсем верно, однако автор данной работы на основе более глубокого анализа может сделать точно такой же вывод – расширенное заседание Ставки ВГК состоялось 26 мая 1944 года. Состав участников из различных источников подтверждает список из журнала посещений кабинета Сталина.
Вернемся к воспоминаниям Жукова: «Поскольку, как это бывало при подготовке крупных операций, разработки планов в Генштабе и штабах фронтов шли параллельно, а командование фронтов, Генштаб и заместитель Верховного главнокомандующего поддерживали между собой тесный контакт, проекты планов фронтов полностью соответствовали замыслам Ставки и были тогда же утверждены Верховным главнокомандующим»[303]. Это утверждение весьма спорно. Иную точку зрения высказывает в своих воспоминаниях не только Рокоссовский, но и Василевский, писавший, что после совещаний с командующими «Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку»[304], Баграмян, предложивший совместно с Жуковым пересмотреть план операции[305], а также Черняховский: «Просьба командующего была удовлетворена, а план был доработан и 27 мая без замечаний утвержден»[306].
В то же время, имея на руках карту от 24 мая, сложно понять запись во введении в журнале боевых действий 1-го Белорусского фронта за июнь: «При вторичной поездке 22–23 мая в Генеральный штаб командующего войсками фронта с начальником оперативного отдела Ставкой был окончательно решен вопрос о наступлении войск правого крыла фронта на Бобруйском направлении»[307]. То есть теоретически 23 мая Рокоссовский мог согласовать план, который к тому моменту уже отличался от замысла Генштаба. Но в таком случае остаются вопросы относительно следующего совещания. Ведь выделение фронту дополнительных сил будет согласовано лишь 26 мая, на совещании у Сталина.
К тому же 24 мая штаб фронта затребовал у своих подчиненных целый ряд документов: справку о состоянии материальной части 16-й воздушной армии[308] (предыдущая составлена 11 мая), разведывательную сводку[309] (предыдущая составлялась 8 мая), сведения о наличии танков и САУ на фронте[310], подготовлена карта обстановки[311]. Все эти документы датированы 24 мая. Это означает, что совещания в Москве 22–23 мая если и были, то были предварительными, в связи с тем, что план операции был значительно расширен.
Командующие фронтами и члены военных советов фронтов находились в Москве в период с 24–25 мая по 27 мая. Этот вывод можно сделать на основе:
1) журнала посещений кабинета Сталина;
2) подписей Баграмяна и Леонова под боевыми донесениями (об этом упоминалось выше, 24–27 мая их подписи отсутствуют);
3) отсутствия подписей Бойкова в оперативных сводках с 24-го по 27 мая;
4) отсутствия в штабе 1-го БФ Рокоссовского и Булганина. Они подписывали документы лишь 21, 24 и 28 мая. За 22–23 мая и 25–27 мая их подписей обнаружить не удалось.
Д. воен. н. В. М. Барынькин, описывая процесс принятия решений в Ставке ВГК с середины 1943 г., в своей статье отмечал: «Наконец назначался день, когда командующие фронтами должны были прибыть в Ставку для докладов планов операций фронтов. Обычно И. В. Сталин заслушивал их в присутствии начальника Генштаба, своего заместителя и некоторых членов ГКО»[312]. То есть все указывает на то, что совещание в Ставке проходило именно 26 мая, когда присутствовали и члены ГКО.
Также можно сделать вывод, учитывая отсутствие подписи Бойкова в оперсводке за 24 мая, составленной в ночь на 25-е число, что офицеры штаба 1-го Белорусского фронта были в Москве уже во второй половине дня 24 мая. В таком случае это стыкуется с тем, о чем упоминал Баграмян: «Нас пригласили в Генеральный штаб для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину. В кабинете А. И. Антонова уже был командующий 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовский. Эта встреча очень обрадовала нас обоих, вызвала большое оживление и взаимные расспросы о фронтовых делах»[313]. Это событие могло произойти как 24-го, так и 25 мая.
26 мая вечером состоялось расширенное заседание Ставки. Приведем состав его участников:
«1. Молотов 21:00–02:30
2. Ворошилов 21:00–01:30
3. Берия 21:00–01:30
4. Маленков 21:00–01:30
