Особого внимания заслуживает книга Б. В. Соколова[267], который сначала фактически цитирует мемуары Рокоссовского[268], а затем с ярко выраженным желанием связать их с журналом посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина пишет о том, что описываемое совещание на самом деле состоялось 26 мая. Это в принципе не стыкуется ни с одними мемуарами, кроме самого журнала, да и к тому же – других аргументов Соколов не приводит.
Такая трактовка хода совещания в Ставке, при которой точка зрения Рокоссовского сомнению не подвергается, была бы вполне оправданна, если бы на нем присутствовали только Рокоссовский и Сталин. В действительности, по воспоминаниям участвовавшего в работе совещания Баграмяна, там еще находились Жуков, Василевский, Антонов, член Военного совета 1-го БФ генерал-лейтенант Н. А. Булганин, член Военного совета 3-го БФ генерал-лейтенант В. Е. Макаров и член Военного совета 1-го Прибалтийского фронта генерал-лейтенант Д. С. Леонов[269]. При этом в мемуарах Жукова отмечено: «Существующая в некоторых военных кругах версия о „двух главных ударах“ на белорусском направлении силами 1-го Белорусского фронта, на которых якобы настаивал К. К. Рокоссовский перед Верховным, лишена основания. Оба эти удара, проектируемые фронтом, были предварительно утверждены И. В. Сталиным еще 20 мая по проекту Генштаба, то есть до приезда командующего 1-м Белорусским фронтом в Ставку»[270]. Становится непонятным, почему в научных трудах не были использованы воспоминания Жукова. Кроме того, если в мемуарах Василевского ничего не сказано о совещании в Ставке, то Баграмян в своих воспоминаниях затронул этот вопрос, и что интересно – его точка зрения не совпадает с мнением ни Жукова, ни Рокоссовского.
В. О. Дайнес[271] был единственным биографом Рокоссовского, использовавшим в ходе своего исследования не только мемуары Жукова, но и запись беседы К. М. Симонова с Василевским, в ходе которой маршал говорил о том, что не помнит ни о каком споре Рокоссовского с Верховным главнокомандующим. Тот факт, что некоторые военачальники были не согласны с описанием Рокоссовского событий в Ставке, упоминает и Ю. В. Рубцов[272]. Правда, ни Дайнес, ни Рубцов не сделали никаких выводов, оставив вопрос открытым.
Отдельно стоит сказать о мемуарах Штеменко[273], исходя из которых, можно действительно прийти к выводу о том, что 20 мая оба удара 1-го БФ фигурировали в общем плане Генштаба. Так, Л. С. Золотов[274], основывая свои выводы на воспоминаниях Жукова и Штеменко, пишет о том, что Рокоссовский не спорил со Сталиным, а «оба удара» спланировал Генштаб. Учитывая, что в мемуарах Штеменко допущена неточность, этот вывод становится безосновательным. Именно мемуары Штеменко, изданные до «Воспоминаний…» Жукова, путали многих исследователей. Поэтому, например, Константинов[275] и Кардашов[276], отстаивая точку зрения Рокоссовского, в то же время писали о том, что «два удара» были запланированы уже 12 мая.
В сборнике «Три маршала победы»[277] из девяти статей о Рокоссовском, часть которых посвящена и его личным отношениям с Жуковым, лишь публикация Г. А. Куманева затрагивает вопросы подготовки Белорусской операции и спора маршала с Верховным[278]. Упоминая о принятии решения о нанесении «двух главных ударов», автор пишет: «Сам ход и развитие Белорусской операции в июне-июле 1944 г. блестяще подтвердили всю правоту указанного неординарного и смелого решения Рокоссовского. (Вскоре Ставка ВГК после продолжительного обсуждения приняла этот план)»[279]. Значит, Куманев считает действительным случай, описанный Рокоссовским (правда, на основе лишь одного источника – статьи К. Ф. Телегина[280]).
В мемуарах Жукова общий ход принятия плана операции «Багратион» описан достаточно подробно (видимо, поэтому значительная часть описываемых маршалом событий повторялась и в других источниках). Утверждение его о том, что после представления плана 20 мая Верховный главнокомандующий вызвал в Ставку командующих фронтами Баграмяна, Черняховского и Рокоссовского[281], сомнений не вызывает, но возникает вопрос: когда же именно проходили совещания с командующими? Жуков записал: «22 мая Верховный главнокомандующий в моем присутствии принял А. М. Василевского, А. И. Антонова, К. К. Рокоссовского, а 23 мая И. X. Баграмяна и И. Д. Черняховского». Однако, по воспоминаниям Штеменко и Баграмяна, Черняховский отсутствовал по болезни и в этих заседаниях не участвовал[282]. Это подтверждает и Горьков, основываясь на журнале боевых действий 3-го Белорусского фронта и указывая, что Черняховский прибыл в Ставку лишь 25 мая[283].
Командующий 1-м Прибалтийским фронтом Баграмян пишет, что, прибыв в Москву 22 мая, он был приглашен в Генеральный штаб «для ознакомления с замыслом и планом предстоящей наступательной операции, подготовленными для доклада Сталину». При этом автор указывает, что в кабинете Антонова уже находился Рокоссовский: «Когда перешли к делу, генерал А. И. Антонов объявил, что нам предстоит поочередно обсудить с Г. К. Жуковым и А. М. Василевским, которые готовы принять нас, все вопросы, связанные с участием войск каждого фронта в намечаемой операции… Первыми, в порядке установленной очередности, побывали на приеме у ближайших соратников И. В. Сталина мы с Леоновым»[284].
Однако, согласно имеющимся документам, не было Баграмяна в Москве ни 22-го, ни 23 мая, поскольку находился он на фронте. Проверить это очень просто по ежедневным боевым донесениям 1-го Прибалтийского фронта[285]. Ежедневно под этим документом ставили свои подписи И. Х. Баграмян, член военного совета фронта Д. С. Леонов и начальник штаба фронта В. В. Курасов. По журналу посещений кремлевского кабинета И. В. Сталина находим, что последний раз Баграмян был в Москве 1 апреля. Все верно, в этот день подписи его нет[286]. Не подписывал он с Леоновым и боевые донесения в период с 24-го по 27 мая[287]. А вот 22-го и 23 мая – подпись и его, и Леонова – есть.
По воспоминаниям Баграмяна, на совещании 23 мая кроме него присутствовали: Сталин, Жуков, Василевский, Антонов, Рокоссовский, Булганин, Макаров и Леонов[288]. Штеменко приводит иной состав: Жуков, Василевский, Баграмян, Рокоссовский, члены военных советов 1-го и 3-го Белорусских фронтов, а также Главный маршал авиации А. А. Новиков, Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, начальник Главного артиллерийского управления РККА маршал артиллерии Н. Д. Яковлев, начальник тыла РККА генерал армии А. В. Хрулев, маршал инженерных войск М. П. Воробьев, нарком связи СССР маршал войск связи И. Т. Пересыпкин и работники Генштаба во главе с Антоновым[289].
Яковлев и Воронов в своих воспоминаниях ничего не пишут о совещаниях в СВГК[290]. Пересыпкин описывает первую часть совещания, что началась с доклада Антонова: «В Ставке Верховного главнокомандования 22-го и 23 мая 1944 года состоялось совещание, в котором принимали участие И. В. Сталин, командующие и члены военных советов 1, 2, 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов, руководящие работники Генерального штаба и наркомата обороны. Для участия в работе совещания в числе других пригласили и меня»[291]. Тем не менее Иван Терентьевич полностью подтверждает факт присутствия на заседании тех, кого называли Штеменко и Баграмян[292]. Однако, получается, есть нюанс. Как ранее уже было упомянуто – Баграмян, которого все называют участником совещания, в Москве в этот момент не находился.
