Эпистемологический план Метамодернизма в философских интуициях ван ден Аккера и Вермюлена приближен к кантовскому “негативному” идеализму, что отличает его и от Модернизма, и от Постмодернизма, отвечающих гегелевскому «позитивному» идеализму: “Кантовскую философию истории в конце концов так же можно наиболее подходящим образом обобщить как мышление «как если бы»…В действительности, Кант и сам применяет терминологию «как если бы», когда он пишет «каждый… человек, как если бы он следовал какой-то путеводной нити, движется к естественной, но для каждого неизвестной цели»…”[6]. Разворачивание эпистемологического потенциала “как если бы” остановить невозможно: он запускает алгоритм перебора операций для вывода максимально большего количества решений: “как если бы” в генной инженерии, “как если бы” в ИИ и т. д. Данная тенденция (наряду с виртуализацией общества) проблематизирует на уровне обыденного сознания представление о цельной единой реальности. Реальность становится реальностью чего-то, приобретая узкое, прикладное значение. В сущности, прогнозировать будущее социальных и культурных ландшафтов в ситуации постоянного наращения и обновления информации нерезультативно. Все мы проходим тест Роршаха, вглядываясь в контуры доминирующих на настоящий момент тенденций, “как если бы” Homo Ludens эволюционировал в Homo Deus, “как если бы” Homo Deus забылся в самоупоении, впав в hubris, или, напротив, осуществил ницшеановский проект…

Метамодернизм с неограниченной эпистемологической установкой “как если бы” и онтологией метаксиса включает в себя концептуальные схемы и содержания, матричные структуры тех эпистем, осцилляция, или раскачивание, между которыми задает ему жизненный импульс. Это означает, что в социальном и культурном планах метаксис инициирует появление композиций, составленных из гетерогенных по своей природе и генезису компонентов. В данном случае уместно обращение к новому подходу в онтологии общества, выдвинутому американским философом Мануэлем Деландой. Он развивается в русле спекулятивного реализма, признающего наличествование реальности, независимой от сознания. Деланда исходит из допущения существования автономных неиерархических социальных структур, основанных на динамических отношениях, – как то государства, правительства, города, различные социальные группы и т. д., где часть равноценна целому, но не повторяет его, – которые формируют ассамбляжи. В свою очередь, элемент одного ассамбляжа может быть включен в конструкцию другого, а тот – быть составной частью структуры первого ассамбляжа. Подобный тип взаимосвязей отражает отношения интериорности между компонентами ассамбляжей и между самими ассамбляжами. Подобный посыл Деланды также направлен на упразднение гегелевских тотальностей, но у него был великий предшественник. Безусловно, в самой идее деиерархических динамических отношений, предполагающих композиционную “подвижность” ассамбляжей, у Деланды прочитывается оммаж философии Жиля Делеза: “Теория ассамбляжей и процессов, которые создали и стабилизировали свои исторические идентичности, была создана философом Жилем Делезом в последние десятилетия ХХ века. Предполагалось, что эта теория приложима к широкому спектру целостностей, сконструированных из гетерогенных частей. Различные сущности – от атомов до биологических организмов, видов и экосистем – могут рассматриваться как ассамбляжи, то есть продукты исторических процессов, и такое рассмотрение может оказаться продуктивным. Разумеется, что за термином “исторический” стоит не только история человечества, но и космогоническая, и эволюционная теории. Теория ассамбляжей может применяться к социальным сущностям, но сам факт того, что она преодолевает разделение природа – культура, свидетельствует о состоятельности этой теории именно как реалистической”[7]. Ассамбляжи Деланды воспроизводят в иных концептуальных координатах уилберовское философское понятие “холон” как нечто одновременно автономное и являющее частью иерархии – холархии. Согласно этой точки зрения, любая система может рассматриваться в качестве холона (например, атом, клетка, организм, социум, вселенная и т. д.), включенного в еще более сложную сеть взаимодействий, но уже в качестве элемента. Близки к деландовским построениям экспериментальные метафизические ландшафты Бруно Латура, уравнивающего в правах при созидании “общего мира” людей с нечеловеческими акторами. Призыв философа пересмотреть ключевые концепты античной философии такие, как “ойкос”, “логос”, “фюсис”, “полис” с тем, чтобы подвергнуть их критике, и наконец покинуть платоновскую пещеру, сам по себе радикален. Малоизвестный конец платоновского мифа о пещере, когда одному из пленников (и это – философ, конечно) все-таки удается покинуть ее пределы и увидеть неискаженный мир, а вернувшись, столкнуться с непониманием других узников, наталкивает на подсказанные самим Латуром размышления о судьбе его концепции в философии, если бы ее появление не было бы столь своевременно. “Замените повсюду единственное число множественным, природу на природы…начиная с мифа о Пещере, именно единство природы является ее главным политическим достоинством, потому что только это объединение, это упорядочивание, может конкурировать с иной формой объединения, компоновки, самой что ни на есть традиционной и издревле называемой той самой политикой. В этом споре между политикой и природой, как в старой тяжбе, что на протяжении всех Средних веков противопоставляла Папу Императору, можно найти две лояльности по отношению к двум одинаково легитимным типам тотального, между которыми разрывалась тогда совесть христианина. Если сегодня мы к месту и не к месту используем понятие мультикультурализма, то понятие мультинатурализма все еще кажется нам шокирующим и лишенным всякого смысла”[8]. Следующий шаг – признание плюральности составляющих данность основ. Впрочем, festina lente. Разработка М. Деландой “новой философии общества” (а так называется и его монография), а точнее выявление, обнаружение тех закономерных для Метамодернизма социальных процессов, которые идут в обществах, вступивших в фазу информатизации, их взаимоотношения с другими целостностями, оказываются спроецированными на экран культуры. Здесь в фазе роста пребывает такое явление, которое Николя Буррио очень точно назвал “постпродукцией”. Технический термин “постпродукция” он употребил для анализа процедур комбинирования, перепроизводства, коллажности, пересборки ранее созданной символической продукции в искусстве второй половины ХХ века. По его мнению, в постпродукции нивелируется разрыв между производством и потреблением[9]. Цитата, пастиш, реминисценция, след и т. д. стали привычными приемами и маркерами постмодернистской художественной и поэтических практик. Казалось, что технологический сдвиг сподвигнет к освоению terra incognita, на деле – спустя четверть века после цифровой революции мы, оперируя изощренными гаджетами, в сфере мысли по-прежнему производим постпродукцию. Поэтому технология ее создания сводится к апроприации, т. е. к выбору из уже данного и исторически апробированного материала отдельных фрагментов, композиционных схем, методических ракурсов, сценарных ходов, их символическое перепроизводство и встраивание в другие контексты. Альтернативный взгляд Буррио, таким образом, сводится к следующему: “Переписать модернизм – вот историческая задача нашего времени: не начать с нуля, не закопаться в историческом достоянии, а заняться инвентаризацией и отбором, переработкой и перезагрузкой”[10]. В этом смысле альтермодернизм философа “шествует”, повторяет концептуальные маршруты постмодерна. Однако на “инвентаризацию” у нас остается не так много времени: разрыв между этосом эпохи, фетишизирующей следы прошлого, исторические травмы, теоретические конструкты минувшего, и ее технологической составляющей, перманентно обновляющейся, возрастает. Мы можем ментально не успеть за изменениями цифровой эпохи, экзистенциально “зависнув” в состоянии ожидания (Годо или кого-то еще?), глубокой тишины, или, напротив, изнашивая и упрощая себя в избыточной суетливости, синхронной включенности в различные контексты. К сожалению, когнитивистика, артикулируя достижения в сфере нейронаук, пробуждает и держит интерес к своим исследовательским полям, но мало способствует формированию общего ментального фона эпохи. Хотя Д. Бахманн-Медик рассматривает (нейро)биологический поворот в качестве прогностически наиболее вероятного, чей потенциал уже раскрывается[11]… Но фактические констатации естественных наук не выстраивают духовно-этической перспективы для развития: человек не сводится к корпусу его биометрических данных. На самом деле нам нужна не инвентаризация, а реинжиниринг.