***

Он проснулся этим утром не сразу, так как забыл, что накануне изменил мелодию будильника, и теперь сквозь сон не узнавал музыки. Однако она мешала спать, и встать пришлось, чтоб выключить телефон. Сделав это, он сразу же зарылся обратно в теплое гнездышко одеяла, как зверь зарывается в родную листву, как ребенок, не рожденный еще, копошится во влажном тепле чрева матери. Сон снова набросился на него, первым снегом засыпал, присыпал солью надежд. Самое сладкое от жизни он брал в отдыхе от нее, остальное было рутинно, скучно, нелепо, незаслуженно и несвеже. Будильник снова заработал через десять минут. Выработанная привычка вставать со вторым звонком, насладившись десятиминутным продлением неги, не подвела. Таборов встал. Нехотя поплелся в ванную, по дороге включив ноутбук. Умылся, прошел на кухню, отрезал два куска докторской и бросил на сковородку, рядом разбил два яйца, посыпал кинзой. Вернулся к ноутбуку, залез в интернет и включил музыку. Стал одеваться.

***

Обращенность к прошлому характеризует ее как человека доброго; человек-эгоист живет устремлением в будущее, она же должна чтить стариков; остановиться, если упадет незнакомый прохожий, она способна разменять момент своего будущего, чтобы пересмотреть свое прошлое, оставить на будущее удовольствие меньшее, но качественное.

Так думал Таборов о ней, узкоглазой кореянки, вытащившей его из тухлого болотца прошлогодней мысли. Он уже обдумывал, какой бы можно было замутить шикарный роман. Он – русский писатель, и она – студентка из Новосибирска. Но какие ужасные цены на билеты, какие ужасные! Ладно Новосибирск, но она с острова Сахалин, это нужно лететь самолетом, потом еще на пароме, так, так, так… В нашей стране легче съездить в Абхазию, чем посетить знаменитый облитературенный Чеховым Сахалин. Да пошли вы к чертовой матери со своими Сахалином!

Допустим, Таборов будет откладывать, и месяца через два он сможет поехать на Сахалин, но там придется жить в хостеле, это нужно прогуглить, сколько стоит жить в хостеле на Сахалине? Говорят, там едят собак. Да, он спрашивал ее, и она это подтвердила, она сказала буквально следующее: у коровы тоже бывает человеческий взгляд, но люди же не отказываются от тушенки, да, мы едим собак в ресторанах, я хожу иногда. И Таборов представлял, как своими белоснежными мелкими зубками она рвет мясо с собачьей ноги, и от этого возбуждался. Видя перед собой ее масленые, тонкие причмокивающие губы. Да и выйдет ли роман? Вдруг Таборов прокатается зря, конечно, писатель не может прокататься зря куда бы то ни было, все равно выест свою пользу, к тому же из Сахалина, из которого Чехов выел целую книгу, хотя до этого писал только короткие рассказы, но все же? Конечно, она увлекается некроромантикой, и ужасно зашла ему в душу, но не мало ли всего этого, не придется ли сгинуть там, в Сахалине, замерзнуть под забором пьяной собакой, припорошенной свежим снегом?

***

Написание художественного произведения стало для меня подобно работе, направленной во вне, а не во внутрь. Как строитель не строит дома сам по себе, как архитектор не проектирует их по собственной воле, по которой же даже курьер не принесет в дом ваш пиццу, если ему за это не заплатит нанявший его работодатель, так и я не могу взять и написать роман «в стол». Рассказ еще куда не шло. Он небольшой. Вдохновился – написал. Но что-то должно толкать к многодневному труду. Строитель строит дом, потому что знает, что в нем будут жить (и ему за это заплатят). Вот, если бы неравнодушный дядя сказал бы мне: «Слушайте, Иван Иваныч, а почему бы вам не накатать такой вот роман? Есть, знаете ли, потребность в написании такого романа. – И я сказал бы: «Чепуха, а не вопрос, дайте мне три дня, и я предоставлю вам план от начала до конца, и сразу же приступлю к работе». – «Тогда распишитесь», – скажет дядя. И я распишусь.

Если бы я не знал точно своего уровня, то мог бы делать что-то наугад, как крот, по наитию, на авось, не зная точно, выгорит – не выгорит. Теперь я знаю точно, что могу. Могу, но не буду. Потому что заказа нет. Лучше буду сидеть на скамейке на берегу огромного водохранилища и болтать ногами. Гордость и тщеславие.

***

Водка очищает мозг, стирает и хорошее, и плохое, рвет нейронные связи, и паучок воздержания, поделенного на время, падает в бездну твоего праздномыслия; лежит полумертвый, дрыгает ножками, ты снова молодым приматом можешь озадачен быть способностью камня сбивать плоды или расщеплять черепа. Впрочем, все это слишком сложные мысли. Ты сам подобен камню, или куску глины, или застывшему в куличе песку, который снова размокнет от дождя или рассыплется под детским совка ударом.

Хочется помочь паучку, который заново сплетает нейронные сети; от этого начинаешь придумывать цели: надо сходить в баню, тогда все непременно выйдет вместе с потом, все заработает вновь, не так медленно, как сейчас. Баня закрыта до четверга, в четверг – женский день, в пятницу – мужской, баня возможна только через день. С минуту размышляешь над тем, почему четверг – женский, а пятница – мужской. Конечно, потому что в пятницу мужикам нужна баня, чтобы попариться и побухать, другого смысла здесь нет. Размышлять здесь больше не над чем, однако шестеренки закрутились, паучок начал ткать узорчатую паутину, но рюмки еще мерещатся, как оазис в пустыне. Все, до чего может дойти человек, склонный к девиантному поведению (стать наркоманом или идейным извращенцем), обусловлено психологией мыши, лезущей в ловушку за сыром. Черствеющий кусок желтой субстанции, еще источающий запах, и этого достаточно, потому что дело не в ничтожном наслаждении, а в одержимости жаждой сладострастия, в предвкушении которого жизнь твоя вдруг до дрожи в руках обретает непонятный тебе самому смысл. Ты превращаешься из самоцели в средство существования смерти, ты не тот, кто живет, ты тот, кто подтверждает существованием наличие смерти в живом. За миг до того, как пружина сработает и сломает крысе хребет, ты испытаешь сладость подчинения высшим задачам.

Баня отменяется, нужна новая цель, нервы на пределе, стоит взвинтить их еще больше и выпить чашечку кофе, а потом пойти на рынок и купить чечевицы. Чечевицы нет; есть макароны, рис, пшено, геркулес, горох и фасоль, но во всем городе нет чечевицы, даже на рынке. Чечевицы нет, говоришь ты себе, и снова ищешь новую цель; здесь неподалеку есть храм, в котором ты еще не был, ты не веришь ни во что, только в сыр и величие мышеловки, но тебе нравятся ритуалы и близка эстетика надежды: ставить свечки, пребывать в священном молчании, жесты и непокрытая голова, и руки вне карманов, дисциплина, субординация и трепет. По дороге придется дышать пылью и вонью машин. Машины займут новое место в будущем мышей, машины и мыши, и мыши для машин.

***

«Не перепрыгнуть время, разделившее происходящее во мне от якобы произошедшего».

Симеон философ.

Не так давно в наше захолустье заехал один преинтересный тип. Привез с собой целую кучу литературы, коею с удовольствием и не без причины, видимо, распространял среди нашей не сильно ученой читающей публики. Я заинтересовался одной книгой, посвященной истории городов Содома и Гоморра, как известно теперь, не так давно стертых с лица земли. Книга очень знаковая, собственно, есть мнение, что она была и целью прибытия к нам этого ученого мужа, который ее распространяет. Остальные книги были безделушками в сравнении с этим трудом за авторством нескольких именитых даже в наших краях писателях. Мне была дана честь лично общаться с лордом Гартоном, поскольку я единственный так или иначе имеющий отношение к науке человек в нашем краю. Я узнал, что Лорд объездил уже всю Италию, был в Германии, посетил Францию, и вот после нашей провинции отправляется в южные земли славян. Также он поведал мне, что книгу переписывают и размножают почти во всех монастырях Франции и Италии, по заказу самого герцога, что дает все основания полагать, что книга значимая и суть, видимо, должна послужить некую таинственную роль в будущем не только нашей страны, но и мира. По сему, как только город наш покинул господин лорд, я отправился в наши архивы и попытался найти, что-нибудь о городах Содоме и Гоморра. Информации оказалась крайне скудноватой. Посоветовавшись с настоятелем нашего монастыря, я решил, немедленно, организовать личную экспедицию, в оставшиеся близлежащие города, что были некогда добрыми соседями злополучных Гоморры и Содома. Собрав все необходимое для исследований, книги, бумагу, перья, чернила, я попросил нашу местную благодетельницу госпожу Левенталь подбросить меня до ближайшего к нам транспортного города Г, так как она все равно собиралась туда, к своему родственнику и любезно выделила мне место в карете. Оттуда же я добирался на почтовых две недели до города М, что лежит южнее Италии, откуда уже было рукой полдня езды и час ходьбы до ближайшего к Содому и уцелевшего города Ж. Там я остановился в местной гостинице, посетил местных вельмож и поборников науки, чтоб не обидеть никого и не лишиться головы, как сами знает часто у нас бывает, затем сразу же отправился в местный монастыри и книгохранилища, где собрал много нужной и интересной информации касательно городом Содома и Гоморры, но самое интересное узнал я от одного старичка, у которого всю жизнь в Содоме прожил его родной брат, который вместе с Содомом и умер, но пока это произошло брат его часта бывал в гостях у этого старика, заезжая по своим торговым делам, он и поведал старику, а старик мне эту преинтересную историю, которую я передаю слово в слово с некоторой только правкой диалектической речи старика. Прежде, чем перейти непосредственно к запискам, должен уведомить, что старика было найти тоже не так просто, на него я вышел спустя месяц блужданий в городе его и его окрестностях, за это время я общался со многими людьми и многое узнал, как и о Содоме, так и о Гоморре, но всегда цепочка вела меня к этому старику, все чаще и чаще я слышал о нем, с кем бы не говорил, но все оставлял его напоследок, пока не посетил все интересующие меня места, имевшие отношения к истории города или его жителей и не переговорил со всеми учеными и не очень людьми, но и последний из них сказал мне тоже самое: иди к Н. Так зовут старика. И я пошел. И действительно, это было единственным верным решением с самого приезда моего в город. Я все записал и, найдя экспедицию свою, исчерпывающий, посетил остатки города Содома, после чего вернулся в свою родную захолустную Л. Теперь работаю над книгой на основе выше перечисленных исследований. Которая возможно послужит значимым подспорьем в изучении этого вопроса, который, надо знать тревожит многие высокие умы нашего времени. Напоследок добавлю, что буду иногда прерывать свою повествование, чтобы изложить вам кое-что из моих посещений и встреч во время пребывания в Н. Да прибудет с нами Бог.