— Это вы — Американец? Вы — Род Рэдлайн? — судя по голосу, перед агентом была женщина; на ее лице все еще было тяжело сфокусироваться.

Мужчина кивнул. Ему было абсолютно наплевать, кто решил внезапно наведаться к нему в гости. Хочет убить — пусть убивает, все, что он знает, он унесет собой в могилу; хочет помочь — пусть не тешит себя напрасными надеждами: отсюда не выбраться даже при большом желании.

Однако женщина не собиралась ни организовывать побег, ни убивать агента. С широкого, оснащенного большим количеством карманов, походного пояса она сняла две бутылки с водой. Одну — побольше, молча сунула в руки мужчине, содержимым другой осторожно смочила принесенные марлевые салфетки. Не проронив ни слова, она принялась оттирать кровь с чужого лица.

В ее движениях чувствовались уверенность, аккуратность и какая-то совершенно неуместная и неприемлемая нежность. Узкие ладони с длинными, тонкими, узловатыми пальцами, сжимающими салфетку, мягко проходились по поврежденным местами, убирая успевшие засохнуть бурые корочки.

В бледном свете фонаря, подсвечивающим ее лицо снизу, характерные черты искажались, а глаза вообще казались неестественно глубокими и абсолютно черными. Не лицо — восковая маска — и чем дольше Род в нее вглядывался, тем угловатей и неправильней она казалась.

После очистки, Женщина-Маска тщательно обработала все ссадины какой-то бурой, дурно пахнущей мазью, а разбитый локоть долго-долго растирала прозрачным гелем, затем крепко перетянув его чистым бинтом.

— Переломы? — она сидела прямо напротив, на каменном полу, из-за значительной разницы в росте, глядя снизу вверх.

— Нос, ребра, — отрапортавал Рэдлайн так, словно он был на работе, а не сидел в сыром подвале избитый и покалеченный.

Женщина-Маска придвинулась ближе, вставая на колени; тонкими ледяными пальцами осторожно коснулась сломанного носа.

— Я не смогу каждый раз приносить обезболивающее, — тихо пробормотала она; в голосе отчетливо зазвенели виноватые нотки.

— И сломанные ребра вы мне не вылечите, — Род попытался улыбнуться, но вышло на редкость паршиво. — Кто вы?

— Не имеет значения. Если я здесь — я враг, — говорила она тихо, уверено, словно бы отчитывалась кому-то о проделанной работе.

— Я для вас тоже враг. Однако, вы почему-то помогаете мне, — американец попытался увидеть в черных глазах напротив хоть что-то, отдаленно напоминающее эмоции живого человека.

— Если вы здесь — значит вы уже почти мертвец.

— И убьете меня именно вы?

Она отвернулась, промолчала, затем кивнула на бутылку воды, без слов напоминая о том, что в его положении именно за жидкость нужно держаться, как за спасательный круг.

— Я ничего не обещаю. Получится вытащить вас — спасу. Не получится — убью.

Род усмехнулся: у них делается все предельно просто.

— Я тоже не желаю вам ничего обещать, или объяснять. Вы не нашли Американца, и вам все еще угрожает тюрьма.

— Ведете меня по ложному следу? — ее явно насторожила и озадачила последняя реплика агента.

— Как знать. Ни одна помощь не останется без благодарности.

Женщина-Маска ушла аккуратно и тихо, также, как появилась. Не скрипнули старые дверные петли, в коридоре не раздавалось ничьих криков. Ее шаги — легкие, по-женски плавные, стихли в конце коридора. Рэдлайн привалился спиной к стене, осторожно выдыхая воздух сквозь плотно сжатые зубы. Мотивы женщины были ему непонятны, но в одном он был уверен — ни корысть, ни совесть не двигали ей. Делать еще какие-либо выводы он не решался.

По коридору прошелестели еще чьи-то шаги, и американца легко передернуло. Он готов был дать руку на отсечение, что кто-то следил за Женщиной-Маской, а теперь торопится сдать ее с потрохами.

***

Гравий с тихим шорохом полетел из-под колес, и красный Chevrolet затормозил с таким отчаянным визгом, что Монтгомери МакКуину стало жаль свою машину. Тренировки как-то не предусматривают столь экстремальное торможение. Особенно, если принять во внимание тот факт, что вдавливать педаль тормоза в пол пришлось только потому, что на трек перед его спорткаром выскочил какой-то полоумный.

— Ты вообще дальше своего носа ни черта не видишь?! — рявкнул Молния, как ужаленный выскакивая из автомобиля, тотчас же набрасываясь на нерадивого «нарушителя» едва ли не с кулаками.

— Засунь свои претензии знаешь куда? — манерно растягивая гласные ответил другой гонщик, снимая шлем с ярким номером «34» на боку.

Мужчина был явно старше негодующего на пустом месте МакКуина. Яркие зеленые глаза наблюдали за красно-золотым мальчиком с некой снисходительностью, пока он, на чем свет стоит, ругал соперника, поминая всех его родственников едва ли не до седьмого колена.

— Все сказал? — насмешливо поинтересовался тридцать четвертый, когда запал Монтогомери начал постепенно иссякать. — Что-то ты больно шумный и слишком молодой для звезды американского автоспорта. Ты не ошибся часом, мальчик? Здесь тебе не автошкола. Это большой спорт, а ты водишь, как будто вчера только за руль сел.

МакКуин, кажется, покраснел. Но открыв рот, чтобы вновь продолжить свою гневную тираду, вдруг резко закрыл его. Да так, что аж зубы клацнули. К тридцать четвертому номеру из боксов приближался механик. На серой кепке зеленым нитками были вышиты тройка и четверка, в руке механик сжимал отвертку, перемазанную машинным маслом. Но что больше всего поразило Молнию, так это то, что механиком была…

— Девушка! — из уст Монтгомери это звучало едва ли не как ругательство. — Серьезно, у тебя эта девчонка крутит гайки?!

Тридцать четвертый номер скорчил такую гримасу, словно ему пришлось сжевать ящик лимонов разом.

— Хэй, я, между прочим, помогаю брату! — девушка наставила на МакКуина кончик отвртки и свела свои темные брови к переносице. Молнию это умилило.

У него в личной жизни давно все шло наперекосяк. Вроде бы, они с Салли пара, однако никто не дает гарантии, что пока он мотается по соревнованиям, она не ищет утешение в ком-нибудь другом. Да и сам он далеко не безгрешен. Не обременяясь постоянными отношениями, но пользуясь собственной, идущей далеко впереди славой, Монтогомери частенько позволял себе снять «развлечение» на одну ночь. Девочки обычно попадались хоть и охочие за его кошельком, но при этом, весьма умелые.

Вот и сейчас Молния ни на секунду не засомневался в том, что миловидная сестричка тридцать четвертого номера не откажет ему в ужине, плавно перетекшем бы в совместное проведение ночи.

— Не злись, мышонок. Просто слабо верится, что такая милашка согласилась бы сидеть в боксах, будучи по уши в машинном масле. Ведь жизнь на гонках либо на самом треке, либо вообще вне стадиона, — Монтгомери сверкнул обворожительной белозубой улыбкой.

Тридцать четвертый номер едва ли не подавился воздухом; Джей восторженно захлопала огромными глазами, непроизвольно краснея; Карданвал, стоящий возле боксов, усмехнувшись, сложил руки на груди. Поразительные актерские качества МакКинли произвели на него впечатление — не каждый день выпадает шанс увидеть, как беспощадный киллер превращается в наивную девчонку.

Она словно была создана для этой роли. Белый парик, позволяющий ей без опаски всегда носить наушник для связи с начальством, сглаживал ранее казавшиеся слишком угловатыми черты лица, которые запоминались с величайшим трудом. Снимет она парик, сменит форму механика на обычную повседневную одежду — и МакКуин никогда не узнает, с кем на самом деле провел время. Став блондинкой, Джей еще больше начала сливаться с безликой массой.

Сейчас, с какой-то - в момент пробудившейся - собачьей преданностью, смотрела она на МакКуина, не в силах отвести восторженного взгляда. Красно-золотой мальчик был очень хорош собой, и, что бы там ни говорил заносчивый Бернулли, Молния прекрасно умел пользоваться собственными внешними данными. Следовательно, и в женском внимании недостатка у него не было.

— Иди-ка в боксы, Джей. Занимайся своей работой. А глазки этой Испании потом строить будешь. После работы, — Хьюго попытался мягко подтолкнуть девушку в спину, за что получил просто убийственный взгляд черных глаз. Не выходя из образа, она умело дала понять, что руками ее лучше не трогать.