— Мы сделали это. Мы сделали ребёнка, Санса, — он положил подбородок ей на бедро и остановил руку, положив её на обнаженную кожу и поглаживая большим пальцем.

Она улыбнулась и зарылась рукой в его кудри — привычка, которую она выработала в начале их брака.

— Мы и правда это сделали.

— Надеюсь, она хотя бы вполовину так же красива, как ты, — и поцеловал её ногу.

— Она? — Санса засмеялась, — Это довольно самонадеянно, не так ли?

Он подполз к ней и лёг рядом, положив голову ей на локоть.

— Нисколько. Видите ли, я совершенно уверен: нашей первой будет девочка, — он поцеловал её в лоб. — У неё будет мой ум и твои глаза, и с ней придётся считаться.

— Ты уже всё решил, не так ли?

— Ну, у меня есть великолепная жена, лежащая в моей постели, беременная моим ребенком, которая слишком для меня хороша. Должен же я сделать хоть что-то.

Она хмыкнула, переплетая свои пальцы с его.

— Я думаю, это будет мальчик.

— Почему ты так думаешь? — фыркнул он.

— Даже не знаю, — пожала плечами она. — Я просто хочу.

Он опустился, чтобы поцеловать её ещё раз.

— Я уверен, что это девочка.

***

Это мальчик.

***

«Роды — абсолютно ужасны, » — решил для себя Тирион.

Он впал в панику, когда у неё отошли воды: вот она пришивала льва к одеялку, а в следующее мгновение жидкость залила пол, и Санса посмотрела на него широко раскрытыми — в ужасе — глазами, в которых он увидел отражение собственных тревог и почти пожалел, что сделал это с ней.

В самом начале родов он ходил у её постели, и, когда она начала кричать от боли, он чуть не упал, после чего ухватился за мейстера и начал задавать слишком много вопросов. Он не вышел из комнаты, несмотря на настойчивые требования лекаря.

Санса бросила на того один-единственный взгляд (очень яростный), волосы прилипали к её лицу, слёзы текли по щекам, и Тирион оттолкнул старика в сторону, чтобы взять её за руку — как будто он смог бы оставить свою жену.

Всё остальное было ужасно.

Так ужасно, что в какой-то момент Тирион был почти уверен, что это её убьет; что роды отнимут у него Сансу, что он только получил её и не знает, что произойдёт, если потеряет её сейчас.

И всё же он сдерживал собственные слёзы, потому что она была слишком сильна и держалась так хорошо — он не мог начал рыдать, как ребёнок.

Санса кричала и кричала, когда мейстер сказал ей тужиться, и чуть не поломала Тириону пальцы. Она проклинала его, мейстера, богов; говорила, что Тирион никогда больше к ней не прикоснется, что после всего этого она получит свою собственную постель. Он стискивал зубы и ничего не говорил; он не был идиотом. А ещё, когда он мельком увидел происходящее внизу, его голова начала кружиться, и он решил, что, возможно, она реагировала не так уж и сильно.

(Он мог вынести несколько сломанных пальцев, потому что крики продолжались почти час.)

Но вот, наконец, воздух сотряс пронзительный плач, мейстер улыбнулся, Санса перестала кричать, и Тирион с облегчением упал на колени.

— Это мальчик, — сказал мужчина, поднимая ребенка — ребёнка Тириона — и его сердце почти остановилось.

Мейстер взял нож и перерезал пуповину, быстро вытирая ребенка.

— Вот ты где, — сказал он, протягивая ребёнка Тириону.

— Я? — переспросил Тирион, ошеломлённый и неподвижный.

— Да, ты, — Санса громко застонала, и мейстер едва ли не пихнул ребёнка в его объятия. — Просто возьми его.

Так он и сделал, неловко расставляя руки, чтобы обнять сына (своего сына!) пока тот не устроился поудобнее. У ребёнка был очень сильный голос, и его гортанные крики почти оглушали.

— Остался послед, — сказал мейстер Сансе, и всё довольно быстро закончилось.

Мейстер строго наказал Тириону держать Сансу в постели в течение следующих нескольких дней и велел ей послать за ним, если у неё возникнут проблемы с кормлением ребёнка (она настояла, что кормилицы у них не будет), а затем оставил их одних.

Санса посмотрела на него с измученным лицом, протягивает руки, и Тирион передал ребёнка в её объятия.

У его жены не было проблем, которые испытал он при укачивании младенца — она аккуратно положила голову малыша на сгиб руки, и слегка её качнула.

— О, — вздохнула она, разглядывая ребёнка и дотрагиваясь пальцем до его щеки.

Он присел рядом с ней на кровать, наблюдая за спящим младенцем.

— Он довольно совершенен, не так ли?

— Как мы его назовем? — Санса нежно провела рукой по светлым волосам, покрывающим маленькую головку.

Тирион поцеловал её в щёку.

— Я подозревал, что мы назовём его в честь твоего отца?

— Мы никогда об этом не говорили, — жена смотрела на него, закусив губу.

— Но ты же хочешь, — сказал он, и это было больше утверждением, нежели вопросом, потому что теперь он знал свою жену, и знал, чего она хотела.

— Да, — она снова посмотрела на своего ребёнка. — Теперь, когда я вижу его, я думаю, что оно подходит идеально. Эддард Ланнистер.

Он обнял её одной рукой.

— Нед Ланнистер.

Она улыбнулась, но сделала паузу.

— Тебе оно нравится? — спросила она ровным голосом, и он знал, что если скажет «нет», если предложит другое имя, она тут же согласится.

Потому что она всегда была леди, и он был уверен, что её этому учили — лорд дома должен называть наследника. И даже сейчас он ещё не вполне убедил её, что здесь, в их постели, в их доме она имела такое же право голоса, что и он.

— Да, — ответил он.

Она была права — их ребёнок действительно был похож на Неда.

***

Санса погрузилась в материнство, как рыба в воду.

Это было новым любимым занятием Тириона — наблюдать за Сансой с их сыном. Конечно, он любил её и раньше, но видеть её с маленьким Недом — это было совершенно новой стороной женщины, которую он любил, и, глядя на них, Тирион не мог не чувствовать себя счастливейшим на свете человеком.

Поначалу Нед спал в их комнатах, и приспособиться было довольно трудно — просыпаться каждые несколько часов от леденящих кровь криков. Но Санса, так или иначе, всегда знала, что делать — нужно ли ему переодеться, отрыгнуть или поесть. После первой недели в новой роли она настаивала, что ребёнок плакал по-разному, в зависимости от того, чего хотел, и определить было нетрудно.

(Тирион понятия не имел, как у неё это получалось, так что просто делал то, что ему говорили — пока это работало отлично.)

Поначалу ему приходилось нелегко — он работал весь день, но отчаянно хотел быть с женой и ребёнком, а спустя два дня после родов, у него едва ли было много свободного времени, чтобы как следует с тем познакомится.

Так что он заимел привычку делать несколько больших перерывов в течении дня. Теперь его перерывы на обед вместо тридцати минут растягивались на два часа; небольшие перерывы, чтобы помочиться, теперь включали в себя посещение их комнат, и это почти всегда заканчивалось тем, что Санса выпихивала его за двери.

— На самом деле у меня не так уж много дел, — запротестовал он однажды, когда Санса сказала ему, что может справиться с Недом сама и ему необходимо вернуться в свой кабинет.

— Если я правильно помню, через неделю в Ланниспорте открывается большой торговый рынок, который всё ещё не распланирован, — ровным голосом парировала она, а искорки в её голубых глазах выдавали веселье.

— Для этого у нас есть управляющий, — отмахнулся он.

Она тяжело вдохнула через нос, поморщилась и встала, опираясь на бортик кровати.

— Тогда ладно, — пожала она плечами, натягивая поверх сорочки халат.

— Что ты делаешь?

Она оглянулась на него через плечо.

— Один из нас должен присматривать за этим городом, муж мой. Если не ты, то я.

— Ни в коем случае! — запротестовал он, осторожно опуская малыша в кроватку, прежде чем встал и остановил её. — Ты не должна вставать с постели в течение двух недель!

— Я не инвалид, — сердито пробормотала она, завязывая платье. — А мейстер сказал, не две недели, а несколько дней.