К утру не проснулись ещё трое. Мы аккуратно перенесли их в дальний угол палатки. Все до сих пор молчали. Им, как и мне, было страшно. Видно, стрелы были отравлены, раз сильные воины погибали от небольших ран. Повязки не спасали, а лишь делали хуже, грязная материя заставляла ссадины гноиться.

Нас покормили, когда солнце припекало из дыр в потолке. Воду тоже принесли, грязную и с неприятным запахом нечистот. Каждому досталось от силы по три глотка. Но даже от этого уже стало лучше. Из еды нам досталась грязная и липкая каша, напоминавшая еду для свиней. Вкуса я не чувствовала, проглотила всё быстро, даже не пожевав.

От долгого сидения болели мышцы, особенно спина.

В какой-то момент, даже не знаю, в какой из дней, (мне казалось, что прошло не меньше недели) я уже не могла нормально просыпаться. Стоять, сидеть, даже есть было трудно, сил не хватало ни на что. От ран погибло уже восемь мужчин. Хотя я не была уверена, может, они так же, как и я, просто не могли вставать.

Ночью нас вывела на улицу стража. Грязные мужики. Они были замотаны с головы до ног в белую (хотя от песка и грязи уже серо-жёлтую) ткань. У них были грязные лица, усы и длинные бороды. Их женщины, что пришли посмотреть на нас, были так же грязны. Песчанники представляли собой жалкое зрелище. Я бы их пожалела, но если бы не находилась у них в плену. Построив в один ряд, нас облили холодной водой, что-то крича на своём. Детишки, снующие рядом, кидали в нас камни, и от этих ударов мы почти падали, истощенные. Нам было трудно держать равновесие. Их мамы подбадривали эту жестокость радостными возгласами. Чем глупее человек, тем больше он жесток.

Двоих оставили на улице, остальных загнали в палатку. Тех, кто пытался сопротивляться, тут же избивали и вносили после, кинув на песок. Мокрые и продрогшие, мы не ложились спать на землю, потому что понимали: песок прилипнет на нашу одежду, и всё тело будет нестерпимо чесаться.

От этого мы раздирали себе кожу до глубоких царапин, занося грязь в кровь, а после половина мучилась жаром. От нечистот, что были в той же палатке, постоянно разило, кружилась голова. Мы будто находились в одном ужасающем бреду. Вши, грязь, вонь, кровь, побои – это ломало многих. По тускнеющим глазам было видно, что они уже просили богов забрать их души.

Те двое, что остались на улице, наутро не вернулись. От жары, голода и жажды было настолько плохо, что смерть уже не казалась таким ужасным исходом. Умереть от голода было страшнее.

На следующий день всё повторилось, и ночью нас опять вывели на улицу и оставили двоих, которые больше не вернулись. В палатке нас осталось семеро. Холодной ночью мы спали рядом друг с другом, будто это могло спасти нас от ветра. Я слышала, как кто-то шептал слова молитвы, я слышала, как он плакал, но разглядеть лицо не могла. Перед глазами стояла дымка, что не сходила уже несколько дней.

Проснувшись посреди ночи, я будто бы пережила то, что произошло недавно. Ржание лошадей, крики людей, зарево пожара. Все казалось сном, я приподнялась, всматриваясь в тени на палатке. На улице что-то происходило. Глаза постоянно закрывались, и я теряла нить реальности. Осознание, что это не сон, пришло не сразу, а лишь когда один из убитых кочевников упал на палатку и порвал собой ткань.

Собрав последние силы, я постаралась разбудить мужчин, которые ещё не проснулись от этого шума. Мы вышли из палатки, нашим глазам предстало жуткое зрелище.

На песках валялись трупы мужчин в грязных одеждах. Те, кто издевался над нами, были повержены. Я заметила, как женщин и детей окружили, они плакали и громко кричали, внутри проснулась ярость, и я злорадно усмехнулась, гладя одной из баб в лицо.

На бравых скакунах восседали серебряные рыцари. Их мечи были залиты кровью. От слабости я упала на землю. Мужчины, что были со мной в палатке, подхватили меня и потащили к нашим, песок больно впивался в раны на ногах. Тела коснулся холод металла, один из всадников усадил меня перед собой, придерживая рукой. Лошадь рванула с места, удаляясь от криков и неприятных воспоминаний. Перед глазами все вновь плыло, и меня сильно тошнило. Если бы не воин, я бы упала, и меня бы занесли пески. Сил не было, и даже освобождение было каким-то далеким, будто не со мной произошедшим. Хотелось спать, я закрыла глаза…

*

Впереди уже маячил лес, отряд вступал на свою землю, пески уступали место растительности. Около ограды стояли мужчины, нарушая тем самым распорядок военного лагеря. Все ждали пленных, боялись за каждого, будто то были их родные братья или сыновья.

Лошадь остановилась, безвольное тело передали в руки седобородому мужчине. На девушку было страшно смотреть: разодранная кожа на руках и ногах, покрытая песком. Грязная, дурно пахнущая одежда, волосы – грязный комок, губы потрескались до крови, кожа посерела, и под глазами темнели синяки. Мужчина смочил губы пленницы водой, вместе с другом они понесли ее в палатку.

Уложив ее на кровать, они еще долго молчали, стараясь не смотреть на девушку. Каждый из них чувствовал вину, которая разъедала их прожжённые войною сердца. Игнат не выдержал первым, он просто вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом и скрыть от Петро набежавшие слезы.

*

– Жива, – прошептал Игнат и крепко обнял, стоило мне очнуться.

Приходила я в себя трудно, мучали кошмары, все время хотелось пить. Открыв глаза, я увидела полог палатки. Своей палатки из белой плотной ткани, без дыр, через которые видно небо. От нахлынувшего счастья я улыбнулась и тут же поморщилась, треснувшие губы кровоточили.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Петро. – Они держали вас там восемь дней, потом начали отсылать головы, – он поймал взгляд Игната и замолчал.

– Главное, что жива, – ещё раз повторил старик. – Поешь немного, много тебе нельзя, иначе будет плохо, – он поднес ко мне тарелку с куриным бульоном.

Съев пару ложек, попыталась сесть.

– Ты слишком слаба, – сказал, глядя на мои попытки, Петро. – Пока ляг, отдохни, – покачал головой. – Не ерепенься, я пойду, принесу воды в лохань, – он вышел.

– Они ничего с тобой не сделали? – спросил Игнат, я покачала головой. – Не узнали, что ты девушка? Вот и хорошо. У нас не принято терять бойцов. То, что произошло той ночью – это предательство. Песчанники так не нападают. Им кто-то помог. Кто-то обезвредил стражу, они не сообщили об их приближении, – слова мужчины звучали как оправдание, он избегал смотреть мне в глаза. – Кочевники забрали вас, чтобы мы ушли с их территорий. Глупый грязный скот, – он сплюнул. – Мы все очень волновались и рады, что с тобой всё хорошо. С первым же караваном уедешь отсюда. Извини меня, – он как-то побледнел, встал и вышел.

В это же время зашёл Петро с ведром воды.

– Сама раздеться сможешь? – спросил он, ставя бадью на землю. Я кивнула. Он сходил за водой ещё несколько раз, достал нагревательный камень, бросил в лохань, но не вышел, а замер и подошел ко мне.

– Будь осторожна с Игнатом, он за тебя переживает. Не рассказывай ему все, что видела, – я кивнула, он подошел ближе. – Ты ему дочь напоминаешь, – я молчала. – Один раз скажу, и то, чтобы ты чего лишнего не сделала. У него и так здоровье ни к черту, – мужчина вздохнул и продолжил свой неожиданный рассказ. – Аннушка, дочь Игната, все детство грезила серебряными рыцарями. С таким отцом чего не грезить? В общем, не так это для тебя важно, – он сделал паузу. – Игнат ушел в очередной поход, а дочь за ним поехала. Да так они и не встретились, ее обокрали и снасильничали. Она жива осталась, да немного, как бы это сказать… умом повредилась. Ни с кем не общалась, а вскоре повесилась у себя в комнате. Об этом Игнат только по приезде и узнал. Сошел с ума, только по-другому. Ох… Ты, Дан, не обижай его, вот что я сказать хотел, – мужчина встал и вышел. Я замерла от удивления. Так вот, почему он меня спас и ходит за мной, будто я дитя малое. У каждого в душе своя трагедия.

Встала, держась за кровать, разделась. Вещи были липкие и сальные от пота и грязи. Тряпки, прикрывавшие мою грудь, из белых стали мерзкого грязного цвета. Все вещи полетели на пол. Я подошла на дрожащих ногах к воде, опустилась, сперва вымыла лицо и глаза, потом руки и всё тело. В последнюю очередь промывала грязную голову. Волосы за всё время нахождения у рыцарей значительно отросли, надо будет подстричь. После мытья надела чистую одежду, которую припас для меня Игнат, и вышла на улицу.