Меня немного потряхивает от того, как пристально он смотрит на меня, и я молюсь, чтобы он не увидел мою душу. Не хочу, чтобы кто-либо видел насколько я сломлена. Я выпрямляю спину и дарю ему холодный взгляд,

— Можешь переступать что хочешь...это не значит, что ты чего-то добьешься.

Я не получаю той реакции, которую ожидаю. Его улыбка становится шире, и он мне подмигивает, продолжая по капельке смягчать мою сдержанную натуру.

— Поживем - увидим, — шепчет он.

Я так устала от этого. Я меняю тему разговора и возвращаюсь к поеданию своего угощения.

— Чем ты занимаешься, когда не даешь несчастным людям ложное чувство надежды в поиске примирения, конечно? — моя стрела достигает намеченной цели, и мимолетное раздражение мелькает в его глазах. Вместо триумфа, мне грустно, что я стерла улыбку с его лица.

— Я профессор Чикагского университета.

— Вперед, Марунс, — усмехаюсь я, но без издевки. (Chicago Maroons — команда университета по американскому футболу. Прим.пер.)

Его брови поднимаются в удивлении.

— Ты его выпускница?

Я киваю, откусывая еще кусочек божественного месива. Остается последний кусочек, я внутренне вздыхаю, разочарованная тем, что мое время почти закончилось.

— Юридический факультет чикагского университета? Впечатляет, — заявляет он.

Я хмурюсь, не люблю говорить о себе,

— Что ты преподаешь?

— Эволюцию и экономику человеческого поведения.

Я подавляю стон. Здорово, этот парень практически психотерапевт.

— Управление группой поддержки пришло само собой, тем более, что это очень помогло мне, когда я испытывал те же трудности. Я думаю, что до сих пор иногда их испытываю.

Я еще немного оттаиваю. Мне интересно, кого он потерял, но стараюсь не думать об этом, поэтому не спрашиваю. Я проглатываю свой последний кусочек рая и выкидываю обертку в урну, затем вытираю руки влажной салфеткой, прежде чем убедиться, что моя одежда по-прежнему безупречна.

— Почему бракоразводные процессы, Тори?

Я издаю раздраженный звук.

— Виктория, и думаю у нас было достаточно психоанализа на сегодня. Не так ли?

Чейз смеется, и этот звук заразителен, вызывая небольшую улыбку на моих губах до того, как я могу подавить ее. Он хватает мою руку и, когда я слегка отстраняюсь, он нежно сжимает ее.

— Это был не психоанализ, Тори. Это просто знакомство с тобой. Я не твой учитель или психотерапевт, но мне очень хочется стать твоим другом, и думаю, тебе позарез необходим один.

Он явно не узнал меня.

— У меня нет друзей. Мне никто не нужен. Я отлично справляюсь сама вот уже почти десять лет. Меня это устраивает.

Чейз снова сжимает мою руку.

— Так ли это?

Он уступает, затем встает и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я принимаю ее, потому что так делают женщины, но я ошеломлена, когда он притягивает меня к себе, еще раз обнимает и тихо говорит мне на ухо,

— Ты действительно живешь, Тори? Я думаю, что ты пряталась, и теперь настало время, чтобы жить. Они хотели бы этого для тебя, ты знаешь.

Я не отвечаю. Мне хочется наброситься на него в гневе, но я охвачена печалью, оставляющей мало места для негодования, за которое я пытаюсь цепляться.

Хотели бы они? Хотели бы они, чтобы я продолжала жить без них, как будто их никогда не было?

Освобождаясь из его объятий, я киваю, создавая у него впечатление, что я согласна. Как и раньше, он изучает меня проницательным взглядом, и у меня складывается впечатление, что я ни в коей мере не одурачила его.

— Ну, — говорю я смущенно, — я, эм, увидимся на следующей неделе.

Я начинаю отодвигаться от него, но слегка сжимает руки, и мурашки — эти чертовы мурашки — бегут у меня по позвоночнику.

— Пообедай со мной на этой неделе.

Я возмущенно качаю головой, боясь, что, если открою рот, то соглашусь. Кажется, будто Чейз может заставить меня испытывать чувства, а я не хочу ничего чувствовать.

— Только не говори, что боишься провести со мной время, Снежная королева? — он с вызовом приподнимает бровь.

Я взрослая женщина, а не ребенок, который не может отвергнуть вызов. Я открываю рот, чтобы сказать ему об этом. — Хорошо.

Что? Визжит мое внутреннее я. Дерьмо. Я знала, если открою рот...

— Здорово! — Чейз улыбается мне сияющей улыбкой. — Как насчет среды?

Я мысленно пробегаюсь по своему ежедневнику.

— У меня есть время только во вторник.

Внезапно выражение на лице Чейза меняется, хмурый взгляд портит совершенство, и он смотрит куда-то вдаль поверх моего плеча. Он опускает руки и больше не держит меня. Я испытываю чувство потери, и мною постепенно овладевает одиночество. Он качает головой, с трудом сглотнув, и возвращает свой взгляд ко мне, замирая, когда наши глаза встречаются.

— Ладно, пусть будет вторник. Я встречу тебя в твоем офисе в полдень.

Я переминаюсь с ноги на ногу, раздумывая, как это будет выглядеть, если я покину свой офис с парнем. Аннулирует ли это мое членство в клубе стерв? Или заставит моих коллег считать меня доступной? Я останавливаюсь и закатываю глаза от своих мыслей. С каких пор меня волнует, что обо мне думают другие? Не то чтобы обидеть меня было бы в их власти.

— Хорошо. Я буду ждать тебя в холле. В полдень. До встречи.

Чейз снова улыбается мне, и на несколько мгновений его улыбка парализует меня. Я поражаюсь еще больше, когда чувствую, как ответная улыбка расплывается на моих губах. Это странная растяжка лицевых мышц. Неужели я так давно их не использовала?

Он провожает меня обратно до центра, и будто мой мир уже не сошел со своей оси, он начинает вращаться, когда Чейз быстро притягивает меня в свои объятия снова и оставляет легкий поцелуй на моей щеке, а затем резко отпускает.

— Вторник, — подмигивает он и направляется прочь по тротуару.

Большую часть воскресенья я провожу за уборкой своего дома, вылизывая его сверху донизу, - это работа, во время которой не надо думать, и которая мешает мне сомневаться в правильности моего решения пообедать с Чейзом. Ближе к вечеру я принимаю душ и готовлюсь к своему еженедельному краткосрочному пребыванию в прошлом. По большей части, эта поездка является причиной, почему я по-прежнему имею автомобиль. Не то чтобы я пользовалась им, чтобы наведываться в дом своего детства часто или вообще, если этого можно избежать.

Схватив свои ключи и легкий свитер, я устало тащусь в гараж, забираюсь в свою синюю Тойоту Приус и направляюсь на восток в городок, где я выросла. Я съезжаю с автострады и еду по тихим улочкам на кладбище Медоуленд. Участки находятся в секции слева, поэтому я поворачиваю и паркуюсь на обочине улицы, затем тянусь на заднее сиденье, чтобы достать то, что привезла с собой. Звук закрываемой автомобильной двери отдается эхом в тишине, тень грусти омрачает бескрайние просторы.

Три ряда вниз, еще два в сторону, и я на третьем участке. Я останавливаюсь напротив надгробия из серого мрамора и еще одного, поменьше, рядом. Здесь есть третье место, ожидающее меня, с другой стороны от моей маленькой Сары. Как и каждую неделю, я страстно желаю вернуть свое прошлое, а если нет, я жалею, что в тот день не все три могилы были заняты. У каждого надгробия лежат маленькие букетики цветов, как почти каждую неделю, и я наклоняюсь, чтобы положить бледно-лиловые розы на траву перед Беном и милые фиолетовые маргаритки для моей малышки.

— Я скучаю по вам обоим так сильно, что это причиняет боль.

Я уже давно перестала плакать, но сегодня в плотине появилась трещина, и ее шлюзы угрожают открыться. Я в замешательстве. Я присаживаюсь у их ног и задаюсь вопросом, о чем они думают. Живут ли они где-то? Могут ли видеть меня?

— Живу ли я, моя малышка? Как я могу, если у тебя не было возможности?

Лишь тишина шепчет на ветру. — Я никогда не смогу заменить никого из вас, так, о чем же я думаю, позволяя этому мужчине пробраться в мои мысли?