Ее слова резко обрываются, когда я хватаю ее за удивительно твердый бицепс и притягиваю к себе. Мои руки смыкаются у нее за спиной, и я крепко обнимаю ее. Она застыла на месте по-началу, и я боюсь, что она возможно оттолкнет меня. Или даже ударит. Но, когда она начинает рыдать в моих объятиях, мое сердце открывается для нее. Я хочу помочь этой сломленной женщине, которая прячется за своей маской льда и пламени.

— Тссс, — я успокаиваю и поглаживаю мягкий материал, который прикрывает ее спину. — Поплачь.

Она расслабляется в моих руках и прижимается щекой к моей груди. На своих каблуках, она ненамного ниже меня. Я снова вдыхаю ее аромат и решаю, что мне очень нравятся ее духи. Когда ее рыдания становятся всхлипами, я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее.

Стерва, которую я впервые встретил, ушла. Сейчас я смотрю на уязвимую оболочку женщины с мокрыми от слез щеками и безысходностью в глазах. Отчаянно нуждающейся в отношениях. Мое сердце сжимается от взаимного уважения и понимания. Корт всегда удивляется, почему я не могу выбрать себе подругу. После достаточного количества скучных жалоб о том, что облупился лак для ногтей, или которая из Кардашьян следующей разведется, я становлюсь усталым от отсутствия эмоциональной связи. Те женщины не страдали от большой потери, как я. В то время как они ноют о вещах, которые даже не важны, мое сердце тоскует о том, что важно. И сейчас, когда я смотрю на этого красивого, скорбящего ангела, я это очень отчетливо понимаю.

Меня тянет к Тори Ларкин, с ее натурой питбуля и хрупкой, разбитой на осколки душой, которую она так яростно защищает. Я наблюдаю за тем, как как будто по команде ее барьеры встают на свое место и закрываются, пока она гонит свою минутную слабость прочь.

Она так легко не отделается.

— Знаешь, что тебе нужно? — говорю я, выгнув бровь.

Она толкает меня в грудь и отшатывается от меня. Выпрямив спину, она вытирает последние слезы и хмурит брови.

— Что?

— Собаку от депрессии.

Она хмурится и качает головой.

— Я не имею дел с животными. Или людьми, кстати сказать. А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение и отметь мое посещение, чтобы я смогла осчастливить своего начальника, но я правда предпочла бы уйти, если ты не против.

Я усмехаюсь.

— Я говорил не о щенке. Я говорил о еде. Я позволю тебе уйти, но ты должна перекусить со мной. Разве ты никогда не ела собаку от депрессии?

Когда она бросает на меня хмурый взгляд, я смеюсь.

— Тори, ты все пропускаешь. Хот-дог по-чикагски. Горчица, помидоры, приправы...маринованные огурчики? Не может быть, женщина. Ты не знакома с местной культурой?

— Я не ем хот-доги — стонет она. — И я достаточно образована, уверяю тебя.

— Что ж, — говорю я, самодовольно улыбаясь ей, — очень жаль. Я голоден, а ты хочешь уйти. Давай убьем двух зайцев и осчастливим нас обоих.

Она морщится, словно это слово вызывает у нее изжогу.

— Я не имею дел со счастьем.

Пожав плечами, я пристально смотрю на нее и обхватываю ее запястье своей рукой.

— Ну, Тори, давно пора было иметь с этим дело. Пойдем, поедим. Я не принимаю, нет за ответ.

Глава 4

Тори

Чейз заглядывает обратно в зал и просит разрешения нам удалиться, его теплая рука по-прежнему обхватывает мою, вызывая слабое покалывание, где соприкасается наша кожа. Затем, он почти вытаскивает меня из здания и тянет дальше по тротуару перед общественным центром. Мы пересекаем пристройку и останавливаемся у небольшой палатки торговца хот-догами на углу Гранд Парка. Раздражение уступает место всеобъемлющей злости, когда ветер с озера начинает развивать мои волосы во все стороны. Я отчаянно пытаюсь пригладить их обратно, но знаю, что это бесполезно. Я ведь даже нанесла дополнительный слой лака для волос, что забыла сделать несколько дней назад.

Чейз заказывает два хот-дога со всем, что полагается, и я морщу нос, глядя на месиво, завернутое в фольгу, которое подает торговец. Он дает парню деньги, и я подавляю свой инстинкт никому не позволять делать что-либо для меня. Если он собирается заставить меня съесть это, пусть тогда сам платит. Придурок.

Он берет меня под руку, оказывая давление, чтобы удержать меня рядом, когда я пытаюсь отстраниться, и ведет нас к большому, изумительному фонтану с широким краем, который используется пешеходами, ошивающимися вокруг, как парковая скамейка. Он садится и тянет меня в след за собой, передавая мне один из хот-догов. Я осторожно разворачиваю его, словно в любую минуту тот выпрыгнет и укусит меня.

— Давай, Тори. Просто дай ему шанс. Он рассеет некоторые твои заботы. Обещаю. — Он смотрит на меня щенячьим взглядом своих шоколадно-карих глаз, обрамленных стильными очками в черной оправе. Я сдерживаю небольшую улыбку, решив не позволять ему добраться до меня.

— Ладно. — я громко и протяжно вздыхаю, затем подношу угощение к своим губам и вдыхаю вкусный запах говядины. Мать честная. Я уже забыла, как один лишь запах может заставить мой рот наполниться слюной. Откусив кусочек, я подавляю еще один стон блаженства, но не в состоянии удержаться, чтобы не закрыть глаза и насладиться вкусом своего детства.

Когда я была маленькой, мой отец забирал меня из школы пару раз в год и привозил в город. Мы ехали из пригорода на метро и проводили целый день, осматривая город. Только мы вдвоем. Иногда мы ходили в музей или зоопарк, на мюзикл или на военно-морской пирс - по всем местам, которые должны посещать туристы, и по многим, насладиться которыми у местных жителей никогда нет времени. Это одни из моих самых ценных воспоминаний, и я знаю, так же должно было быть с Беном и Сарой. Эта мысль положила конец моей задумчивости.

Я открываю глаза и бросаю взгляд на Чейза, который уставился на меня, его рот слегка приоткрыт, а на его красивом лице застыло странное выражение. И, проклятье, этот парень чертов красавчик. Когда я впервые заметила его, входя в группу, то на мгновение потеряла дар речи. Мой желудок сжался при виде этого Бога, сидящего на дурацком пластиковом стуле. Когда я снова смогла мыслить, я направилась к нему, чтобы сесть рядом, полагая, что он у него были те же трудности, что и у меня, и он посещал встречи под принуждением. Его темно каштановые волосы падали ему на лоб в небольшом беспорядке, свидетельствуя о том, что он постоянно проводил по ним рукой. Его очки, что-то среднее между стильными и очками ботана, сидели на его прямом носу, подчеркивая высокие скулы, полные губы и бархатисто-карие глаза с темными ресницами, о каких я могла только мечтать. И словно его великолепного лица было недостаточно, на нем была синяя толстовка Henley с длинным рукавом, две верхние пуговицы которой расстегнуты, обнажая основание его шеи — с каких пор шея стала сексуальной? — и ткань немного обтягивала его рельефную грудь и руки. Его длинные, одетые в джинсы ноги были вытянуты далеко перед ним, его рост являлся насмешкой над маленьким, коричневым стулом.

И в довершение всего, когда он наконец поднялся, чтобы начать встречу — придурок — перед моими глазами предстала самая великолепная задница, которую я когда-либо видела. А это говорит о многом, учитывая количество спортсменов, которых я представляю. В данный момент его слегка приоткрытый рот привлекает мое внимание на ряд его белых ровных зубов. Есть ли в этом парне хоть что-то, что не было бы чертовски сексуальным? Когда он замечает мой пристальный взгляд, на его лице расцветает улыбка и — вот, черт, я пропала — на его левой щеке появляется ямочка. К моему удивлению, тепло начинает разрастаться внизу моего живота, и я неловко ерзаю при появлении признаков физического влечения, которые в каком-то роде чужды для меня после стольких лет. Вина заполняет меня. Это неправильно. Я не должна этого чувствовать. Разве это не предательство по отношению к Бену?

— Ты по-настоящему ничем не наслаждалась долгое время, правда? — тихий голос Чейза разрывает связь. — Не думаю, что когда-либо видел такое сексуальное выражение на женском лице. Возможно, я переступаю черту... — очаровательный румянец слегка окрашивает его щеки. — но, у меня такое чувство, что единственный способ вытянуть тебя из своего личного пространства, это нарушить его.